Семь лет

Я выкрутил руль, и машина, разминая колесами жижу из снега и грязи, заползла во двор, с трех сторон окруженный жилыми пятиэтажками. Свет фар выхватил из темноты женскую фигуру, одиноко сидящую на скамейке перед одним из подъездов. Сестра. Она сидела, упершись локтями в колени и низко опустив голову. Длинные русые волосы, собранные на затылке в хвост, стекая по плечу, безвольно свешивались вниз. Одета явно не по погоде — кроссовки, джинсы и расстегнутая кожаная курточка, накинутая поверх розовой водолазки.

На подъехавший автомобиль она не обращала никакого внимания. Я потушил фары и вылез из машины, оставив двигатель тихо шуршать.

— Даш, — позвал я. Она подняла голову. Увидела меня и, вскочив со скамейки, бросилась на шею, заключив в крепкие объятия. Я тоже обнял ее, а она уткнулась носом в мою грудь, сопя и всхлипывая.

Мы постояли так с минуту, после чего я освободился от сестринских объятий, и взяв девчонку за плечи, заглянул в заплаканные глаза:

— Дашка, что случилось у вас?

— Выгнал... — слова давались ей с трудом.

— Руки распускал?

— Нет... Почти нет... — шмыгнула она носом, а у меня внутри заворочалось нехорошее чувство гнева.

Даша только продолжала всхлипывать и шмыгать носом, как маленькая девочка. Добиться от нее сейчас вразумительного ответа вряд ли возможно. Да и так ясно все. Более или менее... Поэтому я усадил сестру в машину и спросил:

— Дверь в хату закрыта?

— Да.

— Давай ключи. Засова изнутри нет? Войти смогу?

— Да...

— Доставай ключи, говорю.

— Нет, поедем отсюда уже! — умоляюще зыркнула на меня Даша.

— Ключи давай. — терпеливо, но твердо повторил я.

Сестра колебалась. Однако все же порылась в кармане и сунула мне в руку связку ключей. Я сжал их в кулаке и сказал:

— Сиди здесь, жди меня. Музыку слушай. За мной не поднимайся. Посмотри на меня. — Она вскинула вверх серые глаза, зрачки которых в зависимости от освещения часто меняли свой оттенок. Я подмигнул ей. — Не переживай ни о чем, все будет нормально. Скоро вернусь.

— Он не один там... — снова шмыгнула носом Дарья. — С бабой...

— Разберемся. — пробормотал я, захлопывая автомобильную дверцу, и направился к массивной железной двери подъезда.

Дашка — моя единокровная младшая сестра, то есть матери у нас с ней разные при общем отце. Я ее обожаю, поэтому проблемы в ее жизни для меня не пустое место. Она замужем за Игорем уже лет пять. Первые года два-три все было нормально, но с ходом времени Игорек начал вести себя, как урод.

Частое пьянство — лишь малая толика из тех пакостей, которые он вытворял. Дашка по натуре своей человек неконфликтный, мягкий и доверчивый, чем ее благоверный беззастенчиво и пользовался. Вроде как, по слухам, изменял часто, но до сих пор не палился. На одном из общих семейных мероприятий я заметил, что Игорь относится к жене, как к говну. Хотел было насовать ему за это в рыло, но Дарья не дала.

Отец, как и ее мать, изначально были против Игорька, однако •••

сестра влюбилась, как дурочка, поэтому никакие разговоры не возымели на нее действия. А я не слишком следил за ее жизнью — работа у меня разъездного характера. Месяц в городе, три в области. Или вообще в другом регионе. Но изредка, разговаривая с сестрой по телефону, я слышал в ее голосе тоску и разочарование, которые били меня серпом по яйцам.

Не раз собирался разобраться в их отношениях, но лезть в чужой монастырь со своим уставом вроде как полнейший моветон, поэтому все откладывал. Не бросает же она его, значит все устраивает. Да и времени не было. К тому же, что касается отношений — я и сам не лучший пример для подражания. У самого в жизни такой бардак, который не разгрести и за год тремя экскаваторами. Но сегодня Дашка сама позвонила. Плакала. Сквозь слезы сообщила, что любимый супруг выгнал ее из дома чуть ли не подсрачниками и она сидит у подъезда, не зная куда идти.

Я вошел в квартиру, подаренную Даше и Игорю после свадьбы отцом. Батя наш — человек предприимчивый, поэтому подарить квартиру для него — раз плюнуть. Хотя последнее время дела у него идут не ахти. В чем проблема — не знаю. Не вдавался в подробности. Мы с ним на ножах уже семь лет. Но это другая история, о которой позже...

— На хера ты приперлась опять? Не ясно сказано тебе было? Иди на хуй отсюда! — раздался из спальни развязный голос Игорька, который, видать, услышал, как открывалась входная дверь и подумал, что вернулась Дашка. Затем оттуда же послышался приглушенный женский смех на фоне не громко звучащей музыки. На полу прихожей валялась дамская туфля на здоровенном каблуке рядом с пустой бутылкой из-под какого-то вина. Дверь в спальню была открыта, куда я и направился.

Картина, что называется, маслом. Голая деваха лежит на Игоре и, сверкая чахлыми полужопиями, ритмично дергается, принимая в себя мужской отросток, наполненный артериальной кровью и именуемый в высоких научных кругах не иначе как хуй. Игореша же лежит на спине, раскрыв от удовольствия пасть, и роняет скупую мужскую слюну себе на грудь. Блаженствует, вспахивая поле, которое до него в недавнем времени вспахивал не один десяток самцов — вид у девки даже со спины и в потемках был довольно потасканный.

Увидев меня, Игорек столкнул мамзель со своего бренного тельца, отчего последняя взвизгнула, как автомобильная покрышка при торможении. Он уперся локтями в постель и непонимающе вытаращил налитые алкоголем мутные глаза.

— Тебе че здесь надо? — недоуменно спросил он. Девка села на колени рядом с ним, прикрыв простыней маленькие груди, и тоже уставилась на меня, хлопая накладными ресницами.

— Э-э, пацанчики... — протянула она. — Я на двоих не рассчитывала!

— Кто в тебя сунет — через неделю от гайморита помрет. — сказал я. — Одевайся и вали отсюда.

Девка спрыгнула с кровати и стала подбирать свои шмотки, бормоча под нос ругательства. Их было много, но я разобрал только слово «долбоебы». Через минуту ее уже •••

не было в квартире, а Игорь, сев на кровати, пытался натянуть штаны на свои худые ноги. Руки его тряслись, а глаза быстро шарили по комнате. Хмель вылетел из него окончательно и бесповоротно.

— Че тебе надо? — снова спросил он.

— Кто это был, Игорек? Проститутка?

— Нет... — он встал, чтобы застегнуть ремень, но трясущиеся руки не позволяли этого сделать. — Коллега по работе...

— Ты в борделе что ли работаешь? — усмехнулся я. — Кем?

— Андрюх, ну виноват я... — неверный муж моей сестры оставил бесплодные попытки застегнуть ремень и встал напротив меня, опустив руки вдоль тела. Он уже прикинул хрен к носу и понял причину моего посещения. — Ну в натуре... Бес попутал. Ну прибухнули на работе... Тыры-пыры, тоси-боси... Слово за слово, хуем по столу... Ну знаешь же, как это бывает... Не повторится больше.

— Не повторится. — согласился я и сделал шаг вперед.•  •  •

а дальше — сами решайте. Но я тебе советую развестись. На хер он тебе сдался? Ладно бы еще Ален Делон был, а то хуйня какая-то на палочке. Все, хорош сырость разводить. Поехали, к отцу тебя отвезу.

В коттеджный поселок, где живет папаня, мы приехали уже совсем поздно. Дашка мирно посапывала, привалившись головой к стеклу боковой дверцы автомобиля. Я остановился рядом с въездом в отцовский дом и набрал его номер.

— Да! — ответила трубка уверенным баритоном.

— Здравствуй, отец.

— Здорово.

— Выйди, поговорить надо.

— Сейчас, подожди пять минут.

Я вылез из машины и размял затекшие плечи. Зазвонил телефон. Нажал на прием:

— Слушаю тебя.

— Андрюш, ты где потерялся?

— Извини, что нарушил наши планы. Через час точно буду дома.

Раздался шум — это отец вышел на крыльцо своего дома. Залаяла соседская собака.

— Я скоро буду, Ир, — повторил я в трубку. — Не могу сейчас говорить. Давай, целую тебя.

Открылась калитка, и из-за забора, огораживающего двухэтажный дом выплыл батя. Здоровый, как гора, около двух метров ростом, в плечах косая сажень. Крепкий, несмотря на возраст. Я засунул трубку в карман и пошел ему навстречу. Он протянул руку:

— Че приехал? — спросил он. — Ты б еще под утро приперся. Люди спят вообще-то в такое время.

— Дашку привез.

— Дашку? — удивился отец и заглянул в салон тачки через стекло. Сестра все так же спала. — Что случилось?

— Игорь херней страдает. Нажрался, из дома ее выгнал.

— Чего-чего он сделал? — у бати на лоб глаза поползли. — Да я ж его...

— Не надо, — перебил я. — Он свое получил уже. Приютишь дочь родную? Пусть в себя придет. Перепсиховала она сегодня.

Он внимательно осмотрел меня в ярком свете уличного фонаря, потом глянул на мои сбитые руки, с остатками крови, которую не сотрешь до конца без воды и мыла, и одобрительно ухмыльнулся. В чем-то мы с ним были похожи. Яблоко от яблони, как говориться... Батя тоже всегда признавал только грубую силу. Но насколько мы были схожи, настолько же и отличались друг от друга. По крайней мере, мне хотелось в это верить.

— Дашуль, — позвал отец сестру. — Просыпайся, родная. Пошли домой, моя красавица. Ах ты, радость моя...

Я смотрел, как батя возится с Дарьей и видел заботливого родителя. Только по отношению к себе я никогда этой заботы не ощущал. Может он ассоциировал меня с моей родной матерью, которую я никогда не знал? Может случилось что между ними? Что-то такое, что не забывается... А я, как бельмо на глазу, постоянно напоминал ему об этом? Хрен его знает... Да и бог с ним. К тому же, я тоже хорош. Я всю жизнь приносил ему одни разочарования — все делал не так и не вовремя. А если что-то и делал в нужном русле, то обязательно через задницу. Не говоря уже о том случае семилетней давности...

Я обнял Дашу, поцеловал ее в щеку и шепнул на ухо:

— Все будет хорошо. Если что — звони.

Она обняла меня в •••

ответ, но мне почему-то казалось, что больше с просьбой подобного рода она ко мне не обратится. Дарья насилие не поощряла в принципе.

Они уже вошли в калитку, а я полез в машину, как услышал отцовский оклик:

— Андрей!

— Аюшки... — я выпрямился перед открытой дверцей машины.

— Нам бы поговорить надо как-нибудь... Тебе не кажется?

Из дверей отцовского дома высунулась брюнетистая голова и молодой женский голос капризно спросил, обращаясь к отцу:

— Олеж, чего ты так долго?

Батя замялся, а я сказал, как отрезал:

— Надо — поговорим. Счастливо! Дашку береги.

Я выполз из коттеджного поселка на трассу, ведущую к городу, и погнал тачку под двести километров в час. Время было позднее, а гайцы на этом участке никогда не прятались в кустах — половина из них и сама имела домики в этом поселке. Из колонок под тяжелый гитарный рифф звучал голос Тиля Линдеманна, и это как раз та музыка, которая мне была сейчас нужна.

Войдя в свою квартиру, я сразу прошел в ванную и принялся оттирать руки от засохшей уже крови. Надо будет тряпку выкинуть из машины, подумалось мне. Позади себя услышал легкие шаги, но я не обращал внимания на источник звука, а продолжал отдраивать руки, которые уже были чисты, как душа новорожденного.

Ира обняла меня сзади и прижалась щекой к спине:

— Где ты был?

— Задержаться пришлось. По работе проблемы... — я решил умолчать пока о Дашкиных заморочках, а то остаток ночи будет похож на допрос с пристрастием.

— Какие?

— Ир, давай вопросы потом, а?.. Извини, что так получилось.

— Да ладно, — она сильнее обхватила меня руками. — Не впервой...

Ее руки сместились с пояса вниз, а ладони принялись массировать мое пока еще вялое хозяйство. Вялым оно оставалось недолго, и через пару секунд я почувствовал знакомое шевеление в штанах. Развернулся к Ирине лицом и посмотрел ей в глаза, сжав в ладонях мягкие прохладные ягодицы, прикрытые только легкой тканью домашнего халата. Она все так же красива, как и семь лет назад, когда между нами произошла первая близость.

Только сейчас вокруг глаз появилось больше мелких морщинок и отчетливее стали носогубные складки. Тогда ей было тридцать семь, она была стройна, уверена в себе и своей внешности, она любила дорогие вещи, но совершенно ими не дорожила. Сейчас ей сорок четыре, она немного раздалась в бедрах, и уже не так уверена в себе, а дорогих вещей у нее стало значительно меньше. Зато она научилась ими дорожить. Сделал ли я ее счастливой? Вряд ли... Да чего там «вряд ли»... Точно нет. Но почему-то она меня любит. Я это знаю.

Я же как был распиздяем тогда, в двадцать пять, так им остался и по сей день. Мы не женаты с ней, и даже не сожительствуем в полном смысле этого слова. У меня кроме нее полно девок. Но эта женщина действует на меня, как валерьянка на кота — с ней я теряю голову, а ощущения становятся яркими и насыщенными. •••

В минуты, подобные этой, я чувствую угрызения совести, что не вполне честен. Но она догадывается про мои похождения на стороне, не может не догадываться... Однако ж, не бросает, хотя давно могла бы это сделать.

Я принялся расстегивать пуговицы на ее халате, а Ирина лукаво следила за моими действиями, пока тряпка, скрывающая от меня желанное тело, не упала под ее босые ноги. Я, встав на колени перед своей женщиной, присосался к небольшой груди (от силы «двоечка»), поочередно играя языком с задорно торчащими сосками. Ира обняла меня за шею, прижимая к себе. Рука моя скользнула между ее ног, а губы мои спускались ниже, целуя мягкий женский живот. Терпеть больше сил не было, потому как мой детородный орган уже рвался из джинсов, угрожая порвать плотную ткань. Я резко встал и, развернув Иру к себе спиной, наклонил в позу, больше всего похожую на букву «Г». Если смотреть сбоку.

Если же смотреть сзади, то букву «Г» не напоминало ничего. Передо мной просто была красивая задница, еще не успевшая растерять былую форму. Сочащаяся желанная щель, обрамленная короткими черными волосками, приоткрылась, играя соками в мертвом свете электрической лампы, а маленькое зажмуренное колечко ануса часто сокращалось, будто стараясь весело подмигнуть. Я встал позади Ирины, которая уперлась руками в края ванны, и, достав ствол из джинсов, провел членом по половым губам, собирая смазку. Надавил багровой головкой на задний проход, который тут же съежился.

— Не сейчас, малыш... — томно пробормотала бывшая мачеха, мать моей сестры, ставшая мне любовницей.

Пришлось идти по классике. Ира моя любит трахаться медленно и печально, смакуя процесс. Мне же сейчас этого не хотелось. Посему я влетел в нее резко, раздвинув твердым причендалом мышцы влагалища, и начал колотить бедрами о женскую попу, гостеприимно выставленную мне навстречу. Шлеп-шлеп-шлеп... Мягкие ягодицы расплющивались от каждого удара по ним моего тела, но неизменно на оттяжке принимали изначальную форму, чтобы через долю секунды снова энергично всколыхнуться. Ирине становилось все труднее стоять в такой позе, руки ее то и дело соскальзывали с краев ванны, и она все больше наклонялась вперед.

— Андрюш... — охала она. — Не так сильно... Остановись...

Я пиздецкий эгоист. Я это знаю, но ничего поделать с собой не могу. Не слушая стенаний, я все сильнее тарабанил ее по заднице своим голым пахом, ухватив руками за талию. Ладони Иркины соскользнули, и она рухнула животом на перекладину ванны, уткнувшись ладошками уже в ее дно. Картина предстала может и не слишком эстетичная, но дико возбуждающая, поэтому я, раскорячившись позади своей жертвы, не сбавляя ударного темпа, усердно работал на благо собственного удовольствия, которое было уже не за горами.

Женский анус манил магнитом, поэтому я решил не слушать Иркины возражения по поводу анала. «Сейчас или никогда» — девиз тех, кто не гнется под влиянием обстоятельств. Я схватил первый попавшийся флакон, оказавшийся шампунем, и брызнул содержимое между ягодиц партнерши. Она все поняла, поэтому попыталась смягчить •••

свою участь:

— Блин, дай хотя бы на пол раком встану, ирод ты проклятый! — однако в голосе ее уже сквозил юмор.

Коленно-локтевая — тоже неплохо. Пристроившись позади любовницы, я без проблем нырнул к ней в попу — зад у Ирки был разработан давно, еще до меня. И до отца, наверно... Оказавшись в тесном плену заднего прохода, мой член почувствовал себя еще лучше, чем прежде. Вынув его наружу, я плеснул снова мыльной жидкости туда, куда требовалось для пущего скольжения, и дело пошло с огоньком. Женщина подвывала, я натужно сопел.

— Бляха... Ирка, кончаю! — рявкнул я.

— Не Ирка! — голосила, заведясь не на шутку моя партнерша. Она сотрясалась от моих толчков, попутно натирая пальцами свое влагалище и кричала. — Мама! Называй меня мамой!

Меня это всегда немного раздражало — в порыве страсти моя женщина частенько требует, чтобы я называл ее матерью. Херня какая-то... На фиг мне эти ролевые игры... Поэтому я молча начал изливаться в ее задний проход. Одновременно с этим Ирина завыла и кончила. Ее трясущиеся ноги окончательно обессилели, поэтому она рухнула на живот и растянулась на полу. Редко мы кончаем вместе, но сейчас вот удалось...

Я все-таки самый меткий револьвер на Диком Западе, так как все мои выстрелы пришлись точно в цель. Да и древнеславянский бог любви Лель (или кто там еще за это отвечает) может мной гордиться — не посрамил я отечества в этом деле многотрудном. Однако моя любовница была другого мнения. Она, кряхтя и чертыхаясь, поднялась на ноги и залепила мне пощечину по довольной физиономии. Ну и ладно, заслужил. Я сел на пол, привалившись спиной к стиральной машинке.

— Это за то, что ты меня не слушаешь... Совсем уже охренел. Просила же: не в попу! — ворчала Ирина, залезая в ванну и включая воду. — Что сегодня с тобой? — посмотрела она на меня, включив душ и направляя струи воды себе в промежность и между ягодиц.

— Да не знаю, Ириш, — выдохнул я, любуясь ее изгибами. — Нашло что-то, как переклинило. Попка у тебя красивая. Да и вообще... не удержался.

— Не подлизывайся. На ванне было вообще не в кайф!

— Может, наоборот? — спросил я, прищурившись. — Подлизаться? Чтоб ты обиды забыла?

Ирина усмехнулась, выключая воду и сказала:

— Лучше скажи, что с руками у тебя? Опять на кулаках отжимался?

Женская голая задница снова крутилась у меня перед носом, возбуждая и даря красивые виды. Я протянул руку и положил ладонь на белую ягодицу. Ирка шлепнула меня по руке:

— Отвали, не заработал. — она прошла передо мной и наклонилась за халатом, лежащим на полу, опять выставив передо мной голый зад. Подняла шмотку и отправилась к выходу из ванной. Обернулась в дверях и спросила, изогнув одну бровь. — Долго сидеть на полу собираешься?

— Нет, — ответил я. — Сейчас приду.

Надо бы тоже сполоснуться, а то вечер выдался энергичным. А потом идти подлизываться, заглаживая вину перед той, которая все-таки дороже всех остальных.