Добытая кровью свобода

Гул толпы распространялся под широкие края бронзового шлема Секутора, в который был одет Лайкон. Он смотрел сквозь решетку забрала, и его лицо было таким же пленником шлема, как и он у жаждущей крови толпы. Перед его взором маячили дрожащие туники и взмывающие вверх кулаки. Пар поднимался от его измазанной кровью и потом груди. Пот принадлежал ему; кровь отсутствовала.

Древко сломанного трезубца торчало из того места, где один наконечник трезубца пронзил забрало всего в паре сантиметров от левого глаза. Лайкон понимал, насколько близок был к тому, чтобы самому оказаться лежащим на песке, ожидая милости римской толпы. Лайкон поставил ногу на грудь поверженного противника.

Ожидая вердикт Императора, он приветствовал ликующую толпу своим коротким и широким мечом. Кровь побежденного врага, его друга, нубийца Тахарки, стекала с закругленного острия. Лайкон взглянул на бьющееся в судорогах гладкое, черное тело воина, лежащего под его ногой. В душе Лайкон молил толпу о пощаде. Они с Тахаркой дрались храбро, но Лайкон понимал, что последний нанесенный им удар мечом слишком глубоко врезался в заднюю часть бедра чернокожего бойца. Тахарка больше никогда не сможет с прежней ловкостью обращаться трезубцем и сетью, и для Рима он теперь бесполезен, а потому для хромого Ретиария не будет пощады.

В одно мгновение гул затих, когда Император начал обдумывать, какого решения ждет от него толпа. Тучный мужчина с трудом поднялся на ноги и перекинул через плечо то́гу́ , едва не уронив при этом свой лавровый венок. Взрыв шума оглушил Лайкона, когда толпа отреагировала на вердикт Императора: смерть.

Гладиатор Лайкон отбросил прямоугольный щит и опустился на колени рядом со своим павшим товарищем. «Прости меня, брат».

Лайкон обрадовался тому, что блестящий от пота гигант кивнул и поднял подбородок, не сопротивляясь; но ещё больше победитель был рад, что глаза нубийца остались закрытыми. Эти глаза преследовали бы Лайкона до конца жизни. И вот, подобно тому, как забивают домашний скот в праздничные дни, Лайкон убил мужчину, которого знал уже больше года. Кровь Тахарки хлынула из порванного горла во славу Рима. Затем, поднявшись и передав Императору и толпе ожидаемое приветствие, гладиатор пересек кровавый песок и на дрожащих ногах вернулся в свою клетку.

В сырой комнате, освещенной только тусклым солнечным светом, пробивающимся сквозь бревна высокого потолка, мальчик-раб снял с него пропитавшиеся потом доспехи. В первую очередь он снял и отложил в сторону тяжелый, бронзовый шлем. Сломанный трезубец также нескромно торчал из защиты. Оружейники, нанятые ланистой Лайкона, его господином и тренером, обязательно проверят, чтобы шлем был исправлен, и чтобы к следующему бою он снова блестел как новенький. Раб продолжал выполнять свои рутинные обязанности, удовлетворяя нужды гладиатора: ходил вокруг него, разшнуровывал доспехи и ослаблял кожаные ремни, там, где они впились в плоть. Мальчик снял обитый железом нарукавник с его правой руки и плеча. Показалась плоть гладиатора, там где она была затянута ремнями на ребрах. Лайкон нетерпеливо сбросил с ноги металлические поножи, покрывавшие левую голень, потом приказал мальчику оставить его, отбросив толстый кожаный ремень и развязав жесткую набедренную повязку. Мальчик согнулся под тяжестью оружия, поспешно собрав все вещи и покинув комнату.

Лайкон с трудом опустился на холодную деревянную скамью. Некоторые бойцы громко праздновали победу, радуясь, что остались живыми. Другие наслаждались убийствами, считая это проявлением своей доблести. Лайкон чувствовал лишь пустоту. Они с Тахаркой не были близки — как и все бойцы. Все знают, что как бы долго они ни жили рядом, рано или поздно им придется встретиться друг с другом на арене. Они с Тахаркой обучались в одном и том же тренировочном лагере; его смерть стала для него напоминанием о том, как капризна судьба гладиатора. Но было что-то большее. Он знал, что именно его сегодня должны были уволочь в крематорий. Теперь, когда волнение битвы улеглось, он вспомнил выражение лица Тахарки перед сигналом о начале боя: его слегка искривленные губы, свет в глазах. Тахарка дрался не за победу, а за свободу. Практически невозможно — просто бросить сражаться и добиться чистой, заслуженной смерти. Скорее всего, распятыми окажутся оба бойца. Боец должен по-настоящему мастерски владеть трезубцем, чтобы пробить шлем противника, не задев при этом его лица. Тахарка был экспертом, и теперь Тахарка был свободен, в то время как он остался рабом.

Лайкон медленно поднял чашу, наполненную густым оливковым маслом и стругил [6], который оставил мальчик. Лайкон усмехнулся, обдумывая свою последнюю обязанность, которую ему нужно было выполнить сегодня. Все бойцы должны были делать это после боя. Раб должен собрать скребком выделения со своего тела, и потом они будут проданы модницам Рима, как лосьон для тела. Другие бойцы шутили, что иногда богатые женщины покупают другие их секреции, чтобы сделать из них маску для лица, но до сих пор от Лайкона требовали собирать лишь пот. Его ланист получал хорошую прибыль от такой торговли. Горькая победа Лайкона стала кульминацией сегодняшнего вечера; его пот будет дорого стоить сегодня.

Он только окунул пальцы в чашу, когда молодой слуга открыл тяжелую дверь.

— Я ещё не закончил, тебе придется подождать! — рявкнул Лайкон на юношу.

Он заметил страх в глазах мальчика, за которым вошли ещё два молодых раба. Это были не те рабы, что обслуживали арену; их туники, каждая отдельно, стоили больше, чем жизнь мальчика, который привел их. За ними вошла высокая женщина, ее волосы были уложены в высокую, причудливую прическу патрицианки [7]. Она ничего не сказала, ее рот и нос были закрыты крайем прозрачной шафрановой накидки, однако взгляд женщины явно выдавал в ней личность, облаченную властью. Он никогда раньше не видел столько шелка, лишь небольшие платки, которые от волнения роняли с верхних ярусов богатые женщины. Лайкон понимал, что он и сам представляет ценный товар, особенно после сегодняшней победы, однако цена всего шелка, что был одет на женщине, была в разы выше его собственной жизни.

Единственный способ, как она могла оказаться здесь, не вызвав скандала, заключался в том, что всех рабов и гладиаторов перевели из этого отсека под колизеем. Женщина такого богатства и власти могла быть только женой сенатора или даже каким-то образом близкой к Императору. Мальчик, который открыл дверь, исчез, что обычно и делают рабы, оказавшись в такой опасной компании. Один из рабов знатной дамы, юноша, как теперь мог заметить Лайкон, с золотыми локонами, закрыл тяжелую дубовую дверь. Вторым рабом оказалась молодая стройная девушка с короткими прямыми волосами медно-красного оттенка, она встала рядом с ним на колени и расставила несколько сосудов и закупоренных флаконов на скамейке.

Дама опустила покрывало, раскрыв лицо, которое нельзя было назвать привлекательным. У нее был слишком острый нос, чтобы назвать ее красивой, но она действительно поражала. Ее кожа была белой, как мрамор на фасаде арены; такая гладкая, такая безупречная, что она сияла с большим блеском, чем ее холенные слуги, и это несмотря на то, что дама была как минимум вдвое их старше. Лайкон догадался, что она ожидает, что он узнает ее, по крайней мере она желает быть узнанной, но гладиатор и в самом деле не имел понятия, кто стоит перед ним. Она отвела взгляд от его лица и осмотрела его покрытое потом тело.

— Гладиатор, сегодня я приобрела продукты твоего тела. Я привела своих рабов, чтобы они лично собрали их. Ты понял меня?

— Да, госпожа. — Неуверенный в том, как нужно обращаться к даме такого статуса, он применил обычное обращение раба к господину.

— Хорошо, ты должен позволить моим рабам смазать и натереть ...

 

тебя.

Лайкон широко расставил ноги и поднял руки параллельно полу. Рабы отложили в сторону некачественное оливковое масло, которым он собирался воспользоваться, и наполнили маслом насыщенного, медового цвета две небольшие чаши. Лайкон никогда не испытывал стыда, находясь голым в присутствии хозяев. Человек, который готов оставить свою кровь и кишки на песке, не боится выставлять напоказ гениталии, но когда дама проследовала по нему взглядом, он почувствовал, как покраснело его лицо. Ее пытливый взгляд оценивал тело Лайкона, как это обычно делает противник перед тем как нанести удар, хладнокровный взгляд, оценивающий твои сильные и слабые стороны. Он почувствовал, как у него загорелось лицо, отвел взгляд в сторону и начал корить себя за то, что раскраснелся из-за своей наготы, как те несколько девиц-рабынь, которых ему разрешили поймать, в награду за выступление. Лайкон заставил себя снова взглянуть ей в глаза. Если бы он родился сенатором, а не рабом, то все равно не был бы так красив, как пара рабов перед ним. Жизнь гладиатора изуродовала Лайкона еще больше. Нос, сломанный в трех местах, заставил и без того несимпатичное лицо выглядеть по-настоящему жестоким. Тело превратилось в груду мышц, а шея была толстой, как бедро у обычного человека. Шрамы от трезубцев и мечей украшали грудь и бедра, а спина была испещрена ударами плети.

Жидкость нагревалась, рабы тщательно наносили ее на тело Лайкона. Они втирали ее в напряженные мышцы, придавая телу гладиатора сияющий блеск. Масло медленно стекало с его конечностей.

— Не пропустите ни одной капли! — приказала женщина, сделав шаг вперед, с широко раскрытыми и алчными глазами. Двумя длинными пальцами она зачерпнула масло с груди гладиатора. С тихим стоном, она поместила пальцы, покрытые маслом, в свои нарисованные губы.

Молодые рабы начали работать стригилом по его телу, собирая масло. Девушка ловила смесь из масла и мужского пота в стеклянную амфору, стряхивая ее со стригила. Лайкон почувствовал, как застучала в нем кровь от прикосновения девичьих пальцев к его плоти. Вид того, как дама-патрицианка облизывает его пот со своих нарисованных ногтей кончиком языка, начал возбуждать гладиатора. Когда стригил опустился к низу его живота и бокам, Лайкон почувствовал, как его член ожил. Не зная, как отреагирует на это женщина, он попытался сдержать это чувство. Из груди Лайкона вырвался слышимый вздох облегчения, когда они перешли к его широкой спине. Он не видел, но чувствовал, как взгляд дамы следит за деревянным стригилом, опустившимся ему на ягодицы, и маслом, просачивающимся между ними.

Склонив голову, он встретился с взглядом девушки, которая подняла голову и держала амфору. Глаза у нее были большие и голубые, как безоблачное небо. Выражение лица, которое было сейчас у девушки, Лайкон встречал раньше много раз. Он видел этот взгляд в глазах бойцов, которые проведя несколько битв, вдруг понимали, что больше не могут победить, это был взгляд в глазах раба, который совершив какой-то мелкий проступок, столкнулся с необоснованной жестокостью хозяина. Это разозлило его. В ее взгляде должна была читаться жалость к нему, а не только страх за себя. Его скобили, как собаку, и это несчастное создание думало, что страдает только она. Вспышки гнева оказалось почти достаточно, чтобы погасить возбуждение, но потом рабы начали соскребать масло с верхней части бедер гладиатора и браться за его член, отодвигая его в стороны. На этот раз его состояние не осталось незамеченным. Рабы покорно притихли на коленях, когда женщина подошла к ним.

— Я вижу, ты готов к следующему сбору. — Усмешка на лице дамы превратила ее лицо в маску презрения. Заметив испуганный взгляд Лайкона, она продолжила. — Конечно же, тебе сказали, что все, что продает твой хозяин...

Опустив руки, Лайкон посмотрел на свой припухший член, вспоминая шутки, которые он слышал раньше о женщинах, которые покупали семя гладиаторов.

— Кто из моих маленьких нимф соберет это для меня?, — она встала перед ним, позади рабов. — Желаешь ли ты отпраздновать свой триумф в храме Бахуса? [8] — её пальцы вцепились в белокурые локоны юноши.

— Или, ты находишь утешение в объятиях богини Весты? [9] — когтистые пальцы врезались в медные локоны девушки.

— Они оба девственны, каждый по-своему, выбирай. — Лайкон посмотрел на неё, совершенно пустым взглядом, не до конца понимая, что он должен делать.

— Выбирай кого-то, быстро. — Её голос перешел на тот ледяной тон, который все господа применяют по отношению к своим рабам и домашним животным.

Жестом головы Лайкон показал юноше, чтобы он ушел. Юноша сначала посмотрел на свою госпожу, и лишь затем, получив её согласие, поднялся и вышел. Когда он закрыл за собой дверь, Лайкон уловил в его взгляде жалость к своей подруге.

— Я сказала тебе, что делать, поторопись с этим, — приказала она своей рабыне.

— Да, госпожа, — ответила та, едва слышно.

Девушка смочила маслом руки, опустив их в чашу, прежде чем встать на колени перед Лайконом. Она быстро схватила его член своими скользкими пальцами. Сжимая и сдавливая член, почти как при доении коровы, ладонь прошла почти весь путь до конца вспухшего органа, прежде чем другая смоченная рука ухватила его за основание, и потом процесс повторился. Таким образом, меняя ладони, она довела Лайкона до состояния полной эрекции.

Ритм пульса в его голове совпадал с пульсацией члена. Прошло несколько месяцев с тех пор, как ему предоставили женщину. Никогда он не желал кого-то из дешевых проституток своего господина так, как этот непорочный цветок, стоявший перед ним. Дама подошла сзади девушки и разорвала на ее спине тунику. Обрывки одежды упали на пол, обнажив тело в первозданной красоте. Она была стройной и гладкой, с кожей цвета слоновой кости. Девушка опустила голову от стыда, и рыжие волосы упали на ее небольшие груди. Его бедра начали двигаться в такт ладоням девушки; он понял, что скоро удовлетворит их тем, что от него желали получить.

— Не так! Мне нужно больше, гладиатор, — дама схватила девушку за волосы, оттягивая её в сторону.

— Известно, что единственное средство, которое смягчает кожу лучше мужского семени — это кровь девственницы. — Она взглянула на испуганную девушку, и лицо дамы перекосила широкая улыбка.

— Возьми её, гладиатор... возьми её, сейчас же. Мне нужно получить оба средства, сразу.

Лайкон широко улыбнулся. Это был тот приказ, который ему не нужно было повторять дважды! Он поднял девушку на ноги, потом заставил лечь на жесткую деревянную скамью. Разместившись между её бедер, он навалился на неё своим весом. Она извивалась в его руках, корчась под ним, но не проронила ни звука. Он слышал быстрое, прерывистое дыхание дамы позади и знал, что она сейчас наслаждается этим практически так же, как и он. Зажав оба запястья девушки в свой грубый кулак, он поднял их над её головой, убрав препятствие. Обильно смазанный маслом член скользил по животу девушки, вдоль её пушистого лобка, за которым она так бережно ухаживала. Дама подбадривала его, голодным, хриплым голосом.

Лайкон осмотрел свой приз. От пота и масла, стекающего с его тела, безупречная кожа её бедер мерцала в полумраке комнаты. Его член пульсировал как наполненный глист среди её непорочных лепестков. Соски девушки были твёрды на вершинках слегка выступающих грудей. Мышцы шеи у неё полностью расслабились, в полном контрасте с телом, которое напряглось. Розовые губы были открыты, то ли от испуга, то ли от нетерпения... Её глаза...

Ее глаза были жизни лишены.

Он внезапно вспомнил страх, который увидел в глазах девушки раньше, поняв: она знала, что её ожидает, ещё до того, как они вошли к нему в комнату. Её невинность будет принесена в жертву по прихоти её хозяйки. Она будет отдана на растерзание жестокому, потному, извращенному ранами животному... ему. Девушка сейчас была за границей страха, в том месте, где оказываются все рабы, когда ...

впервые ощущают плети господ, в том месте, куда попадают все бойцы в тот момент, когда их шея оказывается прижатой к песку ногой противника.

Все испытали это. Все, кроме Тахарки. Он ушёл в свободу.

Лайкон остался не свободен. Он убил и теперь вынужден насиловать во благо своих хозяев. Он был из тех мужчин, которые жили и умирали в борьбе, но всегда, когда он ни дрался, он дрался не по своей воле.

Этот день все изменит.

Он резко схватил девушку за шею, оторвав её от скамьи, и нагнув перед собой лицом вперёд. Она едва не упала, ухватившись за стену.

— Да, возьми эту сучку как собаку! Я хочу видеть, как кровь стекает по её бедрам! — голос леди источал истеричную похоть.

Он протянул руку, прошел мимо девушки и схватил массивную металлическую ручку двери. Открыв дверь, он вытолкнул девушку из комнаты.

— Глупец! Что ты делаешь? — голос женщины изменился с горя на ярость.

Лайкон повернулся, в его глазах светился дикий блеск, как у волка. Волк - таким было его прозвище на арене. Он поднял деревянную скамью, оперев ею дверь и почувствовал, как огонь пронзил его плечо. Он повернул голову и увидел, как из его израненной спины торчит тонкий кинжал с серебряной позолотой на рукоятке. Доставившийся ему кинжал был слишком мелким и только усугубил приток крови к его голове. Тренеры животных используют копья с такими наконечниками, чтобы разозлить быков, львов и медведей, вызывая в них настоящую ярость. Эффект был таким же.

Дама прислонилась к стене, приказав своим слугам за дверью помочь ей или привести помощь. Дама, казалось, была больше возмущена и смущена, чем напугана. И он был рад этому.

— Если вам нужна моя сперма, госпожа, — сказал Лайкон, стиснув зубы, его голос звучал как перекатывающийся гравий, — вам придется взять ее самостоятельно.

— Ты умрешь за это. Ты будешь распят, раб. Я позабочусь, чтобы твоя смерть была долгой. — Ее тон, наряду с упоминанием самого жестокого наказания римского правосудия, остановил бы многих мятежных рабов.

— Я и так мертв, госпожа. Уже очень и очень давно,— он ощутил себя отчужденно, словно услышал свои слова со стороны и только сейчас осознал бесполезность своей жизни. Но он всегда знал, кто виновен в том, что его жизнь ничего не стоит.

Он сильно ударил ее кулаком, смяв ее аккуратную прическу. Волосы, покрытые лаком для придания формы, стали походить на соломинки в его руках. Другой рукой он схватил символ ее высокого происхождения - ожерелье женщины - и сорвал его с ее тела. Она запястьями вцепилась в мощные мышцы его предплечья. Он осмотрел тело дамы, разорвав марлевые повязки, которые поддерживали ее грудь. В полумраке комнаты кожа аристократки светилась как медь. Даже со странно искаженным лицом, полным страха и ярости, она способна была вызывать страсть у мужчин.

- Я буду наблюдать за тем, как ты страдаешь на вершине. Ты будешь молиться... - он заткнул даму шелковым платком, протолкнув его между ее зубов.

Лайкон схватил оба конца платка в руку и прижал к стене за шейку женщины. Теперь он держал ее словно на поводке. Дама вырывалась и отбивалась от него. Ее губы продолжали двигаться, потому что она не прекращала кричать проклятия даже сквозь кляп. Подтянув поводок, он заставил даму встать на цыпочки, и его грубые пальцы начали блуждать по ее телу. Толстые загорелые пальцы погрузились в белоснежную плоть грудей, сжимая и взвешивая каждую из них. Он поддержал даму, когда ее колени подкосились после того, как его сильные пальцы достигли окаменевших сосков. Он повертел и прищипывал каждый из них, не нанося ей боль.

Но реакция женщины была далека от болезненной. Дама закатила глаза, когда он медленно перешел от одного соска к другому. Она все еще произносила проклятия, которые прерывались стонами, когда рука гладиатора опускалась вниз к ее лона. Пальцы проникли между ее бедер. Из-за того ли, что она возбудилась ранее, наблюдая за гладиатором и своей рабыней, или из-за того, что Лайкон делал сейчас, но дама была так же хорошо увлажнена, как и он. Это существо, без воспоминаний, познало все формы наслаждений, осознал Лайкон, продвигая руку дальше: жесткие пальцы легко проникли в ее жаждущие отверстия.

Он наклонился, чтобы попробовать её. Его губы сомкнулись вокруг опухшего соска. Закрепив на нем зубы, Лайкон принялся облизывать его шершавым языком. Два крупных пальца вращались в ее вагине, а третий палец растягивал ещё более узкую дырку. Он придвинул даму к себе, насадив её на пальцы и перемещаясь ртом от одного соска к другому. Лайкон глубоко всасывался в них, издавая каждый раз мокрые чмокающие звуки. Её стоны стали громче, и ногти женщины вонзились в плоть гладиатора, разрывая её до крови. Он почувствовал, как она крутит бедрами от того, что он глубоко всовывает свои пальцы; большой палец жестко погрузился в борозду наружных половых губ. Лайкон посмотрел на женщину, чьи глаза сейчас были полузакрыты. Он медленно вытащил пальцы и приложил их к своим губам. Лайкон подразнил тем, как она слизывала масло с его тела, положив два пальца, мокрые от её соков, на свой высунутый язык.

Дама открыла глаза от удивления, когда он развернул её, прижав бледной щекой к сырой каменной стене. Его бедра пристроились к мягким ягодицам, достоинство Лайкона свободно скользило между округлостей женской плоти. Он согнул колени, разместив руки на пояснице дамы и заставив её выгнуть спину. Гладиатор водил вздыбленным членом вдоль истекающей вагины и другой туго сжатой дырки. Отодвинувшись немного назад Лайкон приставил член к трепещущим половым губам.

Ему было видно, как дама царапает стены ногтями, пока он медленно погружает в неё член. У неё на боках отчётливо проступили рёбра. Она боролась за каждый вздох, все время пока член погружался в неё — сантиметр за сантиметром. Если бы Лайкон делал это слишком быстро, дама могла подумать, что он боится быть пойманным. Ему этого не хотелось. Он хотел, чтобы она почувствовала, как он входит в неё, хотел, чтобы она знала: он взял её, чтобы получить удовольствие.

Госпожа расширила ноздри, когда она начала вдыхать воздух, словно конь, запряженный в колесницу. Медленно и почти полностью он вынул из нее член. Она вскрикнула, когда ее тело ударилось об стену после того, как Лайкон с силой вошел в нее, толкнув своими мощными бедрами и спиной. Он снова вытащил член так же, как в первый раз. Когда он снова проник в нее, ее ступни зависли в воздухе, поддерживаемые только руками на стене и членом, вставленным в нее. Теперь она громко стонала, а кляп около ее рта покрылся слюной. Снова и снова Лайкон продолжал двигаться, стремясь проникнуть глубже и сильнее, чтобы она запомнила это на всю жизнь. Его яйца ударялись о ее клитор при каждом толчке. Левой рукой он крепко держал повязку на ее затылке, притискав голову к стене. Правая рука Лайкона сильно вцепилась в бедро женщины, толкая ее к себе.

Вдруг он услышал стук в дверь и увидел своего ланиста сквозь железную решетку, который рубил дверь боевым топором, вонзая его в толстую древесину. У Лайкона оставалось мало времени.

Он отпустил повязку и своими мозолистыми руками схватил даму за плечи. Член Лайкона выскользнул из изливающейся соками вагины. Он получит от нее все. Скользнув выше, член столкнулся сопротивление ее ануса. Он растянул его и проник внутрь.

Теперь дама закричала. Ее ногти сломались, вонзившись в жесткую каменную стену. Крик затих, перейдя в серию хрипов и стонов. Лайкон запустил член глубоко, ощущая влажность дамы на своих яйцах. Плотное кольцо мышц сжалось, когда ствол гладиаторского члена попытался пробиться еще дальше.

Толстый ствол дерева разломился, освободив достаточно места для уборки скамьи и открытия двери. Два воина с обнаженными клинками направились в открывшийся проход. Лайкон вытащил член из ее задницы. Оторвав ее за волосы от стены, он заставил даму встать на колени. Лайкон оттянул назад голову женщины, заставив открыть рот, при этом продолжая второй рукой дрочить свой член.

— За этим ты пришла, госпожа! — последние слова прозвучали, как проклятие.

Гладиатор громко засопел. Воины замерли на месте, пораженные разыгравшейся перед ними сценой. Содрогаясь, он кончил; толстые струи спермы хлынули на лицо знатной дамы, заполнив широко открытый рот. Его тело задрожало от силы оргазма.

Дама тоже тряслась в его жесткой хватке, закрыв глаза. Она начала собирать пальцами сперму, которая осталась у нее на губах и стекала с подбородка. Одной рукой она втирала сперму в свои белоснежные груди, а другая рука быстро двигалась у нее между ног. Ее стоны были слышны Лайкону до тех пор, пока он не потерял сознание, избиваемый воинами.

*********

Лайкон вышел на песок арены в последний раз. Он знал, что дама была высокого происхождения, и теперь он знал: насколько высокого. Она сидела слева от Императора, в наряде из шафранового шелка, увешанная драгоценностями, которые сверкали на солнце. Обычно она сидела выше, с другими женщинами, но Лайкон предположил, что она хочет наблюдать за этим боем, находясь как можно ближе. Он так и не узнал, была ли она сестрой Императора или его женой. Из всего, что Лайкон успел услышать, нельзя было сделать определенного вывода.

Леди решила уничтожить все свидетельства своего позора. Она представила себе, как два воина, ставших свидетелями ее унижения, отправляются охранять мир Империи на самые отдаленные границы. Что касается ланисты Лайкона, его молчание можно легко купить.

В обычные дни поединки проводились один на один, но сегодня был день освобождения для всех. Он встретился взглядами с пятью гладиаторами, с которыми должен был драться. В каждом взгляде Лайкон видел неизбежность своей смерти. Однако в тот самый момент, когда он решил прикоснуться к патрицианке, он уже знал, что следующий бой будет для него последним.

Лайкон подошел к балкону Императора. Гладиаторы обычно приветствовали Императора как Бога-Короля перед боем, но у тех СВОБОДНЫХ людей, которые были приговорены к смерти и которых просто выводили на убой, было свое особенное привествие. Лайкон всю свою жизнь был рабом. Но он умрет свободным человеком. Он поднял свой меч и направил его не на императора, а на женщину, сидевшую рядом с ним.

«ИДУЩИЕ НА СМЕРТЬ ПРИВЕТСТВУЮТ ТЕБЯ!»

*********

Примечания:

1. Секутор — Секутор (лат. secutor — преследователь) — вид древнеримского гладиатора.

Секутора также называли contraretiarius («противник ретиария») или contrarete («против сети»), так как секутор выступал против гладиатора, вооруженного сетью — ретиария. Секуторы были разновидностью мурмиллонов и были экипированы аналогичными латами и оружием, снабжены большим прямоугольным щитом легионеров и гладиусом.

Их шлем, впрочем, закрывал все лицо, кроме двух отверстий для глаз, чтобы защитить лицо от острого трезубца их соперника. Шлем был почти круглый и гладкий, чтобы сеть ретиария не могла зацепиться за него. Из одежды секутор носил набедренную повязку и ремень. О боях ретиария и секутора упоминает впервые Светоний, и в позднюю империю поединки секутора оставались самыми популярными. Император Коммод выступал как секутор.

2. Руба́шка (лат. «tunica) — одежда в виде мешка с отверстием для головы и рук, обычно покрывавшая все тело от плеч до бедер. Рубашка, изготовленная без талии, получила распространение в Древнем Риме. У мужчин обычно носилась под тогой, женщины на рубашку с рукавами надевали безрукавную рубашку.

3. Гладиатор-сетник — Гладиа́тор-сетник (лат. retiarius — «боец с сетью») — один из видов гладиаторов.

Снаряжение этого гладиатора должно было напоминать рыбака, его вооружение состояло из сети, которой он должен был опутать противника, трезубца и кинжала, а доспехи ограничивались наручем и наплечником, который закрывал плечо и левую часть груди. Гладиатор-сетник был одет в традиционный вид нижней одежды (subligaculum), удерживаемой широким кожаным поясом, иногда — в легкую рубашку.

Гладиатор-сетник традиционно выставлялся против секутора — гладиатора с мечом и щитом.

Гладиатор-сетник был одним из легковооруженных бойцов, вес его экипировки составлял 7—8 кг (2—3 из них приходились на сеть).

4. О́блачение (лат. toga, от лат. tego — «покрываю») — верхняя одежда граждан мужского пола в Древнем Риме — кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы, драпировавшийся вокруг тела. Лицам, не имевшим статуса граждан, не позволялось носить toga.

Toga представляла собой очень большой кусок шерстяной материи, который имел форму сегмента круга или обрезанного овала. Длина toga по прямому краю могла достигать до 6 м и даже больше, а округлый край отстоял от прямого в самом широком месте примерно на 2 м.

5. Лудий — учитель и хозяин гладиаторов, покупал как опытных гладиаторов, так и рабов, которые у него обучались гладиаторскому искусству, продавал их и отдавал в наем устроителям игр.

6. Стригил или скребок (Strigilis) — в античности до изобретения мыла инструмент для очищения поверхности кожи от пота и грязи. Изготавливался из бронзы или других металлов. Для этого тело предварительно смазывалось маслом. В термах часто выполняли очищение скребком рабы. Изображение скребка встречается на античных вазах.

7. Патрицианка, патриций — лицо, принадлежавшее к исконным римским родам, составляющим правящий класс и державшим в своих руках общественные земли.

В Древнем Риме патриции первоначально включали все коренное население, входившее в родовую общину, составляющую римский народ (Populus Romanus Quiritium) и противостоявшую плебеям; после выделения из рода знатных патриархальных семей к патрициям стала относиться лишь родовая земледельческая аристократия, предки которой когда-то составляли царский сенат.

Принадлежность к родовой аристократии можно было получить по праву рождения, а также путем усыновления или награждения. Это право терялось по смерти или из-за ограничения в правах.

8. Бахус — латинская форма имени Вакх (одного из имен бога Диониса). Бог виноградарства, вина и веселья в античной мифологии. Бахуса обычно изображали в виде прекрасного юноши, увенчанного плющом или листьями и, гроздьями винограда, с обвитым плющом жезлом в руке в качестве скипетра, в колеснице, запряженной пантерами или леопардами.

9. Веста — (лат. Vesta, др. — греч. Ἑστία) — богиня, покровительница семейного очага и жертвенного огня в Древнем Риме. Ей соответствует греческая Гестия. По мифологическим преданиям, Гестия была старшей дочерью Кроноса и Реи; Посейдон и Аполлон добивались ее руки, но она предпочла остаться девственницей и жить у своего брата Зевса. В награду за это ей были назначены высокие почести. В городах ей посвящался жертвенник, на котором горел вечный огонь, поддерживаемый жрицами богини — весталками.

Стола (лат. stola) представляла собой особую разновидность женской туники с короткими рукавами (иногда - без рукавов), широкая и с множеством складок, достигавшая, вероятно, до щиколоток; внизу обязательно пришивалась фиолетовая лента или оборка (лат. instita). На талии стола завязывалась поясом. Такую одежду носили дамы из высшего общества и не позволяли надевать ни свободных женщин, ни легкомысленных особ, ни рабынь. Сенека считал, что стола не должна быть яркой или разноцветной: «достойные женщины не должны надевать материи тех оттенков, которые присущи продажным особам».