Странная машина на подъездной дорожке. Порно странная семейка Часть 2

Закончив читать письмо, я вспомнил наш разговор накануне вечером, который так беспокоил меня весь день. Я предполагал, что Вера имела в виду нечто конкретное, о чем она мне не хотела рассказать, несмотря на наше обещание всегда рассказывать друг другу ВСЕ. Я не смог это разгадать, что ж, теперь я знаю.

Но как она могла решиться на все это? Как она могла сказать, как ей было жаль, а потом сделать это со мной? Как она могла говорить о любви и прощении, а сама настраивала эту жестокость? Как можно говорить о любви и делать такое? И самое главное, я не понимаю теперь, смогу ли я остаться в браке с женщиной, которая могла спланировать и осуществить что-то столь хладнокровно жестокое?

Вера, очевидно, ожидала, что я разозлюсь и развлеку их вместе с приятелем своей реакцией на это дерьмо, тем, что буду бушевать по комнате, пока они слушают это в кафе Dеnnу's. Но к моему собственному удивлению, я даже не чувствовал гнева, только глубокое и пронзительное чувство невосполнимой утраты. Я никогда больше не смогу думать о Вере или чувствовать ее так, как всего полчаса назад. Вначале мне казалось, что я просто уйду и больше не вернусь, но это было бы несправедливо по отношению к нашим дочерям. Тут я вспомнил слова ее письма: «Независимо от того, что ты сделаешь, я это заслуживаю»... Да, это верно. Спасибо за идею. И я обратился к слушающей аудитории через планшет:

— Что ж, Вера, ты получила то, что хотела. Вернее, то, что ты сказала, что хотела. Надеюсь, когда все будет завершено, ты будешь уверена, что это того стоило.

— Как ты и сказала, что МАНИПУЛИРОВАЛА мной, чтобы я пообещал простить тебя за все это. Ты права, это было отвратительно. Но ты должна понимать, что манипулятивное обещание это обман — это вовсе не обещание, поэтому я не считаю его обязательным. Что касается того, что это я дал тебе разрешение так унизить меня, ничего не подозревая об этом — тогда скажи мне, как далеко ты собиралась зайти?

Ты хладнокровно сидишь там в кафе со своим писателем-приятелем Гэри и слушаешь, как вырывается мое сердце. Поздравляю — это сработало. Надеюсь, для вас это было достаточно весело и драматично. Но ты сделала больше. Ты заставила меня усомниться во всем, что я думал о тебе, потому что я никогда не мог представить тебя такой эгоистичной, жестокой и беспринципной по отношению к кому-либо, и особенно к тому, кого ты утверждала, что любишь. Очевидно, я всегда ошибался.

Вера, мы женаты почти десять лет. Это лучшие десять лет моей жизни. Я всегда буду благодарить тебя за это. Мне жаль, что ты выбрала такой способ положить этому конец...

Тот пистолет, который ты спрятала, был одним из пары. Другой сейчас у меня в руке. Прощай, Вера.

То, что прозвучало как громкий взрыв, было на самом деле тяжелой книгой в твердом переплете, ударившейся •••

о деревянный пол с большой скоростью. Думаю, это была энциклопедия ТСР / IР, но я точно не помню. Все получилось довольно артистично — шум, похожий на выстрел, я грохнулся на пол и лежал неподвижно.

Я лежал и лихорадочно думал: ей потребуется около 10 минут, чтобы добраться сюда из кафе, может быть, 8, если она поедет, как маньяк. Я лежал неподвижно пять минут, чтобы убедиться, что она уже не слушает через планшет, что тут происходит, затем тихо встал. Я отложил книгу, освободил для себя место в шкафу, вошел и прикрыл за собой дверцу.

Мне не пришлось долго гадать, будет ли моя любительская игра такой же «реалистичной», как ее. Не прошло и двух минут, как я услышал, как хлопнула входная дверь. Вера кричала мое имя. По восхитительной иронии, ее планшет снова начал играть их с Регом сцену. Диалог ее реалистично воображаемой неверности был идеальным фоном для ее отчаянных воплей. Она ворвалась вверх по лестнице, мимо сломанной двери, в нашу спальню и замерла, в поисках меня. На мгновение мне показалось, что я услышал вторую пару шагов, но, возможно, я ошибался.

Я намеревалась подождать в шкафу не более 15 минут (в ее письме говорилось: «Надеюсь, это не продлится дольше 15 минут»), а затем раскрыться. Запись остановилась, и она просто начала рыдать. Я слышал, как она ходила по комнате, а затем села на кровать.

— О, Рег, что я наделала? Он обманул меня. Боже, что я наделала... он ушел?

Я услышал, как другое тело, тяжелее Веры, село на нашей кровати. Погодите, что он делал в нашей спальне? Ее рыдания стали приглушенными, как будто ее лицо было спрятано в рубашку. Мужской голос пробормотал что-то, чего я не мог уловить. Постепенно ее рыдания утихли. Еще один шум — тихий вздох Веры. Шорох от постельного белья. Шум, который издает матрас, когда на нем ерзают люди. Да ладно, они бы не стали делать это здесь и сейчас, или я не прав?

— О, Рег... что мы делаем? Я не понимаю, что я делаю...

Теперь она тихонько стонала, как во время прелюдии. Маленький нервный женский смешок.

Снова шевеление и шорох.

— О, Боже, именно так...

Легкие сосущие звуки говорили мне, что Вера явно получала оральное внимание, и ее стоны сказали мне, что она это не остановила.

Конечно, я знал, к чему все это приведет. Почему я их не остановил? Во-первых, из-за полного отсутствия сопротивления Веры было очевидно, что если я остановлю их сейчас, они только перенесут это на другой раз. Что еще более важно, это означало, что мне уже никогда не придется пересматривать решение, к которому я уже был более чем на полпути. Поэтому я тихо стоял и слушал, как моя жена своими стонами прикончила то, что осталось от нашего когда-то почти идеального брака.

— Позволь мне убрать это.

Должно быть, это был планшет Веры. Интересно, это записывается? Я слышал, как опускается молния. Я слышал •••

хлюпающие звуки, которые издают пальцы в мокрой киске. Я слышал, как моя жена тяжело дышала между стонами. Я слышал, как Рег встает с кровати; слышал, как шуршит и падает на пол одежда, лязгает пряжка ремня по твердой древесине; услышал беспокойное движение Веры.

Они оба вдруг захихикали, и начали шептать строки из этой адской пьесы:

«Ты еще не разделся?»

«Уже»

«Тогда иди сюда»•  •  •

от всего. Нам действительно удалось хорошо провести время, поскольку мы втроем развлекались за пиццей, а после пошли на детскую площадку. Минди действительно спросила, где же мама; я сказал ей честно, что мама занята, ей нужно кое-что сделать.

Когда мы вернулись домой, странной машины уже не было на подъездной дорожке, а динамики Рэга и сломанная дверь спальни были у тротуара. Вера прибиралась. Когда девочки легли в постель, она разрыдалась и взорвалась, разумеется шепотом:

— Как ты мог так поступить со мной? Ты понимаешь, что у меня был нервный срыв? Это была просто пьеса. А ты слишком остро отреагировал. И ты же ОБЕЩАЛ простить меня!...

... и дальше, и дальше она шептала, шептала, пока наконец, ей пришлось сделать паузу, чтобы перевести дыхание.

— Ты серьезно? — перебил я. — Ты забыла, что сама дала мне разрешение сделать это с тобой!

Я намеренно использовал точные слова из ее письма «НЕЗАВИСИМО ОТ ТОГО, ЧТО ТЫ СДЕЛАЕШЬ, Я ЭТО ЗАСЛУЖИВАЮ»

Вера открыла рот, но ничего не смогла сказать. Я читал об этом, но никогда раньше не видел, в реальной жизни это было не смешно.

— Ты все это даже написала. Позволь мне прочитать это тебе. Я вынул ее письмо из кармана, открыл его и прочитал:

«Я надеюсь, что ты сделаешь все, что захочешь. Единственное, что я хочу предотвратить, — это чтобы ты не причинил вред самому себе — или не причинил боль кому-то другому и не отправиться в тюрьму».

А потом: «Независимо от того, что ты сделаешь, я этого заслуживаю».

Я сложил письмо и посмотрел ей прямо в глаза.

— Но знаешь, теперь все это — прощение, разрешение, твоя игра — больше не имеют никакого значения. Помнишь, как вчера вечером ты сказал, что никогда не сделаешь ничего из того, что я не мог бы простить? Теперь ты это сделала, или ты еще настолько не в себе, что не помнишь этого?

Вера побледнела и упала на колени, когда вдруг вспыхнуло в ее голове, что то такое, что она все же сделала сегодня, и теперь это конец ее счастливому браку.

— Гэри, ты не можешь — ты же на самом деле не думаешь о...

— Вера, зачем эти слезы. Мы оба всегда знали, что ни один из нас не сможет справиться с неверностью другого. Мы оба согласились с тем, что единственный раз для любого из нас будет конец.

— Но Гэри, у меня был нервный срыв, я была разорвана, я плохо соображала, и он просто воспользовался мной...

— Знаешь, я думаю, ты просто заигралась в свой театр абсурда. И ты думала достаточно четко, чтобы вспомнить точные строки из своей пьесы, которые вы шептали перед твоей изменой. Но ты ни разу не сказала ни слова о том, что нужно остановиться или ты не можешь, или мы не должны. Ты не пыталась остановить его, ты даже помогала ему раздеть себя.

У нее хватило совести покраснеть и опять разреветься. Я напомнил ей:

— Ты же •••

знала, что он хотел этого все время, верно?

Выражение ее лица говорило мне, что она плохо понимает, и я объяснил:

— Кто предложил тему для вашей пьесы? Кто заставил вас тратить недели на то, чтобы постоянно и в реалистичных деталях воображать свою собственную супружескую измену с ним? Кто именно тебя «подталкивал», чтобы вы продолжали играть вместе? Когда ты не могла придумать мотив для измены мне, кто дал тебе его — ты назвала это «совершенно больным», но все равно использовала... Это убедительно? И кто был тут, чтобы помочь тебе, когда ты решила сделать это со мной? Наконец, ради кого ты впервые в нашем браке нарушила правило, согласно которому мы всегда все рассказываем друг другу?

— Но Гэри, это правда, но все, что я хотела, это получить твою настоящую реакцию на мою пьесу...

— НЕТ, — перебил я. — Что ты действительно хотела, так это поиграть и причинить мне достаточно сильную боль, чтобы нам пришлось разыграть реальную сцену прощения, подобную тем, что были в пьесах твоих сокурсников. Это то, для чего ты меня подставила; вот почему ты манипулировал мной прошлой ночью.

— Ты снова прав, я этого хотела, — наконец призналась она. — И я не могла сказать тебе вчера вечером, потому что это должно было быть неожиданным сюрпризом, чтобы сработать. Теперь мне очень жаль, что я не была полностью честна, но ты же понимаешь, почему?

— В своем письме ты сказала другую ложь.

— Какую?

— Ты написала, что сожалеешь. Возможно, ты действительно сожалела, когда писала это письмо.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. И ты опять прав, даже когда я сидела в кафе и мы слушали тебя, я совсем не сожалела: я была рада, что мой план сработал и я была так нетерпелива ожидая прощения. Но я понимала, что возможно позже я пожалею, и думаю, это то, о чем я написала. И мне действительно очень жаль сейчас...

Она остановилась.

— Гэри, пожалуйста, мы можем поработать над этим вместе, мы сможем пройти через это, — голос ее дрожал.

Мой голос перестал работать совсем, поэтому я просто покачал головой.

— Но Гэри, это случилось только один раз, я была не в себе, этого больше никогда не повторится, — отчаянно умоляла Вера. — Я люблю тебя! Я люблю только тебя! Пожалуйста, ты должен мне поверить.

Шок от пьесы, возбуждение от действия, внутренняя боль от того, как другой мужчина трахает мою жену с ее полного разрешения и удовольствия — все прошло. Осталась только тупая боль и всепоглощающая грусть. «Какая потеря...», — подумал я. «Какая ужасная, трагическая, бессмысленная потеря».

Я сказал то, что нужно было ей сказать:

— Я верю, что любишь, но видимо недостаточно, чтобы сказать мне правду и не предать меня.

Я видел, как надежда стекает с лица Веры. Это остается самым печальным зрелищем, которое я когда-либо видел. Я продолжил, не смотря на комок в горле:

— Недостаточно, чтобы сдержать свое обещание рассказывать мне все. Недостаточно, чтобы быть •••

доброй и отзывчивой. И, наконец, недостаточно, чтобы просто оставаться верной. Да, я верю, что ты любишь меня, Вера. Но недостаточно... Ты хотела трагедии и драматизма, ты это получила в полной мере.•  •  •

Гэри, он мешал ее встречам с дочерьми; и каждый раз она заново переживала о том, что потеряла. В итоге она переехала в другой город, чтобы избежать его. Она устроилась редактором на неполный рабочий день и встретила коллегу, который пообещал помочь ей в карьере и в конце концов они поженились.

Решимость Веры хранить верность не получила взаимности, и она неоднократно терпела унижение, будучи обманутой. Сначала она приняла это, как будто это было ее покаянием за то, что она сделала с Гэри. Когда она наконец начала выяснять с ним отношения, он прямо сказал ей, что, если она разведется с ним, она никогда не найдет кого-то, кто смог бы удовлетворять ее так, как он и он позаботится о том, чтобы она никогда не нашла работу по своему диплому. Вера использовала свое образование и навыки, чтобы получить интересную работу в другой компании, а затем развелась.

Вера присутствовала на выпуске Минди, сидя в одиночестве на дальнем конце верхнего балкона, где бывшая семья не могла ее видеть. Несколько дней спустя Минди получила конверт без обратного адреса, но с запиской внутри:

«Дорогая Минди,

Поздравляю с окончанием школы и тем, что вы закончили свою учебу в числе первых. Мне понравилось ваше выступление. Надеюсь, вы не возражаете, что я пришла, и что мне понравилось, как другие люди говорят о том, какая вы замечательная. Пожалуйста помните, что я тоже горжусь вами.

Я уверена, что вы уже знаете, что я сделала с вашим отцом. Это было непростительно. Не проходит и дня, чтобы я горько об этом не сожалела. Он был и остается лучшим человеком, которого я когда-либо знала. Я скучаю по нему, тебе и твоей сестре каждый день.

Я не думала, что всего один акт, но эгоистичный и жестокий, может опустошить моего любимого человека, которого я должна была знать лучше. Но даже одна такая ошибка — может, и это стоило мне всего, всего что я любила. Пожалуйста узнай это из моего горького опыта... Будь всегда доброй и честной.

С любовью, мама.»