По следам Аполлинера 30. Ночь ошибок. Из книги Эротические сказки на ночь

Пока мужчины заняты игрой в карты, а потом беспробудно спали. 30.1— три заброшенных удочкиВечером за ужином так получилось, что я оказываюсь между маман и госпожой Самариной. Обсуждается совершено дерзкое ограбление имения Мещерских близ станции Расторгуево, совершённое 4 августа: — Надо же, — возмущается господин Самарин, — грабители находились там в течение 3—4 часов, держа всех связанными. Свою добычу они увезли на лошадях Мещёрских, приказав запрячь их кучеру ограбленных. На этих лошадях они доехали до шоссе, где их ждал автомобиль. И бросив лошадей, уехали в Москву, забрав с собой имущества на несколько десятков тысяч рублей. — Что же это такое у вас в Расторгуеве творится? — изумлённо спрашиваю я госпожу Самарину и, опустив под стол руку, принимаюсь тискать её коленки и ляжки. — Вот именно, ужас какой-то, — соглашается его супруга, делая вид, что ничего не происходит, а потом, понизив голос, говорит мне: — Но это, надеюсь, не испугает моего будущего зятя, когда ему снова предложат отбыть туда? — Вы считаете, что это неизбежно? — спрашиваю я, просовывая свою ладонь в разрез её панталон. — Всё, вроде бы, идёт к тому. Но не слишком ли ты даёшь сейчас волю своим рукам? — А Ксеня останется здесь? — спрашиваю я, игнорируя её вопрос. — Ты бы хотел чего-то иного?И, как бы в подтверждение установившейся между нами доверительности, кладёт свою ладонь мне на бедро и поглаживает его. — Сейчас бы я хотел, чтобы вы расстегнули мне брюки и... — Пожалуйста!... Где там наш балунчик?... Вот он!... Но свою руку убери и положи на стол. Вот так, молодец! Зачем привлекать к себе лишнее внимание? — О, дорогая Елизавета Львовна!... Как бы я хотел... — Я специально уговорила своего мужа заехать сюда, чтобы взглянуть на тебя. Как твоё здоровье? — Вы сможете проверить его, если ухитритесь. — Как это следует понимать? Уж не хочешь ли ты назначить мне свидание? Да я с превеликим удовольствием! — Назначать следует вам. И место и время. — Что ж, надо подумать...И, продолжая поглаживать под скатертью мой вскочивший петушок, продолжает совсем уж тихонько: — Я тоже не прочь, миленький мой... Может быть, нам сегодня и повезёт ещё...И добавляет уже громко: — Кажется, собирается дождь, так что вечерняя прогулка навряд ли состоится... А наши доблестные мужья собираются, вроде бы, опять усесться за карточную игру... И Бог знает, когда всё это кончится...При этих словах достаёт из-под стола свою столь услужливую руку, берёт меня ею за ухо и, наклонившись к нему, шепчет: — Имеющий уши, да слышит!.. — Мои ушки у меня на макушке! — весело отвечаю я и снова пытаюсь опустить свою руку под стол.Но она этому энергично препятствует: — Всему своё время, мой милый зятёк. А пока, посоветовала бы, приударить за девочками: это отвлечёт от нас внимание их мамаш. — Это после ужина. А пока, я с вашего позволения, приволокусь за своей мамочкой. Можно? — Не можно, а нужно! — со смехом отвечает она. — А что господа Жуковы? — оборачиваюсь я в другую сторону и спрашиваю маман. — Они остаются? — Да, а что? — И где же им предстоит провести ночь? — Мария Александровна обещала что-нибудь придумать. — Ты надеешься, что удастся ещё разик встретиться с ним? — С кем?... О чём ты, миленький?Она делает вид, что не понимает, о чём идёт речь. — Я всё о том же, дорогая: мне не даёт покоя этот твой Афанасий Павлович! — Дался тебе этот Афанасий Павлович! Может, хватит твердить о нём? — А куда ты меня определишь на ночь? Ведь на моей террасе вы с тётей Таней горничных своих, вроде бы, разместили. — Я думала об этом и даже говорила с Марией Александровной. — И что же? Может быть, кто-нибудь из вас меня у себя приютит? Так я буду только рад. — Не болтай лишнего. И не волнуйся. Время ещё есть, чтобы устроить тебя.И, очевидно, чтобы успокоить меня, опускает руку под стол и протягивает её к моему бедру. Но, начиная поглаживать его, неожиданно натыкается на расстёгнутую прореху с обнажённой плотью и, отпрянув, восклицает: — Бог ты мой!... Что такое?... Какая наглость? Да как тебе в голову такое могло прийти?Резко поднявшись, она выходит из-за стола и направляется к госпоже Ульман, склоняется к ней и чего-то говорит ей, укоризненно поглядывая в мою сторону и с удивлением покачивая головой.Свято место пусто не бывает: напряжённый петушок тут же накрывается ласковой ладонь госпожи Самариной. — Чем ты озаботил свою мамочку? — спрашивает она. — Месторасположением на ночь... Думаю, именно об этом она сейчас беседует с Марией Александровной. Но в любом случае, если я вас правильно понял, мне можно надеяться на то, что на какое-то время смогу воспользоваться вашим гостеприимством. Не так ли, Елизавета Львовна? — Ты правильно понял!... Умненький ты мой мальчик!... Как мне хочется тебя поцеловать!... И взглянуть на твою птичку!..Но, увидев возвращающуюся маман, прерывает своё столь приятное занятие. — Я договорилась с Марией Александровной, — сообщает между тем та, — что вам с Петей постелют в библиотеке... — А твои гости? — Им найдётся место...Тут ко мне подходит госпожа Ульман и просит поменяться с нею местами: — Мне надо переговорить с Елизаветой Львовной.Я спешно застёгиваюсь, встаю и иду к указанному мне стулу. Он оказывается рядом с тётей Таней. И тут всё вроде бы повторяется: моя рука, устремляется к её коленкам под столом, но наш разговор приобретает несколько иное направление. — Ты чего себе позволяешь? — возмущённо произносит она. — Я так долго был лишён возможности погладить ваши милые коленки. — Я не об этом. Что ты такого изволил сказать давеча Лиде? — Только то, что позволило мне в объявленной всеми вами войне сыграть свою партию. — Какую ещё партию? — Вы же все выступаете единым фронтом против меня, чтобы обезопасить своих дочек. Кое-кто даже согласен собой пожертвовать собой ради них. Так вот я проверил, готова ли моя дорогая маман на такой шаг. — А причём тут она? — Почему для вас все средства хороши, а для меня нет? К тому же мне удалось, к величайшему моему удовольствию, расстроить одно её свидание с новым гостем. Она тебе на это не жаловалась? — С Афанасием Павловичем? Неужто? И как же тебе это удалось? — Скажу при свидании. — О каком свидании может идти речь? — Разумеется, не на скамейке около клумбы. А лучше всего у вас в комнате. — Что ж, если речь идёт только о том, чтобы выслушать тебя, я готова пройтись туда с тобою. Разумеется только после того как все наши мужчины возобновят игру в карты на верхней террасе.Итак, заброшены аж три удочки. А что если рыбка клюнет не на одну, а на все? Вот было бы здорово! Да и о девочках не следует забывать. Вдруг подвернётся кто-нибудь под руку!30. 2 — ещё одна удочкаВечер начинается так, как я и предполагал. Мужчины на верхней террасе играют в карты. Их супруги судачат на нижней террасе или на лавочке около неё, благо дождь так и не пошёл. То и дело откуда-то, словно мотыльки на огонёк, ко ... мне слетаются Вера, Оля и Ксеня, весело и нарочито громко о чём-то нейтральном щебечут и вполголоса, с оглядкой интересуются моими планами на ночь и высказывают любопытные, но мало осуществимые варианты нашего соединения. Интересно, что чуть наше шушуканье затягивается, как к нам подходит кто-то из мамаш и спрашивает, о чём это мы так увлечённо беседуем.Не забываю и я краем глаза следить за своей маман. В какой-то момент подхожу к госпоже Жуковой и спрашиваю: — А где ваш муж? — Наверно наверху со всеми... А зачем он вам? Да вон он! Выходит... — И, кажется, кого-то ищет. Не так ли?... Извините, я бегу к нему.Подбегаю и о чём-то мало существенном говорю. Он плохо слушает, крутит из стороны в сторону головой... Я откровенно спрашиваю: — Не моя ли маман вам нужна сейчас? — Да. Где она? — Пойду посмотрю.На самом-то деле я отправляюсь посмотреть, где бегает мелюзга. Меня окликают: — Саша, ты чего тут делаешь?Оглядываюсь и вижу госпожу Карпову. — Да вот, понадобились мне Надя, Катя и Петя. — Вон они, играют с моими племянниками и детьми Серафимы.Я подхожу к ним и, поблагодарив за услугу, оказанную мне перед ужином, прошу оказать ещё одну такую же: — Цель та же. Но крик поднимать, не дожидаясь моего сигнала, через каждые пять-десять минут. — А нам можно? — спрашивает кто-то из племянников госпожи Карповой. — Если вам ваша тётя позволит... Ведь уже поздновато, вроде бы. — Пусть бегут. — А нам можно? — спрашивают Паша и Лия. — И вы тут? А где ваши мама и папа? Дома? — Папка на конюшне, а мамка сказала, что надо прибраться после ужина на кухне. — Сбегайте к ней и отпроситесь. — А я тебе, случайно, не нужна? — спрашивает госпожа Карпова. — Как твоё здоровье? — Здоровьем особым похвастаться не могу. Но вот постель ваша, Анна Борисовна, — так, вроде бы вас величают, — сегодня мне снова может понадобиться. Вы не будете против, если я под утро нанесу вам визит, чтобы иметь возможность преклонить голову к подушке? — Почему под утро? Можешь подняться хоть сейчас. — А что? Это прекрасная идея. Только позвольте мне минут на пять отлучиться. — Что ж, валяй.Я бегу к клумбе, нахожу госпожу Жукову и говорю: — Вы видели, куда пошли ваш супруг с моей маман? — Да нет. Откровенно говоря, потеряла к ним всякий интерес. — Отлично. Я, во всяком случае, позаботился о том, чтобы моя команда проследила за ними и не дала им возможности насладиться уединением. — Позаботился, и ладно. Повторяю, меня это больше не интересует. — А меня интересует, где вас разместили на ночь? — Ах, да, там были какие-то переселения, и нам освободили комнату. Я только что перенесла туда свой ридикюль. — Вы мне не покажете эту комнату? — Зачем?... Не смешите меня!.. — Я прошу вас. — Что за фантазии? — Ну что вам стоит? — Да ничего. Пошли.Берёт меня под руку и ведёт в дом. Мы поднимаемся на второй этаж и оказываемся в комнате, которую, вроде бы, перед свадьбой отвели Жоре и его жене Лизе. — Можно полюбопытствовать? — спрашиваю я, подходя к кровати и приподнимая край одеяла. — Чего ты хочешь узнать? — С какого края вы обычно ложитесь спать? С этого? — Нет, с того. Но это дома. Да и зачем это тебе? — Увидите, если не станете запирать дверь на ночь... — Что ты задумал, фантазёр? — Захотелось чего-нибудь остренького отведать. Надеюсь и вас не оставить в накладе. А пока позвольте мне оставить вас. — Нет уж, садись и рассказывай...Она берёт меня за плечи, опускает на край кровати и усаживается рядом. — Поделись-ка своими фантазиями! — Фантазия у меня одна-единственная: когда весь дом погрузится в сон, пробраться сюда к вам. — А что дальше? — Не знаю. — А мой муж? Если он не будет спать? — Я буду тих, как мышь, чтобы он ничего не услышал и не увидел. — А если дверь окажется закрытой? — Видите рядом с окном лестницу? Можно попробовать проникнуть сюда и оттуда. — А что дальше-то? — Да не знаю я! Сколько раз вам это говорить. Так же как и не знаю, дойдёт ли до этого дело. Вокруг так много соблазнов! И за те два-три часа, что отделяют нас от намеченного мной визита, я могу пасть под их ударами и, если не сумею сам себя разбудить во время, буду где-нибудь дрыхнуть до утра. Пожелайте же мне удачи и отпустите меня с Богом.Явно поражённая всем услышанным госпожа Жукова позволяет мне подняться, поцеловать себя в щёку и выйти. А я, оказавшись за дверью, пытаюсь посчитать, какая это рыбка у меня на крючке, четвёртая или уже пятая.Так как давно ожидаемый дождь всё же полился, все дамы и дети разместились на большой террасе — дамы в одном углу, а девицы с малышнёй — в другом, я присоединяюсь к последним. Через какое-то время к нам подходят маман и Мария Александровна, чтобы пригласить меня и Петю посмотреть, как для нас обустроен ночлег в библиотеке. Делать нечего, приходится идти. — На диване пусть спит Петя, — предлагает маман. — А тебе, как старшему, придётся довольствоваться двумя креслами и стульями между ними... — Ничего себе! — не скрываю я своего недовольства. — Представляю, какая мне сегодня бессонная ночь предстоит... — Что ж поделаешь, дорогой, — утешает она меня, усаживая на диван и помещаясь рядом со мной. — Разве тут поспишь? — продолжаю я своё нытьё. — А почему бы и нет? — Ну да, тебя бы сюда! — Ну что ты такое говоришь, дорогой?Она нежно обнимает меня за плечи и целует. — А ты придёшь ко мне попозже, когда я буду укладываться, чтобы ещё раз поцеловать? — А без этого нельзя обойтись? — вопрошает маман. — Ты меня удивляешь... Словно маленький мальчик... — Да, маленький и капризный! И если не дождусь тебя, то отправлюсь наверх к тебе, чтобы получить свою долю материнской ласки...Она смеётся, снова обнимает и целует меня, говоря: — Что это на тебя нашло, капризуля ты мой?... И что может подумать Мария Александровна, глядя на нас? — Мария Александровна, — неожиданно для самого себя заявляю я, — в отличие от всех вас всегда добра ко мне и не осудит мои мальчишеские выходки... Я правду говорю, Мария Александровна? — Правду, правду, Сашенька! — прерывает, наконец, та своё молчание. — Но и права Лидия Сергеевна, говоря обо мне: я, право, не знаю, куда глаза деть... — Простите меня, пожалуйста, моя добрая фея! — восклицаю я, протягивая к ней ту руку, что не занята рукой маман. — Могу я вас попросить присесть рядом?... Петя, подвинься малость! Вот так... Как же это уютно чувствовать себя между двумя любящими тебя дамами... Ведь, вы же тоже немножко любите меня, Мария Александровна?.. — Так кто ж тебя не любит? — вопросом на вопрос отвечает она. — И не будите сердиться, если я вас также поцелую, как и маму? — Бог ты мой! — восклицает она, пытаясь, хотя и не очень-то энергично, увернуться от моих ласк. — Ну и сынок же у вас, Лидия Сергеевна! — Вы говорите это с осуждением? — интересуется та, обнимая и целуя меня с другой стороны. — Вовсе нет, дорогая... Я просто хочу сказать, что уж очень он мне напоминает моего старшего, Александра то ж... Он просто неотразим!... Можно, я присоединюсь к вам, Лидия Сергеевна, и тоже поцелую его?Я на верху блаженства! Обнимаю их за плечи, возвращаю им их поцелуи и думаю о том, как заручиться у них обещанием быть милостивыми и снисходительными ко мне сегодня и в дальнейшем. — Ты доволен? — спрашивает меня маман. — Ещё бы! — отвечаю я. — Тогда, может быть, отпустишь нас? У Марии Александровны, небось, ещё масса несделанных дел. А я вот только поцелую Петечку и тоже пойду. — Но с условием, что, прежде чем отправиться спать, найдёте возможность вместе или порознь, как получится, ещё раз забежать сюда, чтобы посмотреть, как спит Петя и пожелать доброй ночи мне... Иначе я глаз не смогу сомкнуть. — Не много ли он хочет, Мария Александровна? — восклицает маман, поднимаясь с дивана. — Не знаю, не знаю, — отвечает та, поднимаясь вслед за ней и сразу же направляясь к двери.Открыв её и выглянув в коридор, она оборачивается назад и произносит: — Не знаю, как ваш сын, Лидия Сергеевна, но мне лично, полагаю, будет не до сна от им разбуженных мыслей о собственном Сашеньке...И выходит. — Ну вот! — с упрёком накидывается на меня маман, принимаясь застилать диван простынью. — Всё так было здорово! И надо же, разбередили её раны... Это всё ты, негодник!В дверь раздаётся стук, и входит Ульяна с матрасом. — Вот, — говорит, — бельё уже принесла, а теперь это. Давайте, Лидия Сергеевна, я всё застелю. Идите. — Да, мамочка, пойдём, — подтверждаю я и выхожу с ней в коридор. — Негодник! — продолжает она там свои упрёки. — Негодник, негодник, — соглашаюсь я, поглаживая её бёдра и зад. — Так что придётся тебе буквально разрываться между мужем, гостем и мною. — Да что ты такое всё время говоришь? И как тебе только не стыдно? — Как ты будешь выкручиваться, не ведаю. Но знай, что в ожидании твоего визита или приглашения прокрасться к тебе, я спать не буду... А вот бродить по коридору в поисках приключений — это, пожалуй, так и будет. — Но Мария Александровна, вроде бы, не против?.. — Кто тебе сказал? Я ничего определённого из её уст не слышал. Попробуй выяснить её мнение. Насколько я её знаю, она, при всём её расположении ко мне, навряд ли согласится забежать к нам...30. 3 — визит к госпоже СамаринойМежду тем дождик, едва начавшись, прекратился, и нижняя терраса опустела: все опять вышли подышать свежим воздухом. Правда, щебечущие девицы уже без малышей. Около клумбы меня снова хватают Вера, Оля и Ксеня: — Что нового? — Ничего, — отвечаю я. — Ваши мамаши устроили за мной настоящую охоту. Я уже больше не могу и иду спать. А вы, если у вас ещё есть силёнки, устройте так, чтобы они, очертя голову, до утра продолжили эту охоту, но уже не только на меня, но и на вас. Пусть побегают и понервничают, когда увидят, что одна из вас вдруг пропала куда-то на целый час, затем её сменяет другая, потом третья. И меня нигде нет! — А где же ты будешь спать? — интересуется Ксеня. — Отчего бы той из нас, которая будет прятаться, не провести этот час с тобой? — Если тебя вдруг обнаружат где-нибудь, но одну, то ограничатся руганью, а в душе будут рады, что ты не со мною. Поэтому мне сегодня следует быть недоступным для всех. Так лучше. Надо думать о будущем. Когда-нибудь они должны же потерять бдительность. Вот тогда-то мы и возьмём своё.Я оставляю их и, скрывшись в наступившей уже темноте, направляюсь к госпоже Карповой: — Вот я и пришёл, как обещал. — Если ты и вправду хочешь поспать, то поднимайся наверх и укладывайся, пока тебя никто не видит. Я бы охотно последовала за тобой, но надо подождать племянников. Куда ты их послал? — Пусть сами расскажут. А я, пожалуй, пойду вздремну.Поднимаюсь наверх, скидываю с себя одёжку, падаю на кровать и тут же засыпаю. А просыпаюсь, почувствовав, как меня обнимают и целуют. — Как поспалось, Сашенька? — Это вы, Анна Борисовна? — Она самая! — Сколько же времени? — Уже за полночь. — Ой, мне надо бежать! — вскрикиваю я, прерывая её объятия и выскакивая из постели. — Куда? Тебя там кто-то ждёт? — Не то слово, Анна Борисовна. Там сейчас завяжется такая интрига, что просто грех не оказаться в её центре. — Расскажешь? Ведь ты же хотел, вроде бы, под утро нанести мне визит. — Да, чтобы преклонить голову к подушке. Но у себя в кровати мне это сделать навряд ли удастся. — Что ж, буду ждать. Причём с нетерпением. Боюсь, что не засну сегодня в одиночестве. — А вы, чтобы не скучать, пригласите к себе в постель своих племянничков. Вы их так навострили следить за мною, что они, войдя во вкус, стали следить за вами. И мало того, делиться этим с девочками, живущими внизу. — Что ты такое говоришь? — Что слышал от них самих, — говорю я, заканчивая одеваться. — Поспрашивайте-ка их. И пусть вам покажут, чему научились с этими девочками... Мне лично удалось понаблюдать за ними. Прелестное зрелище!С этими словами я покидаю госпожу Карпову, спускаюсь по лестнице и бегу к главному зданию. На верхней террасе виден свет. Неужели всё ещё играют? Взбегаю по ступенькам, открываю дверь и сталкиваюсь с госпожой Ульман. — Саша, ты? Где тебя носит? Тут все тебя обыскались. — Значит, искали? — говорю я, прижимая её к себе и целуя. — Ещё как! — отвечает она, осторожно стараясь разжать мои объятия. — Твоя мама просила, как только ты появишься, зайти к ней. — А к вам потом можно будет забежать? — Зачем? Всё никак не угомонишься? — Наоборот. Страшно утомился и валюсь с ног от усталости. — Так и отправляйся спать! — Пытался, но сон не идёт ко мне. — Отчего же? — Разные мысли одолевают. Вот и хотел бы поделиться ими с вами. — А почему не с мамой? — Думаю, что ей сейчас не до меня. — Зачем же она просила заглянуть к ней? — Кто ж знает? Ну да ладно, пойду схожу. А потом всё-таки можно заглянуть к вам? — Зачем? — Чтобы исповедаться. Для начала. — Ты сможешь найти меня здесь. — Вы не идёте спать? — Не иду, пока все не разошлись.И она кивает головой наверх. — Сочувствую вам, Мария Александровна, вам тоже сегодня досталось.И, пользуясь случаем, снова обнимаю и целую её. На сей раз она не отклоняется от этой ласки. Но едва моя длань опускается ей на грудь, как она упирается в меня ладонями и мягко, но непреклонно снимает со своих плеч мои руки. — Иди, тебя ждут. — Вот было бы здорово, если бы меня ждали не только там, наверху, но и здесь, — говорю я и удаляюсь.Поднявшись на второй этаж, останавливаюсь перед комнатой маман в раздумье: войти или заглянуть раньше на террасу, чтобы посмотреть, есть ли там кто из прочих дам. И пока я стою так, словно Буриданов осёл, дверь оттуда открывается, кто-то (я не успеваю заметить, кто) входит в коридор и тут же натыкается на меня. — Бог мой, кто это?По голосу узнаю госпожу Самарину. — Елизавета Львовна? — Это ты, Саша? Нашёлся? Тебя тут все обыскались. Мама твоя особенно. Ты к ней идёшь? А ко мне прежде не спустишься? Пока тут игра не кончится.Она берёт меня за талию, прижимает к себе и ведёт вниз, не разжимая своих объятий. Мы спускаемся на первый этаж и направляемся к двери её комнаты, она берётся за ручку, тянет её на себя, мы перешагиваем порожек и, оказавшись внутри, стискиваем друг друга в объятиях, а наши губы сливаются в долгий-долгий поцелуй. — Ну, так где там твой балунчик? — интересуется она, протискивая руку меж нашими животами. — Ого! Ничего себе пташка! Да она, кажется вот-вот спорхнёт и улетит. Что нам с ней делать? — Вы, вроде бы, хотели взглянуть на неё... — Хотела, и сейчас не прочь. Но надо зажигать свет, а времени в обрез. Вдруг моему драгоценному взбредёт мысль то же за чем-нибудь заглянуть сюда... Дай-ка я закрою дверь на щеколду... Вот так... Что будем делать дальше с твоей птичкой? — Поместим в гнёздышко... Разве нет? — Какой ты догадливый... Но как бы нам поудобнее пристроиться?Продолжая держать меня за мою пташку, она делает несколько шагов в полной темноте и продолжает: — Ага, вот, кажется, краешек постели. Присядь-ка здесь и помоги мне приподнять как можно выше подолы моих юбок. Вот так, спасибо!И мигом взбирается мне на колени. Обнаружив, что на её бёдрах больше ничего нет, я спрашиваю: — Куда же делись ваши панталоны? Помнится, за ужином... — Да, за ужином были, а теперь вот нет! Дай, думаю, избавлюсь от них... Вдруг они излишне помешают моему любезному балунчику?С этими словами она вводит его в своё совсем уж мокрое гнёздышко и, обняв меня за шею и опираясь на колени, сжимающие мои бёдра, начинает скакать на них. — Мы ведь так уже пробовали, мой мальчик? Я всё правильно делаю? Ничего не забыла?Я просовываю ладони ей под зад и, то помогая ей приподнимать его, то поглаживая кончиками пальцев кожу вокруг анального отверстия, в довольно непродолжительное время привожу в такое состояние, что она начинает ахать и охать, причём довольно громко, а скакать так энергично, что мне не удаётся удержать её, и она соскакивает с моего балунчика. — Дайте-ка мне поместить его обратно, — предлагаю я, пытаясь сделать это.Но она валит меня на спину и шепчет на ухо: — Погоди... Как же это было здорово!... Я даже, кажется, пару раз, громко вскрикнула... Боюсь, не услышала ли нас Ксеня... И вот что ещё: времени у нас в обрез, а ты ещё не... Ну, понимаешь, что я имею в виду... Так может нам поменяться местами? Я лягу на спину, а ты сверху? Или же... — Давайте «или же»... — То есть как? — Сзади... Слезайте-ка с меня, я встану на пол, а вы приподнимите и подвиньте ко мне свою прелестную попу, чтобы она оказалась в пределах досягаемости моих рук и моего балунчика. — Вот так? — Правильно... Жаль только, что ничего не видно и нельзя насладиться таким шикарным зрелищем. — Как-нибудь в другой раз... Ну что там у тебя? — Всё темнота виновата: тычу-тычу, а попасть не могу... — Ой, больно же! — вскрикивает она, резко от меня отстраняясь. — Не туда попал... — Действительно не туда... Тогда возьмите его своими пальчиками и введите туда, куда надо... — Вот так? — Кажется так... Вы-то ощущаете его? — Ощущаю, ощущаю... Только давай побыстрее: времени у нас в обрез, а мне хотелось бы доставить тебе полное удовольствие, на которое у нас в Подольске как раз не хватило времени... Помнишь?Скользя своим членом вдоль стиснутых и влажных стенок её влагалища, я время от времени замедляю свои движения, чтобы иметь возможность ответить ей: — Да, помню... Пришёл ваш муж, и вы, удалив меня в соседнюю комнату, принялись соблазнять его... — И мне это удалось, признаюсь... Да что там говорить: ты, небось, чертёнок, ухитрился подсматривать? — Подсмотреть не удалось, но кое-что слышно было. — И как же я хотела после этого тотчас соединиться с тобой, мой миленький, чтобы дать тебе то, в чём отказывала до этого... — И этот, этот момент, кажется, настаёт! — чуть не вскрикнул я, и через пару секунд с воем начинал изливаться в её пылающую утробу. — Наконец-то! Ах, ах! Я на седьмом небе!Совершив несколько конвульсивных толчков, я застываю и жду, что будет дальше, пробуя время от времени продолжить возвратно-поступательные движения. Но не ощущая прежнего плотного контакта моего члена со стенками влагалища, взмыленного моими и её выделениями, достигаю лишь того, что он оттуда вываливается.Госпожа Самарина живо переворачивается и говорит: — Возьми край простыни и вытрись. — Вас тоже вытереть? — спрашиваю я, совершив соответствующие действия. — Я уже сама пытаюсь это сделать... Ну и пачкун же ты, миленький! Такой мокрой я уже не помню, когда последний раз была... — Извините, но вы же разрешили... — Разрешила, — это не то слово. Я жаждала этого! И только рада тому, что у нас это получилось... Присядь-ка рядом со мной, дай мне обнять и поцеловать тебя... Вот так... А возвращаясь к нашему свиданию в Подольске, скажу то, что уже тогда говорила тебе... Ты сумел не только доставить мне небесное наслаждение, — как и только что! — но и заставил меня пойти в беседах с тобой, кои у нас были в промежутках, на такие откровения, на какие женщины с мужчинами обычно не осмеливаются... И вот теперь удовлетвори, пожалуйста, моё нескромное любопытство, хотя поверь, мне стыдно об этом спрашивать. Ответишь? — Как на духу, Елизавета Львовна! — Раз так, признавайся, ты нарочно пытался сунуть своего балунчика не туда, куда ему указан путь естеством, моим и твоим? Понятно я выражаюсь?Произнося это, она дотрагивается до него, кладёт на ладошку и легонько подкидывает. — Даю честное слово, что не нарочно. Хотя сейчас, задним числом, думая об этом, готов признаться, что, случись это, не вмешайтесь вы это действие, не направьте вы меня на знакомый путь, не прочь был бы попробовать проникнуть в вашу попочку. То, что мне приходилось читать об этом, говорит вроде бы о том, что удовольствие от этого получается отнюдь не меньшее. Мешает и пугает только боль при проникновении. А чтобы свести её до минимума, надо быть хорошо подготовленными. — Что ты имеешь в виду? — не перестаёт интересоваться она, продолжая поигрывать моим инструментом и констатируя с деланным удивлением: — Ба, да он совсем скукожился! Бедненький! Но я рада, что мне удалось сбить с него спесь и привести его такое состояние! — Уверяю вас, если ваше любезное обращение с ним не прекратится, он опять воспрянет. Всё дело только во времени. — Боюсь, что его-то у нас и нет... Но что ты там изволил говорить про хорошую подготовку? Поделись-ка, что ещё вычитал в неприличных книжках? — В какой-то мере вас можно считать уже подготовленной: вы возбуждены и совсем мокренькая. Того, что у вас сейчас внутри достаточно для того, чтобы пальцем смазать ваш задний проходик и облегчить тем самым проникновение в него. Можно я попробую? — Попробуй! Только не очень-то усердствуй и чуть-что, прекращай...Я опускаю пару пальцев в её разворошенную, с распухшими краями, расщелину и, подвигав ими там малость, вытаскиваю их и предлагаю: — Извольте принять соответствующую позу. — Опять на колени встать? — Можно и так.Подушечками этих двух пальцев я совершаю круговые движения вокруг очка, время от времени дотрагиваясь до него и пробую опустить в него ноготок. — Приятно? — Да, как это не странно! Но несколько подобное я почувствовала и тогда, когда ты по ошибке, если верить тебе, тыкался там, пока не причинил ужасную боль. — А сейчас не больно? — спрашиваю я, погружая палец уже на полную фалангу. — Кажется нет... — А сейчас?Молчит. Значит не больно. А если и больно, то не так чтобы уж очень. — А теперь, пожалуйста, потерпите. Сейчас я смажу свой балунчик вашей смазкой, как следует поплюю на него, чтобы легче ему было проникать, и попробую заменить им палец...Но размазывая на нём слюну, я убеждаюсь, что он по-прежнему в ничтожном состоянии, и о том чтобы ввести его куда-нибудь — хоть в зад, хоть в перёд — и речи быть не может. О чём и сообщаю ей: — Кажется, я поторопился, Елизавета Львовна... Извольте убедиться...Госпожа Самарина сваливается с колен через бедро на задницу, поднимает туловище и дотрагивается рукой до моего ставшим тряпичным хоботка, поглаживает его и говорит: — Ну, может, и хватит с нас на сегодня. Мне так хотелось, чтобы ты... Ну, чтобы ты тоже... Как же я переживала, что не получилось в прошлый раз, в Подольске. А ведь чтобы иметь алиби, я заставила мужа... Ну, ты знаешь, что я хочу сказать!.. — Ну, как же, я уже признался, что всё тогда прекрасно слышал, и жалко только, что не видел. — Проказник! Ни стыда, ни совести!И, словно в укоризну, подкидывает на ладони мои причиндалы и легонько пожимает их. — Зато как я от этого возбудился! — А как могла чувствовать себя я, зная, что ты находишься за дверью? — Значит, вы догадывались, что я всё слышу? — Допускала такую возможность. Но от этого мне было не легче: шёпотом говорить не могла, чтобы у него не возникли какие бы то ни было подозрения. Это с одной стороны. А с другой — страстно желала побыстрее с ним покончить, чтобы соединиться с тобой! Но, как ты помнишь, не суждено было... — Да, пришла Мария Александровна. — Ты наверное, и наш разговор с нею подслушивал, негодник?Её большой палец довольно ощутимо надавливает на мой член, лежащий в её ладони, а сама ладонь весьма сильно сжимает его и совершает вдоль него столь сладостные действия, что я начинаю ощущать новый прилив сил к нему. — Пожалуйста, Елизавета Львовна, продолжайте! — Чего продолжать-то? Попрекать тебя за чрезмерное мальчишеское любопытство? Я в матери тебе гожусь, а тоже не лишена его. Вот и сейчас, чем занимаюсь, а? — Признаюсь, Елизавета Львовна, причём охотно: ваша ладонь не просто ласковая, а животворная, ибо ощущаю, как мой завядший балунчик под её воздействием скоро может проснуться и снова запроситься к вам в гости!Однако, не успеваю я произнести эту фразу, как госпожа Самарина закрывает мне рот ладонью, пропахшей моей спермой и её собственными выделениями. Раздался стук в дверь, и послышался голос господина Самарина: — Лиза! Открой! — Это ты что ль, Коль? — его супруга вскакивает и куда-то тянет меня в темноте. — Погоди, я сейчас.А мне, нежно обняв и дав прощальный поцелуй, шепчет на ухо: — Сейчас я открою тебе дверь в комнату Ксени. Из неё ты выйдешь в коридор. Но не сразу, а убедившись, что мой драгоценный уже здесь... И приведи себя в порядок, застегнись.Оказавшись за дверью, я прислоняю к ней ухо, чтобы послушать, что происходит за нею, как вдруг чувствую, что кто-то прижимается к моей спине, берёт меня за плечи, поворачивает лицом к себе и целует. — Ксеня? — Да, твоя невеста Ксеня!... А ты как оказался у моей мамы и что там делал?... Молчи, молчи! Я всё слышала!И осыпает меня жаркими поцелуями.Я открываю, было, рот, чтобы произнести хоть какое-то оправдание, но она закрывает мне его ладонью: — Молчи, а то нас услышат. Давай лучше отойдём.Когда, мои ноги упираются в какое-то препятствие, а протянутая вперёд рука обнаруживает, что это спинка кровати, Ксеня упирается в неё спиной, опять обхватывает меня за шею, приклеивает свои губы к моим, а короткие промежутки между затяжными поцелуями, продолжает произносить упрёки: — Ну, надо же! Правильно называет тебя мама: проказник, без стыда и совести! А она то же хороша: так заставлять ревновать свою собственную дочь! — Но ты же знаешь, что ваши матери в сговоре и что на всё готовы, лишь бы избавить вас от опасности общаться со мною так, как нам это хочется. — Знаю. А потому предлагаю тебе сделать мне то, чего они так боятся. Тем более что я давно этого хочу.Она разжимает свои объятия, берёт меня за руку и куда-то ведёт. — Вот кресло. Садись. А я залезу к тебе на колени. Вот так хорошо?Мы возобновляем наши ласки, причём одна моя длань, обняв её за шею, проникает за верхних край ночной рубаки и начинает гладить то одну, то другую округлости бюста и пальпировать маленькие сосочки, а другая, поглаживая кожу ног, постепенно продвигается от коленок вверх по внутренней стороне бёдер. — Как видишь, панталон на мне, как и на маме, нет.Видеть я ничего не вижу в такой темноте, но кончиками пальцев ощущаю обнажённую кожицу на внутренней стороне раздвинутых бёдер, перебираю волоски на лобке, нащупываю щёлочку, просовываю туда палец, начинаю водит им по самому краю, нащупываю вверху маленькую пуговку и принимаюсь тереть её, пока она, затвердев, не увеличивается в размере.Ксеня прижимается ко мне и покрывает частыми-частыми поцелуями. И в этот момент до нас доносится голос её мамаши, причём явно из уже приоткрытой двери: — Ксеня, ты спишь?Ксеня живо опускает ноги на пол и отвечает, причём намеренно недовольно: — Как же? Разве тут уснёшь? Чем ты занималась с моим Сашей? — Он у тебя? — Если бы! Пыталась задержать его, но он выскочил, словно угорелый... — Погоди, я сейчас лампу зажгу. — У тебя есть минута, — шепчет мне Ксеня. — Беги! — Где дверь? — также шёпотом спрашиваю я.Она берёт меня за руку и ведёт к двери, открывает её и на прощание нежно обнимает и целует.30. 4 — между маман и тётей.Оказавшись в коридоре, я привожу себя в порядок и сразу же направляю свои шаги к комнате Марии Александровны, но по пути обращаю внимание на полоску сета, сочившуюся из неплотно прикрытой двери библиотеки. Толкаю её и вижу тетю Таню, сидящую на моей наскоро сооружённой постели с книгой на коленях. — Это ты? — говорит она мне. — Где гулял? Напугал всех... — Я уже об этом слышал, причём не один раз, — присаживаясь рядом. — Вот шёл к маман доложиться... — Ну что ж, сходи, доложись. Взбучку бы тебе не мешало бы устроить! — Если от вас, то я не прочь. Хоть сейчас! — Получишь и от меня! Но после того как побываешь у Лиды. Я подожду тебя здесь.Выхожу и бреду в родительскую комнату. А там маман сидит перед зеркалом полуобнажённая. — Вот так сюрприз! — восклицаю я и кидаюсь к ней, обнимаю и целую её, стискиваю в ладонях груди и приникаю к ним губами. — Ах, — жеманно произносит она. — Ты меня застал врасплох... Я уже не ждала тебя и собиралась спать. — А можно я помогу? — Нет уж, как-нибудь сама...Однако от ласок моих если и уклонялась, то скорее для вида. — Ну что ты делаешь? Как можно?! Ну что за негодник такой!... Да перестань же!... Вдруг кто войдёт? — Да кто ж войдёт? — спрашиваю я, отрывая губы от её на глазах распускающихся сосков. — Да кто-кто! Коля раз, Таня два... Разве мало? — Один от карт не может оторваться, другая ждёт меня, когда я вернусь к себе от тебя, чтобы узнать, здорово ли мне попало... — Чего это она вдруг? — Не знаю... Может, пожалеть захотела после нахлобучки, которую ты, если верить её словам, обещала мне устроить. — Ах, вот оно что!... Пожалеть, значит, захотела свое