Свиданка

В зону я попал не случайно. Детство прошло не самым лучшим образом, в постоянных ссорах родителей, а закончилось, когда отец жестоко избил маму до полусмерти. Я, худощавый от недоедания и недосыпания второклассник, подошел к нему сзади и с силой ударил молотком по затылку, тем самым отомстив за ежедневные порки ремнем, за мамины слезы, за все то зло, что он ежедневно и каждый час вынашивал внутри нашей маленькой семьи. Отец не умер, но остался инвалидом. К нам он из больницы не вернулся, решил уехать к себе на родину, где пил и через год попал под грузовик со смертельным исходом. Остались мы с мамой жить вдвоем, замкнутые в своих мыслях и переживаниях. Но время лечит, и мама научилась улыбаться. Иногда она громко и заразительно смеялась над шутками подруг. Она стала красивой, светилась глазами и избавилась от тяжкого груза побоев и оскорблений. И вскоре появился Павел. Он был на несколько лет моложе матери, работал на заводе и стал жить у нас, проводя большую часть времени с мамой за ширмой, на ее кровати. Видя это, я уходил из дома, чтобы вернуться потемнее. Мне тогда уже было 12 лет. Я воспитывался на 5% в семье (маме было некогда, новый муж отнимал все время), на 5% - в школе и на 90% - на улице, среди таких же "зеленых" шалопаев и парней постарше. Мы пили портвейн, курили папиросы «Беломорканала» и «Север», лихо закусывая мундштуки. Вечером ходили по улице компанией человек пятнадцать, громко улюлюкая над разбегающихся девчонок и редких прохожих. В это время я серьезно увлекся спортом - не бегом или боксом, а тяжелой атлетикой и "качалкой". После года тренировок нарастил мышцы, набрал силу и пользовался авторитетом среди своих друзей, а также дворовых команд нашего района. Учился я не очень хорошо, переходил из класса в класс со сплошными тройками только благодаря тому, что отстаивал честь школы, района, города на различных соревнованиях. Спорт поглотил меня до такой степени, что в небытие ушли шпаны-друзья и подростковая заинтересованность девчонками. Я отдалился от семьи. Отчим с мамой общались неплохо, он ее не обижал зная, что есть защитник - инвалид-папаша. Мама меня искренне любила, ругала правда за учебу, но ярко светилась глазами и улыбкой, читая в местной газете о моих успехах в спорте. Так продолжалось до 18 лет. Я легко сдал нормы для кандидата в мастера спорта. Был третьим на всероссийской олимпиаде в своем весе. Но однажды, на обычных областных соревнованиях, решив побить все рекорды, я взялся за неподъемную штангу и порвал связки на руках. После этого провалился месяц в больнице. Меня вылечили, но приговор врачей был суров - забыть о спорте, иначе останусь инвалидом. Это был конец, потому что я не представлял себя без тяжелой атлетики, без ежедневных тренировок в родном спортзале, спортивных состязаний, медалей и славы. Первые недели после болницы я ходил как потерянный, пробовал уйти в запой, но через три дня не понравилось и я пошел в родной спортзал. Увидел ребят, услышал слова сочувствия и утешения. Сел на скамейку и не видящим взглядом уставился на помост, где парни тренировали жим. На плечо опустилась ладонь. Я резко обернулся и увидел своего тренера Николая Ивановича, самого дорогого человека после мамы.

— Сергей, рад видеть тебя здесь. Я уже хотел позвонить. Не ожидай от меня сожалений, сам виноват, никто не заставлял брать на себя эту ответственность, но мы не будем плакать. Ты ещё слишком молод, все возможности впереди!

— Николай Иванович, — я почти заплакал, — но помимо штанги я ничего не умею делать. После школы даже в техникум не пошел!

— Ничего страшного, потом отучишься заочно. А пока, — он жестом приказал мне подняться и следовать за ним в тренерскую комнату. Там, за чашкой крепкого чая, определилась моя дальнейшая судьба. С огромным удивлением я узнал, что группировку «Спортивные», которую боялись все в городе, создал и уже два года руководит мой тренер, который всегда казался нам мягким и добрым человеком. В общем, я получил предложение, от которого не отказываются и уже через неделю вышагивал в новеньких спортивных кроссовках и стильной куртке по нашему колхозному рынку в компании с двумя «гориллами» и собирал деньги с лоточников. За год я, как говорится, «поднялся» — появилась своя квартира, правда, «однушка» на окраине, но лиха беда начало, иномарка «Форд», правда шестилитровая, но то ли ещё будет, связи, девушки, сауны. И все это закончилось внезапно и неожиданно. У Николая Ивановича были связи со всеми: и милицией, и администрацией, даже кто-то в ФСБ. Но в область пришел новый начальник УВД, и произошел сбой. Мы отправились на очередное бессмысленное задание с заезжими питерцами, разобрались с ними — поломали кому-то руку-ногу, кому-то ребра. И там же на пустыре нас окружил ОМОН, изъяв из нас оружие и другие приспособления, и доставил нас в полном составе в КПЗ, а на следующий день, по быстрому постановлению суда — в СИЗО.

Не стану рассказывать о том, как провел полгода в двенадцатиместной камере с тридцатью соседями и ждал суда, как плакала мама, услышав приговор - пять лет, слишком тяжелы воспоминания. Привезли из судебного здания в камеру - осужденку, а через неделю - этап, благо недалеко, в соседний город, известный своими оборонными заводами, да "красной" зоной общего режима. Ещё на следствии, в тюрьме, я узнал все "прелести" заключенной жизни. Особенно меня не напрягали, получив свободу малую дозу товарищества определенных лиц, да и посмотрев на мои бицепсы, вряд ли кому-нибудь пришла в голову идея ссориться по крупному. Но "крещение", как и все первые испытания, я получил и закрепилось за мной прозвище "спортсмен". написано для fotobab.ru В колонии я адаптировался быстро, "семейничал" с авторитетными личностями, регулярно получал от мамы посылки. Все мои деньги ей удалось забрать раньше, чем полиция их конфисковала, а потом большие китайские сумки с продуктами и табаком для друзей, я получал на КПП каждую неделю. В отказ от работы, как блудные, я не шел и трудился в рабочей зоне на изготовлении мебели, равные отношения были как с товарищами по отряду, так и с администрацией лагеря. Время летело, все дни были монотонными до одурения: утренняя проверка, работа, часовое занятие на тренажерах, изготовленных самими заключенными, вечерняя проверка, сон и все по новой. Пролетели первые полгода и подошло время положенной долгосрочной свиданки. Друзья по отряду с восторгом рассказывали о встречах (целых три суток!) с женами, матерями, о том, что за эти сутки забываешь где находишься и глотая радость встречи с родными большими глотками. И вот, накануне женского праздника 8 марта, меня пригласили в здание лагерной администрации. Там я подписал бланк правил поведения на длительном свидании и с разрешения хмурого майора - "кума" зоны, позвонил домой. Трубку поднял Павел, обрадовался, заухал и быстро передал её маме.

— Привет, мама...

— Привет, Сереженька, родной! Как ты, из далекой страны, да по телефону?

— Позволили. Мама, у меня срок свидания подошел, можешь приехать на 3 дня?

— Ты еще спрашиваешь, когда и что привезти?

— В любой день, привезешь то, что в передачках передашь, еще носки, трусы, да сама знаешь, что нужно.

— Я завтра же приеду!

— Завтра праздник.

— Вот и проведу его с тобой, мой золотой, жди!

— Спасибо, мамочка!

Я чуть не расплакался, слушая родную до сердечной боли знакомую речь. Хлюпнул носом и положил трубку.

— Когда приедут? — спросил майор, глядя в сторону.

— Завтра.

Он пододвинул ко мне лист бумаги и ручку.

— Напиши имя и фамилию матери. Я передам на КПП. А сам завтра к обеду будь готов. Вызовут.

— Спасибо.

— Свободен!

Весь день я провел, как в тумане, а наутро в голову полезли разные мысли: вдруг мама почему-то не сможет приехать, вдруг что-то случится и мне отменят свидание? Я не находил себе места, пока, ближе к вечеру, не прозвучало в проходе отряда:

— Панов, на выход!

Я схватил с тумбочки пакет с необходимыми вещами и бегом устремился к дверям. Успев пожать руки семейникам,...

 

которые поздравляли с первой свиданкой, пересек плац и остановился перед одноэтажным зданием, покрашенным в веселый салатовый цвет. Внутри, на входе, меня ошмонал прапорщик-комендант, прошипел: «Иди в четвертую!» и обернулся к новоприбывшему заключенному, чтобы оформить и его. С рожью в коленях, с красным лицом я открыл филенчатую дверь с табличкой «Комната 4» и увидел маму, сидящую на стуле.

— Мама! — я бросился к ней, развевая руки, слезы заполнили мои глаза, дыхание перехватило.

— Сереженька! — Мама обняла меня, она плакала, и слезы двумя струйками стекали мне на плечо.

— Сережа, — еще раз повторила она дрожащим голосом, обмякла и опустилась на стул. Я испугался, что от переживаний мама может потерять сознание и опустился на колени около неё внимательно всматриваясь в это родное, с детства любимое лицо, я целовал её глаза, руки и шептал: «Мамочка, успокойся, вот он я, живой и здоровый». Мама открыла глаза и улыбнулась.

— Прости, сыночка, я так ждала этого момента, что переволновалась и испугала тебя, больше этого не будет.

Она крепко поцеловала меня в висок, вытерла слезы и встала, поправив юбку и блузку.

— Сейчас мы с тобой сядем и обо всем будешь мне рассказывать, а я буду тебя кормить. Кушать хочешь?

За окном уже стемнело, и я вспомнил, что за весь день во рту маковой росинки не было.

— Очень хочу, — ответил я маме, и она тут же зацепилась, расстегивая сумки, доставая какие-то кастрюльки, термосы, судки и массу пакетов.

— Сейчас, Сережа, я все разогрею, мне уже показали, где здесь плиты газовые находятся. Я, пока тебя ждала, с одной женщиной разговаривалась, она уже в третий раз к сыну приезжает и все знает.

Я смотрел, как мама все заботливо расставляет на столе и любовался ею. Маме исполнилось 39 лет и она была красавицей в полном смысле этого слова: длинные светлые волосы, фигуристое тело с ровной осанкой. Когда жили с отцом, мама была похожа на серую молчаливую мышку, но избавившись от этой вечно пьяной обузы, она расцвела, и я очень-очень любил её. Мама ушла на кухню, в конец коридора, я скинул надоевшую за эти полгода заковскую хэбэшную робу с полоской — «паспортом» и переоделся в цивильные футболку и спортивный костюм, заботливо мне привезенные, сел на кровать и стал задумчиво грызть сухарик, я их с детства люблю. Мама, раскрасневшаяся от готовки, вошла в дверь, неся в руках кастрюлю и тут же ушла за сковородой со шипящими кусками мяса. Мы чинно уселись, но в дверь раздался стук, и зычный голос дубака-контролера позвал на поверку. В коридоре, кроме меня, выстроились ещё пять человек незнакомцев, видимо из других отрядов. Прапорщик быстро закончил перекличку, закрыл журнал и распустил всех по комнатам.

— Вот и все, до утра никто не придет, — сообщил я маме, присев за стол. Она с загадочным видом вытащила из-под кровати большую кастрюлю, поставила на стол и открыла ее. Емкость была заполнена на три четверти холодным картофельным пюре, которое мама тут же начала колотить ложкой, вытаскивая из этой массы чекушку водки, а за ней и вторую.

— Вот, сынок, полноценный праздник у нас, женский день!

Черт!! За этими возбуждениями и приготовлениями к свиданию я совсем забыл про знаменательную дату, бросился к своему пакету и достал подарок.

— Мамочка, это тебе, поздравляю!

Ребята из кузницы за 10 пачек сигарет и чай отковали из меди и олова обалденную розу на коротком стебле и чуть подкрасили её, получилось здорово! Мама с восхищением смотрела на металлический цветок, ахая и охая:

— Сереженька, какая прелесть, спасибо, родной мой!

Она обняла меня, прижавшись всем телом и крепко поцеловала, да так крепко, что мой друг в штанах моментально среагировал, да и не мудрено, женских объятий я был лишен в течение целого года. Мама ещё раз поцеловала меня и усадила за богатый стол. Чего тут только не было, и все блюда, все салаты — мои любимые! Отсидев год, я много слышал, а то и сам был свидетелем, как приходили парни со свиданиями на ватных ногах, а потом отправлялись в больничку под капельницу, а то и ещё хуже. Это — «кишки», зэки-молодежь, которых перемыкает при виде еды, и они жрут, жрут до усердия, до желудочных колик и дикой боли, когда уже не работает пищеварение; мы это называли «желудок встал». Я же знал, как вести себя с деликатесами и ел понемножку, прислушиваясь к внутренним ощущениям, а перед этим мы с мамой выпили из местных эмалированных кружек водки, вкус которой я уже забыл, а потом и по второй, и начался вечер воспоминаний, вопросов и рассказов о том, что творится дома; я же вводил маму в курс зоновской жизни. Под потолком тускло светила лампочка, мы переместились за стол на одну из кроватей-полуторок и сидели, крепко обнявшись, и не могли наговориться. Вскоре водка была выпита, я захмелел с непривычки, а мама раскраснелась и просто молча сидела рядом, положив голову мне на плечо. За окном, как огромный желтый блин на темно-синем фоне, висела луна.

— Полнолуние — время загадок и секретов, — прошептала мама.

— Ага, ещё время оборотней, вампиров и прочего злого, — задумчиво пробормотал я, и мы оба рассмеялись. Мама тоже немного опьянела, то ли от водки, то ли от момента общения со мной. Она достала из сумочки маленький плеер с динамиком, включила что-то медленное и пригласила меня:

— Кавалер, предложите потанцевать даму, она так это любит!

— С удовольствием!

Мы встали, обняли друг друга за плечи, и мелодия плавно подхватила и унесла нас далеко отсюда: от периметра с кольцом зазоров, от КСП, контролеров, собачьего лая. Когда закончилась музыка, мы так и продолжали стоять, слегка качаясь в такт ушедшей песне.

— Сережик, уже поздно, давай располагаться спать. Я только посуду помою.

Я помог отнести маме чашки-тарелки в помещение с двумя большими раковинами, а сам пошел в комнату готовиться ко сну и незаметно для себя задремал, не дождавшись мамы, но мгновенно проснулся, услышав, как она закрыла дверь, плотно задвинув защелку.

— Сыночек, ты спишь?

— Да нет, мам, только глаза прикрыл, а спать не хочу.

— Давай я рядом лягу, поговорим ещё, а потом уйду к себе на кровать?

— Конечно, мамочка!

Она погасила свет, зашуршала в темноте снимаемой одеждой — блузкой и юбкой и в одной шелковой, потрясающе красивой комбинации. Скользнула ко мне под одеяло, прижалась, обняла.

— Сережа, а кто здесь твои товарищи? Как вы справляетесь?

Я кратко рассказал о системе "семей" на зоне: когда несколько человек собираются вместе, делятся всем — от сигарет до одежды. Защищают друг друга и так далее, и так далее.

— Дa, этo дeйствитeльнo интeрeснo, — вздoхнулa мaмa. — Видимo, нaш сын рaстёт и понимaeт, чтo крoмe традициoнных oтнoшeний между людьми мoжет быть и другой вариант. Мы жe не привязаны к стереотипам.

Да, я тоже увидел, что моему другу понадобилось проявить активность при виде женской привлекательности. Он так сильно возбудился, что разорвал свои трусы от напора страсти. Я объяснил маме о том, что в нашей команде есть разные люди, и лишь 10% из них можно назвать "пидорасами". Остальные либо случайно оказались в "голубом углу", либо совершили ошибки. Но эти 10% получали полную порцию от заключенных-зеков. Я не хотел лазить в грязные дебри или слушать бесконечные сплетни. Поэтому я дружил с Дуней Кулаковой несколько раз в день. Я рассказывал все это сдержанно, но мама поняла и, гладя своей ладошкой по моей короткой прическе, прошептала:

— Бедненький, как тебе сложно. — И начала тихонько плакать.

— Мамочка, я сам виноват во всем. Нет смысла обвинять кого-то еще, — успокаивал я маму, гладил ее по голове и плечам, при этом мой возбужденный член неумолимо впивался в ее бедро, а в голове вертелась одна мысль — пойти в туалет и подрочить. — Не плачь, я очень сильно тебя люблю!

Мама ещё крепче прижалась ко мне и словно не замечая стояка быстро-быстро прошептала...

 

 

— Сереженька, я тоже очень сильно люблю тебя! Видишь, как сильно ты возбудился? Может быть это неправильно, что мы лежим как мать и сын, но бедный мой, я все понимаю! Я даже до твоего прихода познакомилась с одной женщиной по имени Наташа. Она уже в третий раз приезжает к сыну и призналась мне, что каждый раз позволяет ему "разрядиться", ты понимаешь. Это, конечно, не соответствует нормам и морали, но кто их придумывал, эти нормы?! Я решила так!

Я с огромным волнением почувствовал, как нежная мама положила свою ладонь в мои трусы, прижала ее к напряженному члену и начала его ласкать.

— Может быть, ты возненавидишь меня, будешь проклинать, — продолжала мама, но я прервал ее монолог легким поцелуем на губы и положил руку на попку, этим выразив все свои желания. Она глубоко и как-то неотразимо вздохнула, прижалась ко мне изо всех сил и взяла мои губы в сладкий плен, запустив в рот свой острый язычок. Поцелуй получился настолько длительным, что мы оба задыхались и, отлепившись друг от друга, обессиленно лежали на спине. У меня даже ум за разум заболел, и я не знал, что делать дальше. Если бы была на месте мамы другая женщина, она уже бы закричала от моих движений. Но это же моя самая любимая женщина в этом мире?! Все эти мысли повлияли на мой член, который стал заметно опадать, а яйца начали сильно болеть. Мама заметила это и со скорбью сказала:

— Я была права, я против тебя даже в качестве утешения, да и неудивительно старуху не хотеть.

— Мамочка, какая ты старуха?! Прости, просто я сейчас привыкну к этой мысли, и все будет хорошо.

Видя мои сомнения и страдания, мама решила взять инициативу в свои руки, в прямом смысле этого слова. Я почувствовал, как ее пальчики зацепили резинку моих трусов и стали настойчиво и нежно спускать их вниз, при этом я помогал шевеля ногами. Затем мама приподняла попу и резко сняла комбинацию, оставшись только в белых кружевных трусиках. Она отбросила шелк в сторону, крепко всосалась в мои губы, положив одну ладонь на пробуждающийся член, а другой гладя меня по плечам и груди. "Будь, что будет!" — подумал я и резко подменил маму под себя, торопливо начал снимать кружева с бархатистых, горячих бедер.

— Дорогой, не торопись, у меня уже почти год не было мужчины.

— А как же Павел? — удивился я.

— Он очень хороший, заботливый, но с этим делом у него проблемы, ходит к врачам, но пока безрезультатно, вот так-то.

— У меня там, наверное, все запущено — пошутила мама, и ее шутка полностью развеяла мое оцепенение. Я осознал, что рядом лежит прекрасная женщина, абсолютно обнаженная. Пускай это моя мама, но я так сильно хочу ее, как не хотел до этого никого. Руки легли на мамину грудь и начали ее осторожно массировать, гладя пальцами соски и постепенно спускаясь все ниже и ниже. Ладонь прильнула к мягкому холмику лобка и потянула вниз трусики, убрав последнюю преграду. В окне светила луна и я отчетливо видел маминo белое тело — такое соблазнительное, такое желанное, зовущее к себе. Мамина киска была аккуратно подбрита и, несмотря на дикость и неоднозначность ситуации предстоящего секса с родным сыном, она обильно текла. У меня самого друг плакал прозрачными, резко пахнущими капельками и был готов взорваться в любую секунду. Мы в очередной раз слиты в далеко не родственном поцелуе, и мама, широко раздвинув ноги, приготовила меня на себя, положила ладонью мне на ягодицу и хуй, как скоростной поезд, ворвался во влажный, горячий тоннель, расширяя эластичные узкие стенки.

— Дорогой, помедленнее, мне больно — простонала мама. Я осознав это, стал осторожно и нежно прокладывать себе путь до самого дна ее жаркой похотливой пещерки, вызывая у мамы ещё один стон — уже не боли, а наслаждения. Не спеша мы начали двигать телами навстречу друг другу, раскачиваясь на волнах страсти, и хватило меня на полминуты: острая волна прокатилась от гениталий к голове, я прорычал что-то и начал изливаться в маму, дрожа в оргазме, как в приступе лихорадки. Мама обхватила меня крепко за задницу, прижала к себе, словно хотела проглотить всего, без остатка, засунуть в животик, из которого я появился когда-то. Потом мы лежали рядом: мама положила мне голову на плечо, пальцами теребила волосы на груди и шептала:

— Маленький мой, не расстраивайся, что так быстро все получилось, это потому что было долгое воздержание, ведь главное, что мы это сделали, хотя мне до сих пор стыдно.

Я, в который раз, прикрыл ее губы своими, засунул язык в ее милый ротик и начал там движения, имитирующие нежный поцелуй, а мама отвечала тем же. Она встала с кровати, достала из сумки халат, согнувшись и показав мне привлекательность между половых губ.

— Пойду помоюсь, ты меня наполнил, что аж в ушах бурлит,— хохотнула она,— а ты не вздумай спать!

— А ничего, что я внутри? — испугался я.

— Все нормально, эти три дня можно,— и она открыв дверь , выпорхнула в коридор. Последняя фраза мамы обещала ,что три дня пройдут такой негой ,что я буду помнить их всю жизнь! Пронеслись минуты ожидания , скрипнула дверь , стукнула защелка и мама, рывком сбросив с себя халат, нырнула ко мне. Она обалденно пахла земляничным мылом и тут же начала влажным полотенцем вытирать моего бойца, который уже проснулся , потянулся во всю длину и стоял покачиваясь.

— Ах ты, миленький,— причитала мама , обтирая член,—потрудился и опять готов к работе ,как оловянный солдатик! Бедненький , сейчас мама тебя успокоит.

Она поцеловала головку, но не взяла ее в рот, а посмотрела на меня и быстро заговорила:

— Когда мы смогли перейти эту грань, о три дня мы не мама и сын, а любовники и будем делать все, что хотим! Ты будешь воплощать свои фантазии, а я — свои , хотя самую главную я уже претворила в жизнь. Мне стыдно сказать ,но когда я постоянно видела дома твое накаченное тело , я представляла нас вместе, в одной кровати ,как сейчас. Меня имел Паша, а я фантазировала , что это сын вводит свою дубинку, я даже подсматривала за тобой в душе, вот такая я развратная мать!

— Почему ты ни разу не намекнула раньше, если хотела? — прямо спросил я и потерся о мамино бедро напряженной плотью.

— Ну, мечта это одно, а действительность с ее правилами и порядками — другое. Сейчас можно все, потому что... Потому что! — закончила мама и поцеловала меня в грудь, живот, пупок, взяла член в руку, повела плотью по своим щекам, подбородку и, облизнув головку, начала медленно вводить её в теплое нутро своего ротика. Я напрягся, как струна, в голове вновь зазвенело, и член непроизвольно двинулся вперед, ощущая трепещущий язычок и внутреннюю мягкость щек.

— Мамочка, я тоже хочу поцеловать тебя, пожалуйста!

Она, не выпуская любимую игрушку изо рта, уселась мне на живот, приподняла попу и напротив моего рта расположились булочки и пирожок, разделенный надвое щелкой, по которой я тут же провел языком, вызвав у мамы легкую дрожь в животе. Я лизал и сосал мамину писю, засовывал язык в дырочку, как можно глубже, одновременно испытывая обалденные ощущения от маминых губок на своем члене, пока не понял: все, кончаю! Одновременно с толчками моего хуя, мамина пизда взорвалась и оросила меня пряной пахнущей жидкостью, которая перепачкала мне всё лицо и попала в рот, заставив сглотнуть. Вкус не очень, но ничего, пойдет! Мама стонала и тряслась, сидя на мне, а я тихонько рычал, в общем, вечер удался, хотя оба мы этого боялись! В полной отключке откинувшись на кровать, мы моментально уснули, голые, потные, плотно прижавшись друг к другу.

Утром я по привычке проснулся очень рано, часов в пять, чуть было не бросился одеваться и готовиться к утренней поверке, но вовремя опомнился и зашеменил по коридору в туалет. Сделав все дела, вернулся в комнату, закрылся и в свете полной луны, залюбовался мамой. Она лежала на боку, едва прикрытая простыней, грудь свесилась на бок, а легкая накидка задралась вверх, обнажив наполовину симпатичную попу, а у меня — утренний стояк! Кто служил в армии, знает, что такое просыпаться со стоячим другом, а у зеков это — второе сильнее! Я осторожно опустился на кровать рядом с мамой и, чуть дыша, положил руку ей на грудь, попмял её немного и начал спускаться по животику к сладкой пещерке, проследил по коротким, жестким волосикам, чуть-чуть раздвинул ножки и, нащупав пальцем бугорок клитора, начал нежно теребить его. На что мама ответила глубоким вздохом, открыла глаза, затянутые сонной поволокой и прошептала:

— Уже утро?

Я нежно поцеловал её, ощущая, как под ласками раскрываются ноги, приглашая меня и моего друга в гости. Аккуратно перевернулся на мягкое тело и почувствовал мамину руку, направляющую возбужденный член в горячую, влажную глубину. Вошел, и начались утренние ласки, сопровождаемые стонами матери, поцелуями и шепотом:

— Родной мой, как я тебя люблю, мне стыдно, но мне сладко. Я каждую минуту хочу тебя!

Тела двигались навстречу друг другу, ускоряя темп. Истекали потом и похотливыми запахами. Метались по кровати, принимая самые фантастические позы. Мама начала дрожать от холода, вцепилась зубами в подушку для заглушения крика или даже какого-то рычания и забилась подо мной, обильно кончая. Я как можно глубже засунул член в огнедышащую вагину и начал наполнять ее скопившейся за год спермой. Было её так много, что простынь под нами вспотела от сексуальных выделений двух тел. Мама отошла от оргазма минут пять, а когда успокоилась, обняла меня и мгновенно уснула. А потом были три дня и три ночи, наполненные любовью сына к матери, матери к сыну. И пусть эта любовь была греховной по меркам ханжей, мы не жалели и не жалеем об этом! А через два месяца мне пришло письмо с воли, от мамы: "Сережа, сынок, здравствуй! Как ты там? Как здоровье? Дома все хорошо, а из новостей главная — у тебя скоро будет брат или сестренка! Павел рад ужасно, на руках меня носит, а я боюсь, как рожать буду в мои-то годы? Ты рад?"

Да, я был очень рад, потому что знал, чей это ребенок, которого сейчас бережно вынашивает мама.