Уроки литературы. Глава Эротическая литература

Этот новенький сразу обратил на себя внимание. Я ловила заинтересованные взгляды девочек, направленных в его сторону. Они стали больше шушукаться и хихикать на переменах. И даже пренебрежительное выражение лица первой красотки моего класса Лиды, не могло обмануть меня. Парнишка, что и говорить, симпатичный. Можно было подумать, что парень с такой внешностью будет разгильдяем, что он будет морочить головы девчонкам, но всё оказалось не так.

Во-первых, он был отличник. Во-вторых, ожидаемого конфликта с мальчишками в классе не произошло. Он ладил со всеми, хотя особо ни с кем и не дружил. Я видела, как он разговаривал в коридоре с Кешей, признанным фаворитом Лидочки. Не знаю, что он говорил Кеше, но я видела, как тот перестаёт хмуриться, выражение его лица теряет напряжённость, а потом Кеша даже заулыбался. Новичок хлопнул Кешу по плечу, и они расстались друзьями. Лидочка потом долго ходила с разочарованным видом, и при взгляде на новенького, её лицо принимало ледяное выражение. Тот впрочем, никак на это не реагировал. В общем, Олег Донников, как звали нового ученика, вёл себя нестандартно, и это сразу привлекло моё внимание.

Он не был зубрилкой, толстым «ботаном» в очках. Напротив, он был подтянут, корректен и при этом действительно красив. Уверена, что все девчонки сохли по нему, но они его явно не привлекали. Кроме вежливого и несколько ироничного внимания к себе, они ничего не добивались, поэтому как могли, выражали своё презрение к новенькому. Всё это легко читалось мною. На учительской работе невольно ведь становишься искушённым психологом.

На уроке я дала задание прочесть главу из книги школьного курса, чтобы затем изложить её суть. На десять минут класс затих, уткнувшись в материал. Я, как обычно расхаживала между столами. Подошла к своему учительскому столу. Донников сидел прямо передо мной. Я посадила его так, чтобы была возможность понаблюдать за ним. И сейчас я бросила на него задумчивый взгляд.

Он сидел прямо, держа учебник в руках и опустив голову. «А может быть, он — гей?» — внезапно подумала я. В этот момент он вскинул голову, и наши взгляды встретились. От его взгляда мне внезапно стало не по себе. Он был прямым и... нет, не наглым, но каким-то властным, что ли. Как будто бы он был учителем, а не я. Самым обескураживающим было то, что взгляд он не отводил. Так же продолжал смотреть, не меняя выражения лица, как будто бы требовал от меня чего-то.

Я почувствовала, как на уровне сердца у меня заныло, а горло слегка сжало. Не в силах более выдерживать этого, я опустила взгляд. Обвела взором класс, и краем глаза видела, что Донников опять погрузился в чтение, и я уже избегала смотреть на него. Во мне нарастал протест. Не должен ученик так смотреть на свою учительницу. Мне следует поставить его на место.

— Донников, к доске. Расскажи нам, в чём состоят новые черты реализма начала ХХвека на примере творчества Бунина.

Донников •••

вышел к доске, заложил руки за спину и задумчиво поднял взгляд к потолку.

— Что касается творчества Бунина, — начал он — То его главной чертой мне представляется обилие разных несущественных деталей в повествовании. Его рассказы цветисты, они действительно ярко расцвечены, но все эти подробности скорее утомляют, они действуют как усыпляющее средство, которое призвано для единственной цели — скрыть от читателя главное.

Я с удивлением его слушала. Честно говоря, я ожидала, что Донников просто выучит несколько абзацев из учебника и бодро их оттарабанит. Класс, тоже чувствуя нечто необычное, зашушукал.

— Тише! — прикрикнула я, обращаясь к классу — И что же главное в творчестве Бунина?

— Извините, я продолжу мысль. К примеру, Чехову тоже свойственно подробное описание и действующих лиц, и ситуации, но гений Чехова именно в том, чтобы скупыми дозированными штрихами нарисовать целую объёмную картину. При этом, реализм этой картины настолько очевиден, что не вызывает никаких сомнений в их правдивости. Творчество же Бунина напоминает луг, сияющий от обилия цветов, растительности и красок. Но вступив на этот луг, понимаешь, что это не луг, а трясина.

В классе послышались смешки. Троечник Терёхин шумно вздохнул.

— Так что же всё-таки главное в творчестве Бунина, Донников?

Я видела, как девочки с улыбочками и кокетничая, разглядывают этого оригинала у доски. Донников повернулся ко мне и вновь впился в меня своим прямым взглядом. В этот раз я выдерживала его как могла. Нет, он не опустил взгляда в смущении. Он опустил его намеренно, осмысленно и без тени смущения. Взгляд его опустился на мои колени и застыл здесь. Глядя на его опущенные глаза, я вдруг почувствовала, как сладко заныло у меня между сомкнутыми бёдрами.

— А главное, Инна Павловна, то, о чём не говорится. Главное — что в этот момент было в голове у писателя.

Взгляда он не отрывал. Сама не зная почему, я, до боли сжав вместе колени, закинула ногу за ногу.

— Очень интересно, Донников. Но к следующему уроку выучи эту тему. Понятно? Садись.

Какая наглость! Вы только посмотрите...•  •  •

продевается между ног куколки и по двум меридианам поднимается верх, двумя перекрещивающимися петлями обвивается вокруг шеи и переходит в спираль на голове. Теперь нагреть, и вот волос исчезает внутри куколки. Теперь печатаем портретик, ламинируем, и у куколки появляется лицо. Лицо Инны Павловны.

Касательно творчества Бунина, Инна Павловна. Вы просто ничего не поняли. Вы ведь понятия не имеете, что было в голове у нобелевского лауреата, когда он писал свои рассказы. Задолго до Набоковской «Лолиты», его сексуальный стереотип уже достаточно чётко прослеживается. Лолита была в его голове всегда. А вы знаете, что в моей голове? Мои мысли — они как волосы. Они прорастают в действительность и формируют её. А вы свой волосок потеряли.

Какая-то девчонка потеряла эту махровую резинку для волос в спортзале. Я надеваю её на куколку, и она принимает такой интересный вид первобытной красотки. Это ещё не всё, милая. С помощью этой резинки я пристёгиваю куколку к своему магическому жезлу. Лёжа и закрыв глаза, я представляю себе Инну Павловну. И через некоторое время куколка моей учительницы поднимается, и мы смотрим в глаза друг другу. Размягчившись от жара моей разгорячённой плоти и содрогаясь вместе с ней, она кажется живой.•  •  •

осматриваюсь, не заметил ли кто-то происходящего между нами? Вот с той стороны могут заметить. Я инстинктивно встаю правой ногой на носок, чтобы приподнялось бедро и заслонило руку Донникова на моём колене. Поворачиваюсь вполоборота и опираюсь локтем на стол, подперев голову рукой, другую кладу себе на бедро. Почему я не ухожу? Я должна встать и уйти!

Рука Донникова шевельнулась, и я почувствовала резкое, ни с чем не сравнимое возбуждение от того, что сейчас происходит. Прямо во время уроков, фактически на виду у всего класса, меня сексуально стимулирует один из учеников! Я не помню, когда в прошлом я была так сильно возбуждена и получала такое живое и бесстыдное наслаждение... Рука Донникова медленно поползла вверх. Краем глаза я увидела, как постепенно откидывается подол моей юбки. Машинально облизываю губы. Что я творю?! Рука парня замирает, а за тем начинает медленно вползать в пространство между бёдрами. Источник моей женской сексуальности начинает буквально пульсировать от подскочившего вобуждения. Ещё немного, и я... Донников!! Что ты делаешь! Прекрати!

— Всё, Инна Павловна! Читать дальше?

— А?!.. Нет, Оля, спасибо! Садись на место.

Нетвёрдо встаю из-за стола и иду к учительскому месту.

— Итак, на примере писателя Платонова, мы видим, что...

Я бросаю быстрый взгляд на Донникова. Он сидит раскрасневшийся, глядя в учебник. Чувствую, что от возбуждения разрумянилась и сама. В это время звенит спасительный звонок.

То, что произошло со мной — немыслимо. Вспоминается эпизод из-какого-то итальянского эротического фильма, где мальчик, едя с похорон на заднем сиденье автомобиля с тётей, начинает трогать её ноги. В мгновение ока я как бы стала участницей не менее эротичного фильма.

Я постоянно думаю о произошедшем. Это так неожиданно, так пошло! А невидимый внутренний голос шепчет мне: «И так приятно!». Я пребываю в растерянности, но решительно говорю себе, что этого больше никогда не повторится.•  •  •

Инна Пална тебе нравится, да? — спросила она с любопытством, уплетая сосиску.

— Вот это вот не твоё дело.

— Ясно, тебе мамочки нравятся, — вздохнула она — Зря наши девки на тебя глаз положили.

— Ты тоже положила? — спросил я, глядя на неё в упор.

Она посерьёзнела и опустила глаза.

— Да куда мне... Хм, а рассказать — так девки не поверят, что ты меня в гости пригласил!

Она улыбнулась.

— Я тебя не в гости пригласил, а подтянуть математику в порядке шефской помощи. Понятно? Пошли домашнее задание делать.

Мы сидели уже больше часа, когда Ольга с трудом выпрямляясь, потянувшись, протянула:

— Ну всё. Устала уже!

— Погоди. Ещё задачка по химии.

Ольга положила ручку на стол. Не успел я что-либо сказать, как она взяла мою руку и положила на своё колено.

— Олег, спасибо тебе, — сказала она негромко, глядя перед собой.

Я дождался, когда она на меня взглянет, и только после этого убрал руку с её колена.

— У тебя фотка отчима с собой есть? — спросил я.•  •  •

Ты видишь, я немного раздвинула колени. Совсем немного, но в твоём взгляде тут же отразилась притягательная глубина тьмы между моих бёдер. Смотри внимательно, Донников!

Кто был охотник? Кто — добыча?

Всё дьявольски-наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот?

Ты уже понял, Донников, что это всё для тебя. Сейчас ты убедишься в том, что всё это не случайно. Подумай, что значит — «наоборот»? Лезь своим взглядом мне между ног, Донников. Ловушки — они бывают разные. Ты уже видишь вырез на моих колготках? Как красиво тёмная резиночка оттеняет мою гладкую кожу?

В том поединке своеволий

Кто, в чьей руке был только мяч?

Чьё сердце — Ваше ли, моё ли.

Летело вскачь?

Я вижу, ты побагровел, Донников. Я раздвинула бёдра достаточно, и твой взгляд добрался до моих белых трусиков. Никто этого не видит, только ты. Ты жалок Донников. Ты жалок со своим зеркалом в дрожащих от волнения руках под столом. Я медленно свожу колени, слегка. Медленно развожу. Ты попался, Донников, в мою мышеловку. И сейчас ты это испытаешь.

И всё-таки — что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?

— Донников! К доске.

Он вздрогнул и с ужасом посмотрел на меня. Да-да, братец. Сейчас ты выйдешь к доске, и весь класс увидит, как топорщатся брюки под напором твоей эрекции. Не сомневаюсь, что она у тебя там есть. Ты уже прочувствовал весь позор ситуации? Вот так, Донников!

— Донников! Ты что, не слышишь? Встань.

Он побледнев, вперил в меня тяжёлый взгляд исподлобья, но не двинулся с места.

— Зачем?

— Затем, что учитель вызвал тебя к доске.

В классе поднялся шум. Все с удивлением взирали на нас. Донников сидел неподвижно. Внезапно он усмехнулся какой-то болезненной ухмылкой и, не сводя с меня своего взгляда, в тишине замершего от удивления класса, продекламировал:

Я — раб, и был рабом покорным

Прекраснейшей из всех цариц.

Пред взором, пламенным и черным,

Я молча повергался ниц.

Я лобызал следы сандалий

На влажном утреннем песке.

Меня мечтанья опьяняли,

Когда царица шла к реке.

Он встал и, держа перед собой свой рюкзак, быстро вышел из класса под смех и аплодисменты учеников. Я была опозорена. Вот так, очень элегантно и максимально болезненно, стихами Брюсова, Донников отомстил мне. А что будет, когда в классе прочитают это стихотворение до конца? Они уже сейчас поняли, что я взъелась на Донникова на пустом месте, что я мщу ему за что-то... Какой наглец! Какой интеллектуальный подонок!

— Родителей в школу, Донников! — крикнула я ему вслед. Но это уже ничего не могло изменить.•  •  •

Павловна не хочет, чтобы наш разговор был им услышан. Встать и уйти в другую комнату тоже было бы подозрительно.

— Чего тебе?! — говорит она невнятно, но зло.

— Не говорите ничего, просто слушайте...

Связь обрывается. Нужно успеть, пока она не отключила телефон. Пара движений, и я посылаю ей ролик. Нет не весь ролик, только трейлер. Я успел.

— Да.

— Чего тебе надо, Донников?

— Вам понравился трейлер?

— Ты мразь.

— Мне стоило трудов совместить записи с двух камер: одна над столом, другая под ним.

— Ты шантажируешь меня, подонок?!

— Я всего лишь хочу поговорить с вами о творчестве Бунина. Завтра, после уроков. Ваши чулочки мне очень понравились, не забудьте их надеть.

— Ммм... Какая же ты сволочь...

— Инна Павловна, вы ведь помните рассказ «Антигона»? Он мне всегда очень нравился. Простите за беспокойство. До завтра.

Я вытягиваюсь на койке и закрываю глаза. Звонит трубка. Неужели это она опять? Нет, это Ольга.

— Олег, ты спишь?

— Нет.

— Трахни её...

Я помедлил.

— Как ты?

— Хорошо.

— Спи. Спокойной ночи.•  •  •

был безжалостным.

— Инна Павловна, через полчаса здесь наверняка будут технички, и у них есть ключи от всех дверей. Нам надо поторопиться.

— Донников, но это же гадко! Ты же не быдло, ты очень интеллектуальный мальчик! — воскликнула я в отчаянии.

Он побледнел.

— Да. Но наверное, именно поэтому. И я хочу вас, Инна Павловна. И хочу именно так. Только вы сможете понять подлинный смысл происходящего. И ощутить, как подобные сцены происходят в действительности.

Всё бесполезно... Отвернув прочь своё покрасневшее лицо, я подняла юбку и расставила ноги на ширину плеч. Послышался звук раскрываемой молнии брюк. Всё дальнейшее было очень нелепым, постыдным и мучительным. Донников, сдвинув мои трусики в сторону, неумело тыкал мне в пах эрегированным членом. Я не собиралась помогать ему, но время работало против меня... Мне пришлось надавить ему на плечи, чтобы он присел, а затем отыскала его член.

Ухватив его наощупь, я подняла одну ногу. Не знаю, как там так быстро управились герои Бунина... Может быть дама была гораздо выше, чем главный герой. А ещё очень недоставало смазки, нам обоим было просто больно... Мы стояли рядом, а неопытный Донников держал меня за бёдра под юбкой и тяжело и отрывисто пыхтел. И мне, и ему было неудобно, неприятно и стыдно. К тому же у меня от отчаяния всё свело внутри спазмом. Донников постепенно приноровился делать небольшие движения. Его орган выделял смазку и всё глубже проникал внутрь меня.

В какой-то момент он охнул, дёрнулся и вошёл в меня полностью. Я чувствовала, как напрягается и дёргается внутри меня его плоть. Дальше было всё по Бунину. Он, тяжело дыша, приник к моему плечу и прижал губы к моей шее, а я освободилась от него и, оправив юбку, направилась к двери, которая была заперта.

На Донникова я не хотела смотреть, но я видела, как он смущён, и как трясутся его руки, когда он открывал ключом дверь. Тем не менее, он не удержался от того, чтобы сказать:

— Спасибо, Инна Павловна. Теперь я знаю, ЧТО главное в творчестве Бунина.