Любовь по-польски. Из книги Истории про любовь

(Авторские права защищены нотариально. Это так... для любителей таскать чужое.)— Влад, — голос Инги оторвал от раздумий и заставил поднять голову, — Влад Дзаровский, ответь, пожалуйста, о чем ты сейчас думаешь?

Странный вопрос. Учитывая то, что человеку, которому он был задан, вчера исполнилось тридцать пять лет и на часах зеленела цифра 8.00. Естественно, он думал о сне. Вернее, о том, что с удовольствием поспал бы еще часов пять-шесть, как минимум. Но вместо этого Влад постарался открыть глаза пошире и томно ответил:

— О тебе, дорогая. Инга довольно улыбнулась, а Дзаровский получил чашку кофе со сливками и пару тостов в придачу. Наверное, это и есть счастье, когда тебя за пару-тройку незначительных слов поят кофе и кормят тостами.

— Куда сейчас отправляетесь? — как бы между прочим спросила жена

Тихое обманчивое равнодушие не прошло незамеченным мимо чуткого польского носа. В конце концов, Инга Дзаровская, ты прекрасно знала за кого выходишь замуж. Ты выходила замуж за каскадера, и пять лет назад тебе это жутко нравилось, ты хвасталась всем своим подружкам своим женихом. А сейчас тебе вдруг приспичило превратить его в офисный планктон. Не выйдет, дорогая.

Влад всей силой своей невыспавшейся воли подавил зарождающееся раздражение. — На Тихий Океан. Наши придурки решили переплюнуть Голливуд и снять свои «Челюсти»

— Надолго? — это спросила даже не Инга, это высказалась ее напряженная спина.

Влад понял, что дело начинает пахнуть керосином, если не сказать, что оно совсем тухлое, но ответил честно:

— Пока не знаю, режиссер сказал, что месяца на два, как минимум.

Зажигание у Инги завидное, и Дзаровский понял, что сейчас вспыхнет скандал. Как после съемок последнего боевика, когда он провалялся две недели в больнице со сломанными ребрами. Финансисты, пся крев их, сэкономили на машине и подсунули ему такие дрова... Где тормоза, в пень им волосы, отказали в самый неподходящий момент. Правда, режиссер рыдал от счастья — кадр был реально достоин «Оскара», если бы их еще раньше не обошла Сандра Баллок в «Скорости».

И, чтобы погасить напряжение, Влад вдруг произнес:

— А поехали со мной. Я договорюсь с командой. Ты только представь: портовый город, море со всех сторон, японские машины. Экзотика.

Он увидел, как расслабились плечи жены, она повернулась, лицо выразило работу мысли, она даже пошевелила бровями, несмотря на то, что от этого образуются морщины.

— Нет, не получится. У меня отчетность скоро, и если я застряну там с вашими акулами, меня оштрафуют. Езжай сам.

Ну, сам, так сам. Но, дорогая...

— Дзаровский, ты заболел? — прошептала Инга, когда его пальцы врылись в ее черные блестящие волосы.

— Резонный вопрос, — так же шепотом ответил Влад, — учитывая, что его задает жена мужу, и то, что этот самый муж уезжает на два месяца.

Да оставь ты эту посуду. До моего приезда успеешь перемыть ее до блеска.

— Дзаровский, — тихо простонала Инга, — ты знаешь, что я тебя ненавижу? За то, что ты со мной делаешь?

— Знаю, дорогая. Знала бы ты, как мне нравится это делать.

В самолет группа грузилась весело. Со вкусом. Сценарист, по-собачьи заглядывая каждому в глаза, умолял только об одном: без самодеятельности на съемках. Бессмертное творение Васи Комогорцева из города Крыжопля должно было оставить несмываемый след в истории российского кинематогрофа. В ответ актеры беззлобно слали сценариста по матушке и весело откупоривали коньяк.

— Дзаровский, — раскатисттый голос Горбунова (первая мужская роль — номинал Влада) перекрывал двести двадцать взлетных децибелл, — кантуй сюда, че заморозился.

Влад из чисто польского упрямства помедлил пять минут и подошел к актерской группе. Кто сказал, что каскадеры не пьют? Очень даже пьют. В хорошей компании, особенно за чужой счет. Тем более, что с Ингой помирились. Целых три раза, чтобы наверняка. За это Влада накормили обедом и поцеловали на дорожку.

— Слышь, каскадер, — Горбунов уже дышал в ухо застарелым перегаром, — ты актриску из второго состава видел? Третьекурсницу?

— Это что по сценарию твою невесту играет?

— Она, — актер гордо расправил плечи, — прикинь, она собралась без дублерши играть. Эх, завидую белой завистью.

Не понял. Не, по-русски все понятно, переведите, пожалуйста, на язык замшелых предков. Че за хрень, режиссер? Влад поднялся с места и направился в хвост самолета, где сидел операторский состав. — Петр Сергеевич, — твердо начал он, — я вас предупреждал, что постельные сцены не входят в мой контракт?

Режиссер обреченно вздохнул и попытался занять оборонительную позицию, встав прямо перед каскадером. Это оказалось сложновато, ему мешали несерьезный рост и выпирающее брюшко.

— Предупреждал. И дальше что?

— А че Горбунов мне завидует? Че он всем рассказывает про то, что я его заменять где-то там должен?

Петр Сергеевич попытался успокаивающе похлопать каскадера по плечу, но не дотянулся. У самого-то рост едва до ста семидесяти дотянул, у Влада далеко за сто восемьдесят перевалил. — Ну, Горбунов тебе может говорить все, что угодно. А ты свой контракт давно читал?

Где-то здесь Дзаровский почуял засаду, но пока не понял где. Контракт читал три раза, ничего необычного не нашел. Стандартные формулировки типа — замена актеров в сценах прямо угрожающих жизни и здоровью исполнителей.

— А сценарий? — режиссер не унимался.

Влад мысленно пожал плечами. И сценарий читал. Че там читать-то было?"Челюсти» — они и в Африке «Челюсти».

— А сцену № 280? — однозначно, этот гад наслаждался. — Вот иди и перечитай.

А так как дело было почти к вечеру, и делать было совершенно нечего, каскадер отправился перечитывать сценарий. А именно — пресловутую сцену № 280.

«Ирина и Павел лежат обнаженные на палубе яхты. Павел нежно проводит одной рукой по груди Ирины, она стонет и подает ему тело навстречу. Второй рукой он страстно обхватывает ее бедра, крепко прижимая их к себе»

Хм, вот здесь Дзаровский серьезно озадачился исполнением этого акробатического трюка. Может, режиссер имел ввиду именно это?

«Неожиданно яхту сотрясает удар, направленный снизу. (Ремарка автора: если не сделаете путевых акул, продам челюсти на ленфильм). Ирина скатывается к левому борту, Павел пытается ее удержать (Ремарка автора: крупным планом напрягшиеся бицепсы). Она хватается пальцами за поручни и громко кричит (ремарка автора: здесь бы актрису размером с четвертым, но я не настаиваю):

— Спаси-и-и меня, Паша. Помни, я ведь люблю тебя-я-я. Я ждала тебя с армии, я хранила тебе верность. Спаси меня, Паша. (ремарка автора: здесь бы нашатырь для крупных слез в самый раз пошел, но, опять же, не настаиваю).

Павел пытается ее вытащить. Титаническим усилием (ремарка автора: блин, подберите актера с бицепсами) он пытается вытащить ее из воды:

— Держись крепче, любимая. Резкий рывок вверх (ремарка автора: здесь не помешала бы какая-нибудь трагическая музыка вроде «Одинокого Пастуха» Мариконе), и на палубу падает только верхняя часть Ирины. Она еще жива, он завороженно смотрит на то, как кровь стремительно заливает палубу (ремарка автора: не вздумайте использовать вишневый сироп, это уже не актуально).

Вода вокруг яхты приобретает красноватый оттенок. Обводя море безумным взглядом, Павел замечает еще один плавник приближающейся акулы (ремарка автора: я надеюсь, что акул будет, все-таки, две). Времени на раздумье у него нет, и он выбрасывает за правый (ремарка автора: прошу не перепутать, с левым бортом у нас уже связаны печальные события) верхнюю половину тела любимой (ремарка автора: обойдемся без прощальных поцелуев, мы не в Голливуде), отвлекая этим вторую людоедку.

Внезапно палуба под его ногами раскалывается, и с проеме показывается громадная акулья голова (ремарка автора: громадная — это значит громадная, никаких других интерпретаций это прилагательное не имеет). Это — акула ... — королева. Она пришла за ним, и уходить без добычи не собирается»

— Горбунов, блин, — Влад толкнул локтем засыпающего соседа, — я не понял. Это разве не монтаж будет?

— Петр сказал, что монтировать хочет по минимуму. Якобы сейчас такая тенденция в кино. Все должно быть натурально.

Дзаровский резко помрачнел. Это не айс, это совсем не айс. Не, Инги он не боялся — загримируют так, что мама родная не узнает. Но, господа... Влад Дзаровский никогда не снимается голым. Ему, блин, стыдно, как Бреду Питту. Он же не актер, он — каскадер. Вот в горящей машине с моста прыгать — это евонное, это хоть по пять раз на день. Из завалов выбираться, когда на тебя рушатся стены — наложите с добавкой. Петлять темными улицами, отстреливаясь на ходу — с превеликим удовольствием. А голыми пусть Горбуновы снимаются. У них харизма для этого подходящая. Каскадер так и уснул, бормоча под нос польские ругательства. Ругаться он, вообще, предпочитал по-польски. Он тогда казался сам себе загадочным и брутальным.

Самолет приземлился ранним утром, и по трапу воздушного судна спускалась раздраженная и невыспавшаяся съемочная группа. Все тихо нервировали друг друга. Мамзелька из второго состава наступила Владу на ногу и не извинилась. Сначала он честно хотел ее послать, но потом вспомнил, что ему, возможно, с ней играть ну... это самое, и просто широко улыбнулся. Она окатила его в ответ презрительным взглядом и бросилась за Горбуновым. Ну, кто бы сомневался. Это ж его имя в титрах первое идет, никак не каскадерское. Тех в самом конце если вспомнят, и на том спасибо. Хорошо, автобусы прямо к трапу подали и сразу в гостиницу повезли. Хоть бы пожрать и поспать дали, а то ведь с режиссера станется: загонит на съемки сразу для большей убойности образа.

— Значит, так, — начал главный после того, как группа поела, помылась и выспалась, — завтра приступаем к съемкам в порту. Яхту пришвартуют утром, акул смонтируют к вечеру. К завтрашнему утру всем знать роли назубок. Чуть что, снижу гонорар. Сегодня свободны, погуляйте по городу — он отменно красив в это время года.

Актеры весело загомонили, разбредаясь по номерам, барам и коридорам гостиницы. А что такого? Съемки отличного фильма в портовом городе в самое его прекрасное время года.

— Дзаровский, — остановил режиссер каскадера, — не вздумай мне сказать хоть слово.

— Петр, — хотел сказать «блин», но удержался, — Сергеевич, я не играю постельные сцены. Я, блин, каскадер, а не актер.

Главный отер платочком пот со лба. — Знаю, Влад, — неожиданно мягко начал он, — но на это есть масса причин. Первое: я не хочу лишний раз монтировать пленку — сейчас это не модно. Второе: Горбунов голый выглядит как орангутанг. Брить бесполезно — у него тогда кожа синеет. Третье: бюджет и так трещит по швам, и я не могу позволить себе дублера на десятиминутную сцену. Ну, и главное: продюссерша фильма выразила недвусмысленное желание, чтобы эту сцену сыграл именно ты. Ей, видите ли, до смерти хочется увидеть тебя без одежды. Ты ей после «Палача из Преисподней» жутко понравился.

— Че? — вылупился на него Влад.

Про продюссершу его пробрало до глубины души. В «Палаче из Преисподней» он и вправду был хорош. Сцена, где он спускался по отвесной стене, держа на плече потухшую брюнетку, принесла Горбунову массу восторженных писем от поклонниц.

— Не «че», а «что», — привычно поправил его Петр Сергеевич, — ты когда по-русски научишься говорить? Поляк, — и добавил слово, которое сам терпеть не мог в лексиконе, — блин. Выручи меня, Дзаровский. Я даже актрису по твоему вкусу подбирал. Глупа, правда, как пробка, зато фигура...

Вот ведь попадалово. Не то, чтобы ему было чего стесняться, совсем даже наоборот, но... Раздеться на глазах у всех и заняться сексом с посторонней женщиной — на это нужен особый героизм, которым поляк не обладал. Поэтому, вместо того, чтобы бестолково проводить время, Влад разжился бутылкой коньяка, заперся в номере и начал медленно раздеваться перед зеркалом. Уже расстегивая пряжку на джинсах он понял, что не катит. Че он там в том зеркале не видел? Плечи широкие? Грудь в буграх? Срочно нужен зритель.

В дверь раздался осторожный царапающий звук. Поиграв мышцами, полюбовавшись точеным лицом, Дзаровский отправился открывать. На пороге стояла красная, как борщ, актриса из второго состава. Она теребила сумочку, двигала губами, морщила нос и все время пыталась что-то сказать. Он ее не торопил, потому что не понял, зачем она пришла. Наконец, актриска собралась с духом, попробовала посмотреть вверх и уперлась взглядом в сто восемьдесят с лишним сантиметров роста, накачанный торс и расстегнутые джинсы.

— Владислав... ой... Казимирович, — мне Петр Сергеевич только что сказал, что мы с вами должны играть сцену № 280. Комарик пропищал? Или девочка что-то сказала?

— Да, я в курсе, — отозвался Влад.

— Я тут подумала, что нам не помешает репетиция. Вдруг режиссер передумает, и завтра будем играть именно мы. Я сценарий принесла.

Свою проникновенную речь девушка отважно выпалила куда-то в район пупка Дзаровского. Отпечатанные страницы сценария она уже достала и сейчас трепетно прижимала к груди. Влад сделал шаг в сторону, запуская внутрь посетительницу. Репетиция... святая вещь.

Ятаган 03. 10. 2013 06:45 « № 3

— Коньяк? — широким жестом указал он на столик. — Для расслабления.

Девочка коротко кивнула, отчего белобрысая челка упала ей на глаза. «Первая роль, — подумал Влад, — понятно». Таких стажерок за более чем десять лет своей карьеры он повидал множество. Большинство из них проходило через режиссерские постели, но Петр Сергеевич подобным никогда не увлекался. Эта мартышка с третьего курса верещала от счастья, когда узнала, что ее партнером по съемкам станет тот самый (все слышали? Тот самый!) Серега Горбунов. Мачо, герои-любовники, сергеи паратовы — это все он. Горбунов. И вдруг ей сообщают, что в самой горячей сцене фильма придется сниматься с другим мужчиной. А она ему на ногу наступила. Есть от чего покраснеть на самом деле. Коньяк выпили, а гостья все упорно смотрела в окно, теребя страницы. И тут... Дзаровского понесло. Учитывая, что до этого он уже прикончил чуть менее половины бутылки. Репетиция, так репетиция, блин.

— Э... — он забыл, как ее зовут.

— Вера, — тихо напомнила актриса.

Да, точно. Вера Трубина.

— Верочка, — доверительно сказал он, — а вы знаете, что по статистике поляки признаны лучшими любовниками в Европе?

Услышав эти слова она заалела хуже борща. Она стала похожа на советский флаг и отрицательно замотала головой.

— Не хотите проверить? Заодно и по репетируем. Ведь завтра нам, возможно, играть на публику.

Она выдохнула, пошуршала страницами, нашла нужную сцену и начала... читать вслух. Владу захотелось ее убить. Во всей этой сцене его интересовали только первые две строчки, их его богатое воображение представляло с трудом.

— Иди сюда, — он привлек к себе эту несчастную, глупую, как дерево, красивую девочку, — я тебе сам все продиктую.

— Н-да, — после нескольких неудачных попыток высказался лучший любовник Европы, — почему-то мне кажется, что Вася из Крыжопля сексом ни разу не занимался. Таких кульбитов я даже в Кама сутре не встречал. Как он себе это представляет? Одна рука на груди, вторая за бедра хватает. А держаться я на чем буду? На ушах?

— Владислав Казимирович, — Верочка успокаивающе погладила его по плечу и ее пальцы нервно вздрогнули на том месте, где соединяется шея с плечами, — может, нам стоит это... раздеться. Вдруг, так будет удобнее.

Влад пристально посмотрел ей в глаза. Удивительно здравая мысль, ведь именно этим он и собирался заняться с самого начала. Мы, конечно, не актеры, но попробуем.

— Вот видите, Владислав Казимирович, так гораздо лучше. Ой, этого не было в сценарии.

Верочка пахла корицей, молодостью и сводящим с ума желанием. Уж этот последний аромат каскадер никогда ни с чем не путал.

— Так, ну все, — он вскочил с постели, — нарепетировались вдоволь. Дуй к себе. Если завтра вдруг съемки — ты, главное, не бойся. Я помогу, если что. Увидишь сценариста, передай ему, что он дурак.

Актриса, радостно кивнув, выкатилась из номера. А Дзаровский загрустил, вспомнив свою золотокожую Ингу. И кормят здесь плохо, а у Инги — борщ по-польски отменный.

— У меня дурные вести, друзья, — грустно начал режиссер на следующее утро, — синоптики передали дождь на две недели, как минимум. В этом городе подобная погода — обычное явление. Поэтому, все портовые сцены откладываем. Снимаем только то, что в помещении.

А значить это могло только одно — Владу было совершенно нечего здесь делать. С выпивкой в ресторанах, разговорами по телефону и поцелуями под деревьями Горбунов справится и без него. И бочком-бочком он подкатился к главному.

— Петр Сергеевич, а отпустите меня домой на это время.

— То есть как? — не понял режиссер.

— Ну, понимаете, две недели вынужденного безделья... я потеряю форму и растолстею.

— За твой счет, — отрезал Петр Сергеевич. Влад вздохнул. Кроме того, что поляки признаны лучшими любовниками, той же неумолимой статистикой они были признаны и самыми прижимистыми мужчинами Европы. И только в прошлом году их обошли шотландцы.

— Петр Сергеевич, посчитайте сами: сколько вы потратите на мой номер, мое содержание и мои тренировки. А тренироваться я пойду обязательно, у меня это в контракте записано.

Режиссер сощурил глазки. С этим поляком он работал уже почти пять лет и знал, что Влад все равно выбьет то, что ему положено. И по сути он был прав — дешевле было отправить его домой, чем держать здесь.

Такси подвезло Дзаровского к дому уже далеко за полночь. Бросив взгляд в окна, он с удовольствием увидел, что свет в спальне еще горит, и ему не придется будить жену. Она и накормит, она и приголубит. И согреет и прижмет к своей золотистой груди.

— Влад? — удивленная Инга стояла на пороге комнаты. — Что ты здесь делаешь? Ты же на съемках.

— Перерыв на две недели. Погода подкачала. Не стой столбом, поцелуй своего красавца-мужа.

Инга привстала на цыпочки, едва дотянувшись до небритой щеки.

— Милая, — донеслось из спальни, — я соскучился. Дзаровский тихо осел на сумку. Ему еще никогда не доводилось выступать в роли рогоносца, и что делать в этом случае, он просто не знал. В сценарии этого не было.

— Влад, — Инга побледнела, — только держи себя в руках. Прошу тебя.

Он бросил на нее непонятный взгляд, и размашистым шагом направился в комнату. На супружеском ложе развалилось толстое чудовище. Нет, Влад не ошибся в определении. То, что лежало на простынях было толстым и чудовищным. О том, что это создание — мужчина, свидетельствовало только отсутствие трусов.

— Я так понимаю, — протянул муж, — что это твой Артамоныч. Это твой директор. Я не ошибся, дорогая?

— Меня зовут Василий Артемович, — отозвалось чудовище, — и мы с Ингой Владимировной составляли квартальный отчет. И вы, Владислав, простите не помню отчества, все не так поняли. Влад согнулся пополам в приступе безудержного хохота. Отсмеявшись всласть, он подошел к креслу, на котором лежала одежда директора. Все еще похохатывая, открыл окно и нарочито медленно шмотку за шмоткой все выбросил на улицу с девятого этажа.

— Ты следующий, — честно предупредил он толстяка, — квартальный отчет, говорите. Ну-ну.

Артамоныч не стал ждать исполнения каскадерской угрозы и рванул по коридору к выходу, светя молочными ягодицами.

У подъезда как раз находилась толпа не слишком трезвых подростков, бренчащих по очереди на раздолбанной гитаре. Вот они повеселятся.

— Дорогой, — Инга стояла у кухонного окна, нервно ломая пальцы, — я прошу тебя понять меня правильно. Василий Артемович, все-таки, мой директор. Уже довольно продолжительное время он пытался склонить меня к связи.

Влад поморщился. Инга всегда любила длинные и загадочные фразы.

— Хорошо, — тут же поняла она его недовольство, — я буду лаконичной. Вчера он предложил мне подать заявление об уходе, если я не приму его грязное предложение. Что мне оставалось делать? Тебя рядом не было.

Влада опять пробило на смех. Была у него такая черта — в периоды нервного напряжения он всегда смеялся. Однажды, лет шесть назад, еще до знакомства с женой, он чуть не погиб на съемках. Оборвался страховочный трос, и он летел с горы, оглашая окрестности здоровым хохотом. — Я был раньше, дорогая, — напомнил он ей, еле удерживаясь от улыбки, — еще когда тебя «склоняли» и «предлагали». Ты мне сказать не могла? Я бы разобрался.

— Дзаровский, — Инга, казалось, была потрясена, — как я могла тебе об этом сказать? Ты думал только о своей работе, на меня у тебя никогда не хватало времени. А ведь я отдала тебе лучшие годы своей жизни. Я постарела рядом с тобой, я превратилась в твою тень.

И вот тут Влад не выдержал окончательно, фыркнув смехом в полированную поверхность стола. Это была речь главной героини из сценария предпоследнего фильма, который они оба читали взахлеб. После этого должна была последовать сцена бурного примирения сторон и сногсшибательный секс. Но каскадер не спешил вставать со стула, несмотря на то, что Инга настойчиво сверкала глазами. — Кушать будешь? — жалобно спросила жена.

— Такси в аэропорт вызови, — ответил он ей, — я поеду на работу, а ты и дальше добивайся продвижения и повышения зарплаты.

Немая сцена. Театральная пауза. Держим ее изо всех сил. Инга беспомощно приоткрыла рот. Она была твердо уверена, что Влад среагирует правильно на ее эмоциональную речь. Но сценарист где-то дал маху, и каскадер не спешил заключать свою очаровательную спутницу жизни в крепкие мужские объятия. Вместо этого он поливал ее тоннами ледяного презрения. Влад Дзаровский не питается объедками. — Самолет только утром, — с затаенной надеждой сказала Инга.

Ну, что ж, так тому и быть. Чешите перья, дамочки, Влад Дзаровский выходит на ночную охоту.

— Двоих, да, — говорил он в трубку телефона, — блондинку и брюнетку. До шести утра. Апартаменты ваши.

Инга стояла у окна, схватившись за ворот коротенького халата. Она смотрела на своего красавца мужа.

Черт знает, зачем она легла с этим противным Артамонычем. Наверное, потому, что ее муж никогда не станет первым. Его имя в титрах всегда шло самой последней строкой. Его всегда гримируют, он частенько не похож на самого себя. А ей так хотелось первого.

Влад вышел из квартиры, оставив сумку с носками в прихожей.

— К чертям, — перезвонил он в фирму досуга, — снимайте заказ.

Коньяк, и в аэропорт. Дзаровский загрузил свое тело в такси и с чувством исполненного долга спокойно уснул.

В самолет каскадер заходил уже в совершенно бессознательном состоянии, успев только набрать номер:

— Верочка, забери меня, пожалуйста.

Семь часов сна в тесном кресле никак не прибавили сил, и белобрысая стажерка только тихо крякнула, когда ей на плечи рухнула стокиллограммовая мужская туша. Тело пахло коньяком и непрестанно материлось на незнакомом языке.

— Kurczę (черт-пол.)

— Dziwka (шлюха — пол.)

— Ja pierdolę! (бл*дь — пол.)

— Jestes tania kurwa (дешевая шлюха — пол.)

Верочка ничего не понимала, но упорно тащила Влада.

— Владислав... ой... Казимирович, — пыхтела девочка, — а у нас хорошая новость. Завтра передали прекращение дождя и режиссер обещал начать съемки в порту. Вы так вовремя вернулись, Владислав... Казимирович. И Вася сценарий переписал, как вы сказали. А номер ваш занят, вы же на две недели уехали, поэтому придется в мой. Но это ничего, я к Ирке пойду переночую. Владислав Казимирович, что ж вы такой тяжелый. Вдвоем с таксистом они вытащили Влада из машины, бросили прямо перед гостиницей и Верочка без сил опустилась рядом. Несколько минут она просто любовалась тем, что так неожиданно упало на нее прямо с неба, а потом протянула руку и тихо погладила его по щеке. Поправила длинную прядку, упавшую на глаза, провела пальчиками по ресницам. Влад поморщился, и она испуганно отдернула ладонь.

— Ёп-ерный театр, — Горбунов подошел сзади, — это где это он так нахлебался? Он же только за чужой счет пьет. Так, ко мне его нельзя — я сегодня не один, придется к тебе тащить. А ты к Ирке дуй, ее сегодня в номере не будет. Главное, режика по дороге не встретить. Он этого дюже не любит. Петр Сергеевич, естественно, прогуливался по коридору и, само собой, сразу же узрел эту крыловскую троицу.

— Это... это... это как назвать? — возмущенно закудахтал он. — Я завтра собрался 280-ю начать. А что с него в таком состоянии возьмешь?

Горбунов прислонил Влада к стеночке, по которой тот тут же сполз на пол, и поднял ладони в успокаивающем жесте:

— Петр Сергеевич, айн момент. К утру, как огурчик будет. Гарантирую.

Режиссер подышал через нос, побубнел по поводу гонорара и демонстративно хлопнул своей дверью.

Каскадера затащили внутрь верочкиного номера и бесцеремонно бросили на диван. Влад всхрапнул, чмокнул губами, опять кого-то красиво обозвал на незнакомом языке и повернулся на бок. Горбунов метнулся в ванную набирать воду, приказав Верочке любыми путями раздеть Дзаровского. Девочка покивала и принялась за дело. Пальчики быстренько расстегнули рубашку, прошлись по груди, погладили плечи, вздрогнули на животе. Уже расстегивая джинсы, Верочка поняла, что дальше не сможет. Безнаказанно трогать это совершенство показалось ей кощунством. — Готов? — залетел в комнату Горбунов. — Ну, копуша.

И, схватившись за джинсы Влада, одним движением сорвал их вместе с трусами. Верочка тут же зажмурилась и получила локтем в бок.

— Потащили, давай, чего встала. Тебе с ним завтра на палубе трахаться, а ты все стесняешься.

Когда каскадера плюхнули в ванную, полную ледяной воды, он взвыл:

— Pierdolony palant (е... ная задница)

— Очухался, — удовлетворенно резюмировал Горбунов, — мой личный метод экспресс-отрезвления. Сейчас еще водичкой сверху польем. И включил душ с холодной водой на полную мощность, бессовестно поливая сверху. Отчего серые глаза каскадера подернулись дымкой адской муки, а длинные волосы упали на лицо жалкими прядками.

— Убью, — беспомощно пообещал Дзаровский, с трудом сфокусировав взгляд на своем мучителе.

— Не догонишь, — отозвался Горбунов, — так, ну ты уже в порядке, сам выберешься. Я линяю, пока жив. Кстати, тебе завтра сниматься. Хоть сценарий перечитай. Очень забавная штука получилась.

И рванул из номера в свой, где его давно ждала Ирка. Влад начал подниматься из ванной, и где-то на полпути сообразил, что он совершенно голый. Только в носках, потому, что этот инквизитор решил, что они не мешают. А Верочка, между прочим, так и стояла рядом замороженным столбиком, сложив ладошки под подбородком.

— Так и будешь на меня глазеть? — не слишком вежливо рявкнул Влад. — Может, выйдешь?

Актриска вылетела из ванной, запнулась за коврик, свалила с края мыльницу и хлопнула дверью. В комнате влетела в кресло, подобрала ноги и попыталась притвориться подушкой.

— Я — спать, — зачем-то предупредил он ее, — дуй к Ирке, репетировать будем утром, я тебя сам позову.

Проснулся Дзаровский по утро от адской головной боли. Покачался на кровати несколько минут, сглотнул противный ком в горле и включил ночник. Верочка спала на кресле, свернувшись, как котенок. На столике рядом лежали страницы сценария. Ну, посмотрим, что там у нас выдал наш гениальный сценарист.

«Сцена № 280.

Пометка автора. Я так понимаю, что актерский состав на эту сцену уже утвержден, и слушать меня все равно никто не будет. Однако, я, все-таки, выскажусь.

Первое: я уже не раз вам, Петр Сергеевич, намекал, что желал бы видеть здесь именно Горбунова. У него типаж более подходящий. Дзаровский, на мой взгляд, слишком слащав».

Влад бросил в зеркало быстрый взгляд. Че к чему?

« И потом, можете его уговорить остричь волосы? Он же неизвестно на кого похож. Разве это мужчина? А мой герой — воплощение мужского начала».

« Ну, Вася, — подумал Влад, — я тебе это припомню»

«Второе: актриса, которую вы подобрали на роль невесты Павла — просто вопиющее безобразие. Где можно было найти такую уродину? Неужели во всем театральном не нашлось ни одного хотя бы третьего размера?

У меня пока все. Единственное пожелание — поменьше самодеятельности на съемках. Это про Дзаровского.

Ирина и Павел лежат обнаженные на палубе. Глаза Ирины закрыты, лишь вздрагивают ресницы, Павел любуется ее телом, которое греют солнечные лучи (ремарка автора: чем там любоваться у Трубиной?). Приподнявшись на левом локте, он касается своими губами ее губ. Поцелуй длится долго (ремарка автора: не настолько, чтобы зрители устали), становясь все жарче. Правой рукой Павел нежно обводит контуры любимого тела, накрывает ладонью грудь невесты (ремарка автора: вы, вообще, в курсе, что у женщин должна быть грудь?), обводит пальцами темный кружок соска, проводит ниже, опускаясь к бедрам».

Вот здесь у Дзаровского создалось стойкое ощущение, что Вася из Крыжопля накануне пересмотрел Эммануэль.

«Ирина, тихо постанывая, чуть выгибается в спине, подаваясь телом навстречу его языку. Павел ласкает ее шею, покрывает нежными поцелуями живот, раздвигает бедра...»

Стоп, — решил Влад, — вот здесь надо выпить. По-трезвому это читать сложно, не то, что сыграть.

«... раздвигает бедра. Ирина стонет все громче, он закрывает ее губы своими, целует со все возрастающей страстью (ремарка автора: какая у поляка может быть страсть?!!). Не прерывая поцелуя, устраивается между ног невесты. Она обхватывает его бедра своими ногами (ремарка автора: я вас предупреждал. Здесь должны быть НОГИ. А что у Трубиной вместо этого?). Размеренно двигаясь, он подводит любимую к крайней точке напряжения, и они не слышат, как плещется вода, когда на поверхности показывается отвратительная акулья голова (ремарка автора: вы хотите сказать, что то, что у вас лежит в подсобке — это акулы?).

Яхту сотрясает сильнейший удар, Ирина скатывается к левому борту, хватается за поручни и громко кричит:

— Спаси-и-и меня, Паша. Помни, я ведь люблю тебя-я-я. Я ждала тебя с армии, я хранила тебе верность. Спаси меня, Паша.

Павел вскакивает на ноги (ремарка автора: тут вам, конечно виднее, но я взял бы его крупным планом. Хотя, не уверен, что у Дзаровского есть, что показывать)... «.

«Ну, Вася, — мстительно подумал каскадер, — ты, блин, не жилец»

«... Павел вскакивает на ноги, бросается за любимой, пытается вытащить ее из воды (ремарка автора: здесь не буду врать — единственное, что у Дзаровского подходит для этой сцены — бицепсы). Титаническим усилием рвет ее тело вверх, и на палубу падает верхняя половина Ирины. Кровь стремительно заливает палубу (ремарка автора: про вишневый сироп я уже писал. Слышал, что в Голливуде используют кукурузный) и Павел завороженно смотрит на это зрелище. Вода вокруг палубы приоретает красноватый оттенок, на поверхности показывается голова акулы, из ее пасти торчат ноги Ирины (ремарка автора: я, конечно, понимаю, что это будет муляж, но, может, вы хоть здесь сделаете НОГИ). Ко второму борту приближается треугольный плавник...»

Дзаровский аккуратно свернул листочки со сценой № 280 и с садистским наслаждением порвал в клочья, представляя на их месте Васю из Крыжопля.

Сквозь гостиничные окна уже светило веселое приморское солнце, разгоняя собой свинцовые тучи. Стоило договориться с администрацией по поводу номера, обзавестись жизненно необходимой мелочевкой, оставшейся в Москве, и убить сценариста.

Влад прикрыл Верочку покрывалом, заложил за розовое ушко беленькую прядку и легонько дунул на челку. Белокурые волосы трогательно рассыпались и девушка распахнула глаза:

— Ой... Владислав Казимирович, я храпела? А что, пора репетировать? Я сейчас, мигом.

И попыталась спрыгнуть на пол. Влад усадил ее обратно.

— Не переживай. То, что наваял Вася я и без репетиции смогу. Ложись на кровать, выспись.

Верочка обиженно хлюпнула носом вслед каскадеру. Легко сказать — не переживай. Еще легче — выспись. А ей, может, хотелось переживать. Ей, может, репетировать хотелось. Подольше, чтобы каждое движение, что говорится «от зубов» и « на автомате». А он взял и ушел. Обидно, блин. А Дзаровский меж тем уже колотил в режиссерскую дверь, наращивая темп, звук и амплитуду ударов.

— Это че? — без всякого «здасьте» заявил он, протягивая в ладонях заспанному Петру Сергеевичу бумажные обрывки.

— Мусор, — мудро рассудил режиссер, — а что?

— Это ваша придурочная сцена № 280. Вы че снимаете — фильм ужасов, или порнуху?

Главный тяжело вздохнул и запустил Влада в номер.

— Садись, — махнул он ему на стул. Померил шагами комнату, почесал лысину, сбегал за водой на кухню, предложил гостю.

— Тут такое дело, Влад... Вася переписанную сцену показал сначала не мне, а продюссерше. И Светлана Арнольдовна (чтоб ей всю жизнь ежиков рожать) утвердила ее с первого же прочтения. Ничем тебе помочь не могу, она требует на просмотр даже рабочий материал. Я честно пытался воткнуть туда Горбунова, я даже был готов за свои деньги сделать этому обезьяну депиляцию, но все бесполезно. Держись, дружище. Она удвоила твой гонорар.

На последней фразе Дзаровский удивленно приподнял бровь. Удвоенный гонорар — это веская причина на то, чтобы согласиться.

— Вопросы есть? — спросил режиссер

— Только один, — честно ответил Влад, — где Вася?

— Вася попросился на неделю в отгулы. Во избежание и для лечения нервной системы. Иди, давай. После обеда начинаем. Да, твой номер свободен, я договорился.

Хотелось опохмелиться, но нельзя — после обеда съемки, а белобрысая стажерка не сводит с него туманных глаз. Хотелось длинно и витиевато выматериться, когда вспомнилась Инга и Артамоныч на кровати.

— Вера, — он набрал ее номер и совершенно не удивился тому, что ответ раздался после первого же гудка, — у меня к тебе огромная просьба...

Побудем домостроевцами. Снабдив ее деньгами, Влад отправил девочку за носками, трусами и гигиеническими принадлежностями.

— На твой вкус, я тебе доверяю, — напутствовал он ее на дорогу.

А сам развалился на гостиничной кровати, задрав ноги на спинку.

Сигару, сэр? Не надо, я не курю. Опять вспомнилась Инга. Золотая кожа, черные блестящие волосы. Женщина в самом расцвете ее сексуальности.

— Курва, — поставил он ей окончательный диагноз и рывком поднял с кровати тренированное тело.

Новым сценарием разжился у того же главного. После пятого прочтения в голове начала оформляться мысль.

«Рабочий материал, говоришь? Ну, Светлана Арнольдовна и Вася, я вам устрою на съемках Сашу Грей».

Радостная Верочка принесла покупки, бутылку лимонада и уже поскакала к себе готовиться к съемочному дню.

— Стоять, — Дзаровский цапнул ее за локоть.

Повернул к себе лицом, расстегнул пару пуговичек — Вера тут же залилась пурпуром — добрался до кружевного лифчика, потрогал руками то, что под ним, прошелся по бедрам. Ткнулся носом в шею, вдохнул запах, словно принюхиваясь. И... отошел в сторону.

— Чем там этот Вася не доволен? Иди, собирайся.

Пунцовая актриса вылетела из номера, как выпущенный из пушки снаряд. За дверью прислонилась к стене, закусила губку, поморгала глазами и чуть не расплакалась. Обсмотрел так, как будто щенка себе выбирал. Польская скотина.

— Так-так-так, — начал режиссер, — наконец-то настал этот знаменательный день и мы приступаем к съемкам 280-й. Влад, Вера, раздеваемся и на палубу. Горбунов, попрошу воздержаться от комментариев.

Серега сделал круглые глаза:

— Да ни в жисть, Петр Сергеевич.

Раздевались молча, не глядя друг на друга. Доски палубы, вобравшие в себя яркое июльское солнце, приятным теплом грели спины. Верочка лежала рядом, вытянувшись в напряженную струнку.

— Дзаровский, — закричал режиссер, — в чем дело? Так и будешь филонить? Работай, давай. Камера, мотор.

— Сцена № 280, дубль первый, — противным голосом проскрипел помощник оператора.

Влад схватил партнершу за талию, рванул на себя и усадил в позу «наездницы».

— Ой, — только пискнула она, когда он начал движения, имитирующие бешеный половой акт, сжимая ее бедра почти до боли.

— Стоп-стоп-стоп, — заорал Петр Сергеевич, — Дзаровский, ты совсем дурак, или читать не умеешь? В сценарии такого не было. Не репетировал, что ли? Вера смылась с него сразу же и уже завернулась в простыню, испуганно глазея на партнера. Влад лежал на палубе, закинув руки за голову.

— Тьфу на тебя