Бремя любви. Рассказы о любви 18 плюс читать

Игорь, отводя взгляд от широко распахнутого окна, за которым густеют майские сумерки, склоняет круглую голову с коротко стриженными волосами над чистым листом бумаги и не зная, с чего начать, задумывается: столько впечатлений, что описать все не представляется возможным... да и нужно ли это – рассказывать обо всем? До конца времени осталось всего полчаса – время крайне ограничено и нужно... нужно использовать эти полчаса наиболее эффективно: рассказать самое важное – где он находится, как он проводит время – позволить им узнать о его жизни, но только об этом... глядя на вырванный из тетради лист бумаги, Игорь внезапно осознает, что это будет не просто его первое письмо из армии, а первое письмо на бумаге вообще; ему кажется это прикольным фактом, даже историческим – для него самого. Хотя... "все делается впервые", - философски думает Игорь и начинает медленно двигать дешевую шариковую ручку волнообразными движениями слева направо:

"Привет, мама, папа, бабушка и дедушка! Пишу вам свое первое письмо, чтобы сообщить о себе следующее. Место, где я нахожусь, расположено в лесу, в двадцати километрах от ближайшего поселка. Пока не предвидится никаких увольнений. У нас каждый день подъем в шесть утра, затем зарядка, умывание, утренний осмотр и завтрак. С самого подъема до отбоя в десять часов вечера мы изучаем Уставы, обучаемся работе с автоматами и ходим строевым шагом. Также занимаемся на территории. Через две недели будет Присяга, после которой нас разделят по разным подразделениям. Кормят нас достаточно неплохо, хотя не очень вкусно. У меня хороший командир отделения. Все сержанты в нашей роте молодые и хорошие – мы придерживаемся только Устава и здесь нет дедовщины. Таким образом, у меня все хорошо и вас не нужно беспокоиться – все будет в порядке. Сегодня был день бани. Через двадцать минут будет построение на вечернюю прогулку, затем – построение на вечернюю проверку (где при услышании своей фамилии нужно громко ответить "я!"), и только после этого будет отбой. А сейчас у меня есть свободное время. Я уже подготовился к завтрашнему дню. Я не знаю, что еще написать вам. Жду с нетерпением вашего письма. Передайте всем, кто меня знает, привет! Ваш Игорь".

За все время, что Игорь, наклонив голову с коротко подстриженными волосами, сочиняет свое первое послание родным, ни один из ребят в комнате для самостоятельной работы не заходит и даже не бросает взгляд на него - никто не мешает Игорю писать. Поэтому письмо получается написанным одним махом. Медленно двигая губами, Игорь пробегает по написанному тексту на листке и остается полностью удовлетворен: получилось кратко, ясно и информативно в военном стиле... и еще, что очень важно, оно вышло оптимистичным - «удалось!» - думает Игорь. Он кладет заполненный листок в конверт и аккуратно пишет адреса на конверте: «куда» и «откуда»... все! Успел - послание домой готово... и даже остается несколько минут до строя, Игорь медленно заклеивает конверт, стараясь не ошибиться, и кладет его перед собой. Затем он снова смотрит сквозь открытое окно: там, за окном...

За окном наступила весна... и еще за окном - армия: если бы Игорь подошел к окну, то наверняка увидел бы двух сержантов, стоящих недалеко от входа в казарму; один из сержантов - стройный молодой человек в пятнистой форме - зовут Андрей, или просто Андрюхой, хотя другие сержанты называют его так. Для остальных парней, проходящих курс молодого бойца, и для Игоря тоже, стройного и милого Андрея называют "товарищем сержантом", иначе не принято... да и как может быть по-другому? Как сказал рыжий прапорщик на складе, где они переносили ящики из угла в угол: «тут не то же самое». Он выразился лаконично и просто! "Солдат бежит столько, сколько может, а когда не может бежать больше, он бежит столько, сколько нужно"... короче говоря, это армия! Имя второго сержанта Игорь все равно не знает. Даже если бы он подошел к окну и увидел его, это был бы сержант другого взвода, командир отделения. Он не имеет прямого отношения к Игорю... Но Игорь не подходит к окну, поэтому он не видит ни "чужого" сержанта, ни "своего": сидя за столом и глядя на широко распахнутое окно своим отрешенным взглядом, Игорь думает о том, как через несколько дней его послание, которое лежит перед ним, будут читать родные вечером... и вдруг - совершенно неожиданно - слезы наполняют его глаза... внезапные слезы, которые еще пару минут назад были невозможны. Кто мог подумать! Игорь никогда не был ботаником или избалованным маменькиным сыночком - никогда, даже в детстве он не плакал... И хотя он скорее был мечтателем по своей природе, а не прагматиком; хотя он скорее был "домашним", чем "уличным"; хотя он всегда рад был присоединиться к шумной компании и хотя он был единственным ребенком у своих родителей и любимым внуком у бабушки с дедушкой, его никогда не пытались подавить потоком своего обожания - как бы то ни было, Игорь был обычным парнем, и вот... эти слезы, неожиданно выступившие на его глазах, одновременно озадачивают и пугают его. Спешно смахивая слезы со своих глаз ладонью, Игорь сжимает губу до крови и впервые осознает со всей остротой - как бесконечно одинок ему без родного дома...

«Здесь вам не там»... и это — так: вся предыдущая жизнь — с её привычками и увлечениями, вкусами и запахами, интересами и заботами — не просто одномоментно прервалась, а в один миг испарилась, исчезла, невозвратимо сгинула прочь, и теперь — в наступившей новой жизни — нужно вскакивать в шесть часов утра, пулей вылетать из казармы на построение, бежать, задыхаясь, кросс... и потом весь день, подчиняясь чужой воле, крутиться белкой в колесе, на любой приказ отвечая «Есть!», и при этом весь день, от подъёма и до отбоя, быть под прицелом сержантских взглядом, на любое индивидуальное движение спрашивая у сержантов разрешение, — еще вчера он сам распоряжался своим временем, а теперь этого времени — личного времени — есть максимум час, да и то этот час есть у того, кто за весь день не получил ни одного замечания... но даже если за весь день ни одного замечания не получил, всё, что можно сделать в личное время — это посидеть перед телевизором в комнате досуга; ни песен любимых групп, ни интернета... ничего здесь нет; садиться, а тем более ложится на койки в течение всего дня категорически запрещается, и ещё много-много чего запрещается — нельзя делать практически ничего из того, что он привык делать дома, совершенно не задумываясь, можно это делать или нельзя, и всё это теперь новая реальность, к которой нужно привыкать — с которой нужно жить, — Игорю, невольно обезличенному первыми днями пребывания в армии, вдруг кажется, что он никому не нужен, и это внезапно возникшее чувство бесконечного одиночества в мире, где все такие же точно, как и он сам, обезличенные песчинки, кажется Игорю настолько неоспоримым, что он, глядя невидящим взглядом в настежь распахнутое окно, за которым бушует весна, еще сильнее закусывает губу, боясь расплакаться — разреветься — по-настоящему...

А между тем... между тем, если бы Игорь, находящийся в комнате самоподготовки, каким-то образом смог бы услышать, о ... чём сержанты, непринуждённо стоящие против входа в казарму, говорят, то он, то есть Игорь, узнал бы для себя очень много интересного... и для себя лично, и вообще, — в то самое время, когда Игорь, торопливо вытирая тыльной стороной ладони слёзы, сидит в комнате самоподготовки, против входа в казарму, где размещается рота молодого пополнения, два сержанта, прикомандированные к этой самой роте в качестве командиров-наставников, неспешно дымя сигаретами, вполголоса говорят о прошедшем дне.

— А хуля ты хочешь! В моём отделении два орла степной национальности, которые, бля, едва-едва — по слогам — читают... не понимают, где «право», где «лево»... ничего, бля, не понимают! Воины, бля... их ебать надо во все дырки, а мы с ними — как в детском садике...

— Дык... в чем проблема? — звучит в ответ негромкий голос, и в голосе этом звучит то ли ирония, то ли плохо скрываемая дружеская насмешка. — Еби...

Слово это — многозначное слово «ебать», повсеместно употребляемое в самых разных временах и прочих формах грамматических наклонений — универсально в том смысле, что слышать-понимать его можно как угодно: можно понимать буквально — со всеми сопутствующими для называемого данным словом действа сладострастными телодвижениями, сопровождаемыми неизменным сопением, пыхтением и прочими характерными звуками, а можно это же самое слово воспринимать-осознавать как образное обозначение банального прессинга... скажем, «гонять на плацу», или — «заставлять-вынуждать кого-либо что-либо делать», или даже просто «ругать-укорять за что-либо»; Максим, говоря это многозначное слово, подразумевает его переносный смысл, а, тут же слыша это слово в ответ, понимает его буквально, — сплевывая в сторону, он презрительно кривит губы:

— Я, какой-то извращенец? Они оба просто невероятно уродливы... монстры! Снится во сне, и не можешь проснуться...

— О! Значит, ты, Макс, оказывается, ценитель красоты... — звучит приглушенный смех в ответ.

— И что в этом плохого? В человеке должно быть все прекрасно: и душа, и тело...

— Да, особенно... тело. Или точнее так: сначала должно быть прекрасное тело, а затем — душа. Тело на первом месте, Макс. — говорящий выражает легкую и при этом откровенную иронию.

— Ну... все правильно! Зачем ты смеешься? Возьми, к примеру, этих двух "моя-твоя-не-понимает" из моего отделения...

— Майн ю нот андэрстэнд... это полная ерунда.

— Э-э-эй, не умничай! Какая манера показывать свое превосходство там, где заранее знаешь, что собеседник будет проигран? — Макс недовольно морщится, говоря это.

— И кто виноват? Я тебе зимой предложил: давай вместе учить язык... а ты что ответил?

— То же самое, что скажу сейчас: нафиг мне твой язык! Я, в отличие от тебя, патриот... но сейчас я говорю о другом, более важном. Ты говорил мне о теле... так вот — о теле: если взять, к примеру, этих самых орлов из моего отделения, то у меня на них, на этих представителях степной фауны без задницы, даже не возникает интереса — хоть бы ты заплатил мне бабла за секс с ними этими уродами! Но вот на некоторых... — Макс шутит и легко толкает Андрея плечом. — На некоторых "умников" я реагирую лучше даже чем на тревогу срывается плакатный отличник по боевой и строевой подготовке.

— Вот именно... Я о том же говорю: ты, Макс, утонченная натура... Эстет, другими словами, какой бы стороной ты ни поворачивался. И все благодаря армии. Другие люди в армии становятся жестокими и бездушными, а ты наоборот...

— Ты издеваешься? — Максим ответил с улыбкой и снова легко толкнул Андрея плечом.

— Нисколько! Я просто констатирую факты...

— Ага... Так точно! Я наблюдал сегодня и то, что видишь ты и то, что констатируешь...

Максим говорит это всё еще улыбаясь, и его голос кажется неизменным. Однако Андрей, который за полтора года службы хорошо изучил Максима, замечает скрытое напряжение в интонации его голоса - почти незаметное. И ещё: хотя Максим говорит в форме повествования и не задает Андрею никаких вопросов, в его голосе слышится скрытый вопрос.

— О чем ты говоришь? — Андрей отвечает после небольшой паузы.

— О том самом...

— О чем "том самом"? — в голосе Андрея звучит искреннее недоумение. Повернув голову, Андрей смотрит на Максима с вопросительным выражением лица. — Я, Макс, не понимаю... Разъясни!

— А что тут разъяснять? Это ты мне ответь: ты уже выбрал своего птенчика? Нашел парня и пристально рассматриваешь его?

— Что значит? — Андрей на мгновение замер, принося сигарету к губам. "Выбрал", "пристально рассматриваешь"... Сами слова все объясняют, и Андрей, не задерживаясь - держа сигарету у полуоткрытых губ - с вопросительным взглядом смотрит на Максима, одновременно стараясь выразить на своем лице полное недоумение.

— Что ты имеешь в виду? — Максим, с яркой улыбкой, смотрит Андрею прямо в глаза и тихо смеется. — Сегодня в бане... Ты так интересно рассматривал этого бойца... На него, голого, пялился, осматривал его своим любопытным взглядом, что мне даже стало неловко... Я имею в виду, что это было неловко для меня! Впрочем... Он милый парень - как спереди, так и сзади... Есть на что посмотреть - есть на что полюбоваться. Правда?

Андрей глубоко затягивается и переводит взгляд на кончик сигареты, который ярко светится. Он молча выпускает струйку серого дыма изо рта.

— Эти сигареты просто ужасны... Никакого вкуса нет... — Говорит он раздраженно и плюет под ноги. — Травка, а не сигареты! Нужно будет узнать, кто из наших едет в город воскресной поездкой и попросить купить мне другие... Травку, а не сигареты! Не знаешь, кто поедет?

— Я говорю: милый парень, черт возьми... — Максим снова тихо и слегка напряженно смеется, словно не слыша вопроса Андрея, и продолжает удерживать свой взгляд на Андрее. — Особенно сзади... Вот так?

Андрей глубоко затягивается и медленно выпускает дым из рта. Конечно, эти сигареты ужасны, и действительно нужно попросить кого-то привезти другие... Травку, а не сигареты! Они молчат некоторое время, глядя друг на друга без слов... И что можно сказать? Отрицать то, что он, Андрей, рассматривал голого бойца в бане - бессмысленно... Он действительно рассматривал его. Максим все это заметил и понял. И хорошо еще, если видел только Максим... "Да ну его нафиг этот контроль над собой," - думает Андрей; Смотря Максиму в глаза, Андрей чувствует досаду в душе и одновременно ощущает неожиданное смущение: то, что он уже неделю пытается скрыть, теперь вырвалось наружу без его воли, и это... Это просто ни к чему - это перебор! Молчание продолжается... Максим смотрит на Андрея вопросительно, и Андрей, силой выговаривая слова, прерывает молчание первым - говорит, стараясь чтобы в его голосе было слышно насмешливое презрение:

— Максим, ты чувствуешь себя несчастным? У меня есть хороший способ снять стресс: после работы, передохни и занятся самоудовлетворением...

— Неплохая идея... только ты, Андрей, так и не ответил на мой вопрос... ты не ответил на мой вопрос. Почему? Как будто я для тебя не друг, а всего лишь случайный прохожий...

— На какой вопрос именно? — Андрей пытается скрыть свое раздражение, глядя на Максима. Максим умный парень, и обмануть его не так просто... но приходится! Потому что... потому что все меняется! И что он, Андрей, может объяснить?!

— Я спросил у тебя: какой ракурс больше всего понравился будущему бойцу - сзади или спереди? Ты же его рассматривал в бане... я хотел узнать, как он выглядит - привлекательно или нет?

— Ну да, привлекательно... но что из этого следует? Зачем это тебе?

Андрей акцентирует каждое слово - делает короткие паузы между ними, словно каждое произнесенное слово представляет для него возможность уничтожить Максима.

— Так... значит я эстет, как ты только что меня назвал. Мы оба, Андрей... мы оба эстеты... не так ли?

— Ну ты вывернулся! — Андрей хмыкает, непроизвольно улыбаясь тому, как Максим вернул его же подколку... и чтобы не продолжать этот разговор - чтобы не говорить с Максимом о Игоре, о ком только мысль о котором вызывает приятное сжатие в груди у Андрея - Андрей попытается снова переключиться на сигареты:

— Кстати, я тебя тоже спросил... и еще раз спрашиваю: кто из наших будет ехать в город? Ты знаешь?

— Не знаю, — коротко отзывается, словно отмахивается, Макс. Затянувшись, он медленно выпускает из вытянутых трубочкой губ одно за другим несколько сизых колечек дыма, не сводя при этом с Андрея внимательного — вопрошающе пристального — взгляда; расплываясь, колечки сизого дыма один за другим растворяются в тёплом майском воздухе. — Так вот... если мы оба с тобой эстеты, то... давай, может, а?

— «Давай» — что? — Андрей, говоря эти два слова, вдруг понимает, что именно Макс имеет в виду — что он, Макс, ему предлагает, и лицо Андрея на какое-то мгновение каменеет, но уже в следующее мгновение усилием воли Андрей изображает на лице непонимание.

— А то! — Максим, снова затягиваясь, пристально смотрит Андрею в глаза; он ждёт, что Андрей что-то скажет ещё — как-то отзовётся на его напористо выдохнутое «а то!», но Андрей молчит, не меняя выражения лица, и Максим, резко выпустив изо рта струю дыма одним энергичным выдохом, недовольно морщится: — Чего ты, бля, смотришь, словно не понимаешь?

— Не понимаю, — Андрей, никак не ожидавший от Макса такой прыти, по-прежнему смотрит на Максима так, словно он действительно не понимает, о чём тот говорит... а может быть, он действительно ошибся? Может быть, догадка его неверна? Андрей смотрит на Максима вопросительно и вместе с тем подчеркнуто недоумённо, лихорадочно думая, как ему на всё это реагировать — реагировать в том случае, если он Максима понял правильно.

— Хуля здесь непонятного! — живо отзывается Максим, то ли поверив, что Андрей в самом деле не догоняет, что к чему, то ли меняя в разговоре тактику... во всяком случае, живость в его голосе настоящая — вполне искренняя. — Давай, бля... давай раскрутим его, раскатаем, пока он ещё не освоился, и... попихаем его — покайфуем с ним в попец... а?

Максим, говоря все это, смотрит на Андрея так, будто он, Максим, раздвигает перед Андреем двери рая, где вечные молочные реки омывают элегантные кисельные берега.

- Вот! - неожиданно выдыхает Андрей с упреком в голосе, и его взгляд становится таким же настойчивым, как и его интонация. - До окончания службы еще месяц остался, а ты что... ты хочешь попасть в тюрьму?

Этот аргумент про тюрьму приходит в голову Андрею неожиданно, и он схватывается за него сразу же, чтобы наказать Макса и охладить его порыв. Но этот аргумент не оказывает должного влияния на Максима - Макс просто отмахивается от слов Андрея как от пустых и ничего не значащих и делает это легко - он говорит с напором и при этом представляет свой аргумент:

- Что за тюрьма? Мы аккуратно...

- Аккуратно? Как же! В прошлом году трое сержантов получили срок за это самое - призыв. Вместо дома они были на "дизеле". Они тоже думали, что будут аккуратно...

- Что ты говоришь? Эти парни были сволочи... уроды! Они напились и избивали парня всю ночь, разорвали его задницу... Я не об этом говорю! Я говорю о другом! Можно же... можно сделать по-другому, по-хорошему! Без насилия, без принуждения... можно? Можно! Когда ты любовался этим бойцом в бане сегодня, ты именно об этом думал... правда? - Максим опять слабо, едва слышно смеется, глядя Андрею в глаза. - Просто скажи честно, Андрей... ты в бане сегодня думал об этом?

— О чем — "о данном"? Позвольте, пожалуйста, уточнить!

— Зачем же вам уточнять? Все и так ясно: вы думали, глядя на голого мальчика в бане, как бы засунуть ему... ну вы понимаете, что я имею в виду. И неужели это не так? Я видел, Андрей... видел, как вы смотрели на него в бане, соблазнялись...

Максим резко произносит слова, смотря вызывающе в глаза Андрею. И Андрей, взглядывая Максиму в глаза, снова понимает, что ему не хочется говорить о всем этом... то есть, он просто не хочет обсуждать Игоря; разговаривать с Максом о Игоре — не хочет; сами слова, которые Максим использует по отношению к Игорю — "засунуть", "вы знаете", "туда-то" — вызывают у него отвращение... улыбаясь насильственно иронично, Андрей легкой пренебрежительностью похлопывает Максима по плечу:

— Ты идиот, Макс! Понял? Я не смотрел и не соблазнял голого парня в бане... я же не гомосексуалист. В бане, как ты должен знать, я смотрел на всех одинаково, и я ни о чем таком не думал... в отличие от тебя, извращенца!

— Да перестань! Отрицаете, словно это что-то ненормальное... конечно же он думал! — отвечает Максим, игнорируя последние два слова, сказанные Андреем о нем. — Говорю тебе, что он думал... — повторяет Андрей настойчиво; он хочет добавить что-то еще, но Максим его не слушает... Максим говорит с такой жаркостью, будто каждое его слово испускает огонь:

— А не думал, так надо... надо подумать! Хуля ты смотришь? Такой, бля, мальчик, и ты у него — командир... ты — его хозяин... хуля нам ещё надо? Всё же, Андрюха, в наших руках! Раскрутим его, раскатаем в каптёрке, и — по разику... в попец — по разику... или по два — от него не убудет, а нам, бля... нам это будет — в кайф! А может, и ему самому это в кайф окажется — вообще будет кайф! Всеобщий, бля, кайф... а?

Андрей, глядя на Максима, молчит, не зная, как — какими словами — Макса обломать... а обломать его, Макса, надо обязательно — не в струю всё это! И потом... они, когда шли сержантами в «карантин», ни разу ни о чём подобном не говорили — ни разу не обсуждали возможности своего предстоящего сержантства в том плане, что, пользуясь своим положением, можно будет кого-то «раскрутить», «раскатать»... они даже вскользь ни разу эту тему не затрагивали — ни намёком, ни в шутку... и вот — на тебе!

— Ну? Чего ты молчишь? Сегодня, бля, можно... все уснут — мы разбудим его, и...

Все уснут... Андрей, всё так же молча глядя на Макса — ничего не говоря в ответ, мгновенно представляет Игоря лежащим на спине с широко раздвинутыми, послушно поднятыми вверх ногами... ягодицы распахнуты, и между ними — туго сжатая, трепетно ждущая, вазелином увлажнённая девственная норка... кайф! Он, Андрей, уже не раз мысленно видел эту картину... картину, где Игорь, лежащий в каптёрке, доверчиво отдаётся ему, запрокинув к плечам колени полусогнутых, широко расставленных ног, и — каждый раз, когда он всё это мысленно видел-воображал, в груди его начинало сладостной истомой плавиться неизбывно щемящее чувство безысходной нежности... вот только Максиму в этих картинах места не было — ни разу Андрей, представляя своё уединение с Игорем, не подумал про Макса...

— Ну! Что, черт возьми, молчишь? Говорю тебе: сегодня можно... мы развлечемся парнем, и... один раз — не гомосексуалист... да? Давай!

Голос Максима врезается вместе с картинкой, которая мгновенно возникла, и эта картина, приятно возбуждающая, где Максу не было места и нет, тут же рассыпается, как сказочный домик. Андрей отмахивается от навязчивой фантазии и с легкой - едва заметной - насмешкой смотрит Максиму в глаза.

— Всё, Макс! Прошли! Парень останется парнем - я хочу уйти на пенсию, а не попасть в тюрьму... понял? — Андрей бросает окурок на газон после последнего затяжки.

— Нет, не понял! "Парень останется парнем"... конечно! Мы же с тобой тоже не девочки... — Максим смотрит Андрею в глаза и тихо смеется. — Ты сам-то объяснял мне когда-то, что между парнем-"парнем", который принимает, и парнем-"девочкой", который отдает, есть большая разница... ты объяснял это мне?

— Ну, объяснял... все верно: есть временное привлечение - ситуационное, вызванное обстоятельствами, и есть врожденное привлечение - как вариант сексуальной ориентации...

— Вот именно! Если парню по природе не быть девочкой, то парень останется парнем - никто его девочкой не сделает, хоть сто раз он свою задницу подставит... так что?

— Ну, так... предположим, что так — Андрей отвечает не очень уверенно; он говорит это, подумав о Максе... и еще — о себе самом.

— Вот! И если все так, то что из этого следует? Из этого следует, что мы объясним все это молодому человеку - по-хорошему объясним, дружески, понятно и ясно, если он сам еще не понимает этого вопроса. И... насладимся анальным сексом - для парней, особей противоположного пола... что здесь такого особенного?

— Ничего особенного, — отвечает Андрей, пожимая плечами. — Если это взаимное желание, то в этом нет ничего необычного. Но я понимаю это. Ты понимаешь... а он?

Максим, пристально глядя Андрею в глаза, сосредоточено смотрит на него так, словно хочет разгадать то, что скрыто от него, то, что он так стремится увидеть.

— Слушай, Андрей... я тебя что-то не могу понять: почему ты так переживаешь из-за него? Он для тебя кто? Брат? Знакомый? Родственник?

— Он для меня - никто... Я переживаю за себя - о себе беспокоюсь, — отвечает Андрей стараясь придать своему голосу убедительности. — И за тебя тоже переживаю... за дурака. Это сложно понять?

— Спасибо конечно за твою заботу - обо мне и моей глупости, — Максим смотрит на Андрея с иронией на лице. — Но похоже, что ты меня не слышишь... или не хочешь слушать. Я говорю тебе еще раз: мы не будем принуждать его, не будем насиловать, избивать. Мы ему все объясним... понятным языком, с деликатностью... мы разберемся с ним спокойно и мирно... это же не криминал?

— Именно! "Разберемся"… а в тюрьме потом за это "разберемся", Максим, с тобой, и уже не так легко и безопасно, а много раз... и продолжится это надолго, возможно даже без какого-либо состава препарата для смягчения. Ты этого хочешь? Такой эстетики желаешь? Это ты, Максим... ты меня не слушаешь! Но впрочем… — Андрей смотрит Максиму в глаза, меняя интонацию на более насмешливую. — Впрочем… я представил себе, какую огромную популярность ты будешь иметь в тюрьме: мальчик такой красивый, приятный, и задница у тебя прекрасная - от правильных парней, которые любят хвастаться перед другими, как они, "сексуально правильные", ненавидят геев. Тебе не будет отдыха! Главное - попасть туда, там оказаться... а, судя по твоему настроению, ты очень этому рад… верно? Тем более что для этого нужно совсем немного: засунуть парня в задницу... не проблема! Вот такой экстрим хочешь?

— Мы должны подойти к нему с пониманием и объяснить все взрослым образом! — настаивает Макс, продолжая упрямо настаивать на своей точке зрения.

— Что именно ты хочешь ему объяснить? — Андрей, не желая продолжать этот разговор, не может скрыть свою улыбку.

— Вот именно! Зачем тебе улыбаться? Давай объясним, что можно быть мужчиной и заниматься анальным сексом, не теряя свою мужественность, и... нет ничего страшного в таком виде секса, а удовольствие... удовольствие гораздо больше, чем то, что ты получишь быстреньким сексом в туалете с Дуней Кулаковой...

— Вот-вот! Потом ты будешь рассказывать об этом прокурору — будешь его просвещать о лучшем и худшем... понятно?

— Ну блин... прокурор! Мы же не будем его насиловать или принуждать...

— Кого ты не будешь насиловать? Прокурора? — Андрей, глядя на Максима, тихо, едва слышно смеется.

— Андрей, блин! Я говорю серьезно...

— И я говорю тебе — тоже серьезно! — перебивая Максима, настойчиво выдыхает Андрей. — Именно: никому мы ничего не будем объяснять! И никого мы не будем раскатывать! Понятно? Понятно! Так что... заканчивай эту тему и перестань флудить!

На мгновение они просто смотрят друг другу в глаза.

— Ну как хочешь... если не хочешь, то ладно. Я думал, что ты не будешь возражать, а ты мне про "зону", "зону"... утомил своей "зоной"! Хотя... кто знает! Может быть, и прав. Но остановимся на этом пока что. — Толкая Андрея плечом, Максим сдержанно улыбается. — Сегодня наш отряд отправился в командировку... понимаешь?

— Вот и всё! Где ключ от шкафчика?

— Вовчик, я взял ключ, правда взял! Но ты, черт возьми... Ты предаешься сомнительным развлечениям в бане среди незнакомых людей, а я, Андрюха... Я, в отличие от тебя, помню о наших старых боевых друзьях, — Максим усмехается. — Давай закроем это дело и пойдем навестить наше прежнее подразделение... Надеюсь, у тебя нет возражений против этого предложения?

— А я что — когда-то был против?

— Ну, кто его знает... В свете новых обстоятельств и возможностей... Кто знает, что может прийти тебе в голову!

— Макс! Специально для тебя — для этого извращенца повторяю еще раз: со своими предположениями — отвали...

— Блин, какой же ты нетерпеливый! "Отвали"... Ну не здесь же надо это делать — не перед всеми! Или что? Ты хочешь сделать это прямо сейчас? — Максим отвечает с улыбкой, глядя на Андрея, и Андрей, смотря в его глаза, чувствует приятное покалывание между ног от предвкушения удовольствия, как весеннее желание... В ответ на это ощущение, Андрей тоже начинает смеяться — в такт с Максимом:

— Ну зачем так радикально? Мы не звезды шоу-бизнеса, поэтому не будем шокировать окружающих...

— Как хочешь... Ты всегда такой боязливый! Я думал, что выпускники армии — это особые герои, которые способны на все... Что они подобны звездам шоу-бизнеса и даже лучше! Получается, товарищ сержант, что я ошибался в своих представлениях о службе?

Максим шутит, и Андрей, поддакивая ему, также шутит - грустно кивает головой:

- Выводится так, что вы, товарищ сержант, начиная свою отважную, как вам сейчас кажется, службу, были в то время вашей молодости слишком наивны... нет, мы, конечно же, можем что-то... да уж как можем! Но мы - обычные ребята в форме и не наше дело - разрушать заплесневелые стереотипы в определенном воинском подразделении... - говоря это, Андрей хочет посмотреть на часы, чтобы узнать, сколько минут осталось до вечерней прогулки, но необходимость этого отпадает сама собой: из дверей казармы толкают друг друга будущие солдаты и Андрей непроизвольно ищет глазами Игоря и усмехается: - Вот - птенцы летят на прогулку... будут петь нам песню перед сном. Пойдем - посмотрим...

- Да они теперь споют... как у этого... у Пушкина: "Чей там стон на Руси раздаётся? Этот стон у нас песней зовётся!" - Макс, говоря это, тихо смеется.

- Сам ты, Пушкин! - смеется Андрей.

Рота молодых новобранцев бестолково строится и, не в ногу маршируя под бледным светом фонарей, с песней идет вокруг казармы, причем песня исполняется таким образом, что слова этой песни - как и мелодия - угадываются с большим трудом - рота молодых новобранцев, то и дело понуждаемая с двух сторон резкими голосами сержантов, делает круг за кругом вокруг казармы - рота молодых новобранцев выполняет то, что на строгом языке Устава называется вечерней прогулкой.

- Юрчик! - кричит проходящий боец рядового звания. - Зачем вы их ведете как овец? Их нужно тренировать до полного износа, а вы... положите их на землю и... по-пластунски... со своей песней по-пластунски... они сразу научатся маршировать!

Голос проходящего мимо солдата раздается уверенно, бесшабашно и радостно в весенних сумерках. Юрчик, командир первого взвода, отвечает также радостно и громко:

— Привет, Дима! Есть что-нибудь новое в роте?

— Честно говоря, хуй его знает! Я уже четвертый день на аккорде и почти не бываю в роте... Но запахи здесь, черт возьми, просто невыносимы! Пусть все привыкают!

Махнув рукой, солдат в форме исчезает за углом. Рота молодых рекрутов немного замедляет шаг при подходе к казарме, но команда "стой!" не слышится. Рота продолжает свой путь с песней, шагая не в такт... Будущие солдаты отправляются на вечернюю прогулку со звучной песней. Каждый из них задумывается о том жизнерадостном диалоге, который раздался в легких весенних сумерках. Вдыхая слова патриотической песни, каждый вспоминает неизвестного Диму, который мельком появился и исчез на конец еще одного дня в армии...

— Прекратить пение! Рота, стойте! Через пять минут собирайтесь для вечерней проверки! Разойдитесь!

Голос командира первого взвода Юрчика звучит громко, уверенно и безжалостно. Сержант не делает пауз между командами, слова выливаются в одно потоковое предложение, не оставляя возможности ни на секунду задуматься. Властный голос сержанта направляет, подстегивает и убеждает, что делать все так, как приказано, без возможности отклонения. Таким же напористым и властным образом командуют все сержанты-командиры отделений.

Молодые бойцы, шутя и толкая друг друга, быстро входят в двери казармы. Казарма проглатывает их, словно живое существо, и вскоре никого не остается перед выходом.

- Завтра мы будем заниматься на плацу - сокращаем свободное время - говорит Юрчик, подойдя к сержантам, которые являются наставниками для молодых бойцов, также как и он сам. - Исходя из этого, ребята, планируйте свои наказания. А то... полная ерунда! С завтрашнего дня начинаем работать по полной программе. Я уже обговорил это с капитаном.

- Может быть, сегодня мы должны наказать их? Потанцуем "отбой-подъем" ... - спрашивает или предлагает командир отделения Владик - черноглазый парень невысокого роста. Владик пришел в роту молодых бойцов из автобатальона и должен служить еще полгода. Поэтому он старается сохранять достоинство перед опытными солдатами - не преклоняется перед ними, не унижается, но точно знает свое место в неофициальной иерархии.

- Вот ты кровожадный... - смеется Артем, командир второго взвода, глядя на Владика. - Наказывать кого-то - это конечно увлекательное занятие, и не только увлекательное, но для некоторых даже жизненно необходимое...