Дети Вудстока. Из книги Эро рассказы дети Часть 5

Часть вторая. 1999 г.

Это фантазия? Это реальная жизнь?

Композиция Фредди Меркьюри "Богемская рапсодия".

Мы должны были уделить больше внимания и не быть настолько изолированными от ситуации, в которую попали фанаты. Я думаю, было безответственным просто выйти, выступить и уйти, не обращая внимания на некоторые детали, сопровождающие шоу.

Антони Кидис, лидер группы "Red Hot Chilly Peppers"

Я не видел, чтобы кто-то получал травмы.

И вы не видели этого. Когда ты смотришь на море людей с двадцатифутовой сцены, когда ты выступаешь, ты чувствуешь свою музыку, и это то, что от тебя ожидают. Разве я мог заметить, что что-то идёт не так?

Фред Дёрст, вокалист группы "Limp Bizkit".

Глава 1. Автобус

Стюарт уселся на мягкое кресло, запихнул дорожную сумку под ноги, откинулся на спинку и с облегчением закрыл глаза. Вот и всё! Ещё какие-то три часа - и он дома, там, где - мягкая постель с чистыми, свежими простынями, теплые запахи из кухни, праздничный ужин с родными, своя - своя, черт побери!!! - комната, монотонно гудящий телевизор, вид из окна, знакомый с детства... Там, где не надо ни спешить, ни прятаться, ни бояться, где не надо видеть везде врагов... Как же долго он не был дома! Как же он скучал по такому простому, но милому богатству, чьё начало - здесь, в общем междугороднем автобусе... "Хорошо-то как!" - Стюарт вытянул вперед ноги.

Если бы ещё не эта компания на задних сидениях... Шуму от них больше, чем от арабов на базаре. Сколько их там - пятеро, шестеро или больше? Стюарт приподнялся и глянул в зеркало водителя: "Ого, сколько их там! Чуть ли не до середины автобуса заняли...". Ему не хотелось призывать их к тишине - кому нужны лишние проблемы? Тем более если большая часть той компании - негры: только начни что-то говорить, сразу завопят про дискриминацию. И хорошо, если просто завопят... "Ладно, и так доедем. Да и ехать-то не очень долго" - Стюарт опустился обратно на сидение.

Смотря в сторону, он увидел, что компания раздражала не только его. Молодая женщина, сидевшая справа через проход, также бросала недовольные взгляды в ту сторону. Остальные пассажиры делали вид, будто им совершенно не мешает такое шумное чёрно-белое присутствие. Немного подумав, Стюарт тоже решил не вмешиваться. В конце концов, порядок в автобусе — это дело водителя, пусть у него голова и болит. Окончательно разобравшись для себя с нахальной компанией, он слегка повернулся к соседке, понимающе улыбнулся и произнес:

— Похоже, нас ожидает весёлое путешествие.

— Да уж. — Она потряхнула головой в знак согласия. — Но это их ещё мало. Перед нами ушло ещё два автобуса. Так они под завязку были набиты такими компаниями.

— Серьёзно? — с удивлением отозвался Стюарт. — Тогда понятно, почему я два дня билет не мог купить.

— Не вы один, — хмыкнула женщина. — Я тоже только с третьей попытки сюда попала.

— И, наверное, не только эти два автобуса были переполнены, — как бы про себя проговорил Стюарт, вновь оглядываясь на шумную компанию. — Странно даже... Что их всех вдруг потянуло за город? Они не похожи на провинциалов. Особенно негры, — ухмыльнулся он своим мыслям. — А те, кто живёт в Гнилом Яблоке, редко спускаются со своей высоты к домикам из красного кирпича. Пикник там, что ли, какой-то организуют? И всем нью-йоркцам сегодня — скидки?

Женщина улыбнулась и пристально осмотрела своего собеседника:

— Похоже, вы давно не были в Америке.

— Да, давненько, — ответил Стюарт. — Я три дня назад как вернулся в Штаты.

— Из Косово, верно?

— Как вы догадались? — удивился Стюарт.

— Форма, — улыбнулась женщина. — Тогда понятно, почему вы не знаете о том, что здесь происходит. Завтра рок-фестиваль начинается. Посвященный 30-летию Вудстока. Я вот туда еду по работе — делать репортаж.

— Одна? Вы журналист?

— Да.

— И вы не боитесь одна ехать на рок-фестиваль?

Женщина беззаботно улыбнулась:

— Боишься, не боишься... Это работа. Да и что может со мной случиться на обычном рок-концерте-то?

— Ну это не совсем обычный концерт, — протянул Стюарт. — И народу побольше будет...

— Я не одна там буду, — произнесла женщина. — Там мои коллеги с MTV, из других изданий. А вместе нам никакая толпа не страшна.

— И где это будет проходить?

— В Риме.

Стюарт напряг память, пытаясь вспомнить, где же можно в этом городишке провести такой большой фестиваль. Женщина с еле уловимой улыбкой наблюдала за ним и, видимо, догадавшись о причине его раздумий, сказала через некоторое время:

— Старая авиабаза "Гриффитс".

— Адское местечко, — пробормотал Стюарт.

— Вы там были?

— Нет, просто наслышан. Да, не повезло вам — в такую жару до Олбани, оттуда — в Рим. Четыре часа, да ещё в такой компании... Хорошо мне: какой-то час остался...

— А куда вам?

— В Бетель, на родину. В отпуск на три недели еду.

— Как — на три? Разве война в Косово не закончилась?

— Война-то закончилась, но мы базу начали строить. Возле Урошевца. А я — контрактник, — вздохнул Стюарт.

— И долго вам ещё по контракту?

— Год. Я с девяносто пятого дома не был.

— По-я-ятно — протянула женщина и неожиданно произнесла. — А я так давно не была в Бетеле...

— Вам доводилось быть в Бетеле? — удивился Стюарт.

— Несколько раз. — Женщина снова улыбнулась чему-то. — Я там родилась, неподалеку от Бетеля.

— Так мы с вами земляки, — почему-то обрадовался Стюарт. — Я же тоже там родился. Правда, не в самом Бетеле, а около. Кому рассказать, как я родился — не поверят в жизни. Я и сам долго не верил, даже отцу.

— Серьезно? — подалась к нему женщина, опираясь о подлокотник кресла. — И что ж такого странного в вашем рождении? Не расскажете? Не бойтесь, это не для прессы. Мне и вправду очень интересно.

Стюарт слегка заколебался, но, увидев неподдельный интерес в глазах женщины, возбудился.

— Мой отец рассказывал, что я родился в первый день того самого Вудстока, который сейчас так отмечают. Прямо на поле. Толпа в полмиллиона человек, дождь, грязь, музыка... Отец говорил, что в этот момент как раз выступала Мелани. Вы себе такое представить можете — родиться чуть ли не под "Beatiful people"?

В это время автобус тронулся с места и покатил к выезду с автовокзала. Стюарт бросил взгляд в лобовое стекло и не заметил, как расширились от изумления серые, необычной формы глаза женщины, и как она ещё раз, но уже более внимательно, оглядела собеседника с ног до головы. Когда же Стюарт снова перевел взгляд на неё, её лицо выражало только глубокую задумчивость.

— Ну вот и поехали. Ещё час — и наконец-то дом... — проговорил он.

— Да-а-а, — растягивая слова, проговорила женщина, — в это и впрямь с трудом поверить.

— А вы? Вы верите?

— Я-то? Хм... Да верю, пожалуй... Значит, вы и есть тот самый Вудстокский младенец, которого журнал "Лайф" искал чуть ли не по всей Америке?

— Ну пoчeму срaзу я? — вoзрaзил Стюaрт — Мoй oтeц гoвoрил, чтo тaм нeмaлo былo рoжeниц. Мoгли и нe мeня искaть. В oднoй кoмпaнии с ним, нaпримeр, eщё двe бeрeмeнныe нaхoдились. A oднa вooбщe рoдилa прямo в aвтoмoбилe. В прoбкe нa Сeмнaдцaтoм шoссe.

— A вaш oтeц в Бeтeлe живёт?

— Дa. Oн тaм дaвнo пoсeлился, пoчти срaзу пoслe смeрти мaтeри.

— Прoститe. — Жeнщинa прoтянулa руку и чуть кoснулaсь eю Стюaртa — Я нe хoтeлa...

— Ничeгo стрaшнoгo, — oтoзвaлся Стюaрт, сeрдцe кoтoрoгo ёкнулo при прикoснoвeнии. — Я вeдь и мaть свoю нe пoмню — тoлькo пo рaсскaзaм oтцa. Oн oдин мeня вoспитывaл.

— Я бы хoтeлa с ним пoгoвoрить — нeoжидaннo прoгoвoрилa жeнщинa — Этo интeрeснaя истoрия. Oчeнь, oчeнь интeрeснaя... И oчeнь вaжнaя... для мeня — дoбaвилa oнa впoлгoлoсa. Стюaрт eё услышaл.

— Жaль, чтo вы в Рим eдeтe, — скaзaл oн. — Мы мoгли бы вмeстe выйти в Бeтeлe, вы бы пooбщaлись с oтцoм, пeрeнoчeвaли в гoстиницe у Тaйбeрoв, a утрoм ...

 

 

я бы вaс oтвёз в Рим. Кaк рaз к нaчaлу фeстивaля. И нa рoдинe пoбывaeтe, и пeрeнoчуeтe нoрмaльнo. Бьюсь oб зaклaд, в тoм Римe сeйчaс тaкoe твoрится, чтo ни в oднoй гoстиницe мeстa нe будeт. Дaжe вaши кoллeги вaм нe пoмoгут.

Жeнщинa нeскoлькo дoлгих минут смoтрeлa нa Стюaртa, зaтeм oзoрнo зaсмeялaсь и прoгoвoрилa:

— Вы нaстoящий искуситeль. Кaк и пoлoжeнo aмeрикaнскoму сoлдaту.

— Сeржaнту, мэм, — приoсaнился Стюaрт.

— Aх, прoститe, — снoвa зaсмeялaсь жeнщинa и кoснулaсь eгo рукaвa. — Тoлькo уж нe «мэм», a «мисс», рaз вы — сeржaнт.

Нa сeй рaз пришлoсь извиняться Стюaрту. Жeнщинa нeбрeжнo мaхнулa рукoй в oтвeт нa нeлoвкиe извинeния и прoдoлжaлa:

— Как вы бы хотели, чтобы вас называли, мистер искуситель? Важно знать, с кем мне придется делиться воспоминаниями о детстве.

— Стюарт Макги к вашим услугам, — шутливо поклонился головой Стюарт.

Женщина снова посмотрела на него с округлившимися от удивления глазами, и Стюарт перехватил этот взгляд.

— Что-то не так? — тревожно спросил он.

— Как странно, — вместо ответа проговорила женщина. — Какой сегодня день... очень странный... Нет, так не бывает. Вы разыгрываете меня. Признайтесь.

— Что странно-то? Почему я вас разыгрываю?

— Потому что... Вас зовут так, как моего отца.

Стюарт не нашелся что ответить. В разговоре возникла пауза.

Автобус катил по нью-йоркским улицам к северо-западной окраине. Женщина смотрела прямо перед собой, но было ясно, что городские пейзажи её совсем не интересовали. На лице отражалась сложная гамма чувств — недоверие, удивление, работа памяти, изумление, снова недоверие... Стюарт смотрел на её профиль и не решался нарушить молчание. И лишь когда кварталы небоскребов сменились пригородными домиками, он негромко спросил:

— Простите, мисс... А как вас зовут?

Женщина не ответила. Стюарт было решил, что она не расслышала, но через несколько минут она отозвалась — изменившимся, словно отстраненным от всего голосом:

— Флоренс...

Теперь настал черед удивляться Стюарту.

Глава 2. «Вновь я посетил...»

— Вон там, под дубами, и стояла медпалатка.

Они втроем — Флоренс, Стюарт и Льюис, его отец — стояли перед полем, тридцать лет назад принадлежавшему «Трехпалому», как называли в Бетеле Макса Ясгура. Сейчас оно совсем не было похоже на то место, где когда-то творилась история. По его периметру высился двухметровый забор, а напоминанием о том, что здесь когда-то проходил самый знаменитый рок-фестиваль, служила лишь мемориальная плита, установленная перед забором.

— Очень хорошо, что деревья оставили нетронутыми, — произнес Стюарт тихим голосом. — Зачем забор?

Льюис пожал плечами:

— Говорят, что будут строить что-то. Но когда, зачем — никто не знает.

Флоренс подошла к плите и внимательно прочитала надпись, затем, несколько минут задумавшись, повернулась к мужчинам и спросила Льюиса:

— А вы не знаете, кому сейчас принадлежит поле?

— Конечно, знаю, — откликнулся тот. — Какому-то большому парню из Нью-Йорка, Аллану Джерри.

— Я слышала это имя, — кивнула Флоренс. — Ему принадлежат несколько газет и пара городских телеканалов. Не Руперт Мердок, конечно, но на поле, как видно, денег у него хватило.

— Да ещё на такое, — пробормотал Стюарт. Он никогда раньше не испытывал особого благоговения ни перед Вудстоком, ни перед полем Ясгура, в отличие от своего отца, но сейчас его переполняла непонятная злость. Он всегда считал поле чем-то неизменным, своим, на которое никто больше не имеет права претендовать, и сейчас ему казалось, что кто-то нахально вторгся в личное прошлое и играючи купил его со всеми детскими игрушками и колыбелькой. И Стюарт чувствовал себя купленным вместе со своим необычным детством.

— Но если что-то построят, то будет работа, — заступился за магната Льюис. — А работа для городка в четыре тысячи жителей — это всегда серьезно.

— Только не говори, что все четыре тысячи жителей сразу обеспечатся работой благодаря этому меценату-магнату, — подколол Стюарт.

— Смотря что построят, — не сдавался отец.

— А что здесь можно построить?

— Да хоть даже свалку для мусора и мусороперерабатывающий завод в придачу — это все лучше, чем поле, которое пустует уже много лет.

— Почему так получилось?

— Да потому, что Ясгура до банкротства довели, — отозвался Льюис. — Ему никто не простил фестиваля — ни люди, ни власти округа. Его перестали покупать молоко, его часто штрафовали. Его не спасло ничего — даже то, что о нём в песнях пели, что его в фильме показали. А он-то уже был немолод. Вот повоевал он со всеми, сколько духу хватило, да и плюнул. Продал ферму и уехал — вроде к сыну. Он тоже к этому руку приложил — всё перетягивал к себе. Ну и поддался Макс. А поле это он давно забросил. Оно после фестиваля пару лет, если не больше, было непригодным ни подо что.

— Грустная история, — проговорила подошедшая к ним Флоренс. — И как-то всё это... несправедливо. Неправильно, что ли. Ну не должно быть так.

— А как оно должно было быть, по-вашему?

— Не знаю даже... Но человек, который дал возможность выступить таким людям... И так к нему отнестись...

— Мисс, жизнь вообще очень несправедлива и неправильна, — наставительно проговорил Льюис. — Я думаю, что в другой стране было бы точно так же. Всё должно приносить пользу, а не страдать от моли.

Стюарт поморщился от его менторского тона и апломба, с которым были сказаны последние слова, но спросил:

— А кому он дом продал?

— Какому-то Рою Ховарду, — небрежно ответил Льюис. — Тоже чудак ещё тот. Хочет повторить здесь Вудстокский фестиваль.

— И что?

— И ничего. Ему не разрешают. Он ссылается на отмену закона о запрете в штате массовых мероприятий, а ему в ответ указывают на проблемы последних фестивалей. В восемьдесят девятом, в девяносто четвёртом... Он говорит о том, какую славу и прибыль это может принести, а ему в ответ: «Мистер Ховард, если вы воскресите Джимми Хендрикса, то, может быть, мы вам и разрешим провести здесь фестиваль».

— В общем, все насмехаются, — выразил Стюарт свое недовольство. — Папа, я не понимаю: а зачем ты об этом рассказываешь с таким восторгом? Ты же раньше трясся над этим полем, как Скрудж Макдак над золотом. Как будто оно — твоё. Ты же мне все уши прожужжал о том, как вы здесь классно тусовались, какая крутая была грязь, как здорово все пели и развлекались. Как я родился, в конце концов... Я уже благодаря тебе поверил в то, что это несчастное поле — центр мироздания, Мекка и Голгофа в одном месте, а сам я — почти избранник судьбы. И тут вдруг ты так обо всём рассказываешь — Ясгур закрылся, поле купили... Будто ты об этом всю жизнь мечтал.

— Сынок,— положил руку на его плечо Льюис,— память — прекрасная вещь, но только для тех, кому это действительно нужно и дорого. А таких немного. Уже нет тех людей, которые слушали Хендрикса или Фогерти. Спроси у кого-нибудь, знают ли они Пола Баттерфилда или Джонни Винтера — у тебя спросят "Это что, актеры? А где они снимались?" Спроси сейчас у кого-то в Бетеле о Вудстоке — одни вообще тебя не поймут, а другие только скажут "Слава Богу, что этот сумасшедший Ясгур отсюда убрался". Такова жизнь, мальчик. А делать из большого куска земли фетиш просто ради ностальгии — это... — Он запнулся, пытаясь подобрать нужное слово — это не по-американски даже. — Он и сам понял, что сказал что-то не то, но другого ничего в голову не приходило.

Стюарт молча скинул руку с плеча и пошёл к дороге в Бетель. Льюис и молчавшая Флоренс последовали за ним.

— Я вот что хотел у вас спросить,— заговорил Льюис, когда они уже вышли на дорогу. — Как Стюарт, Молли? Что с ними? Давно вы их видели?

Флоренс быстро бросила на него взгляд и отвернула глаза. Несколько долгих минут они шли молча. Наконец молодая женщина заговорила:

— Они не живут вместе.

— Давно?

— Уже лет пятнадцать....

Мама у него - новая семья. Работает она продавцом в торговом центре. Живут в пригороде. А папа... папа в больнице Маклина.

Льюис от неожиданности даже остановился:

— Как? В больнице Маклина? Той самой?

— Другой нет, — грустно улыбнулась Флоренс.

— Но... но как?... ЛСД, наверно? — внезапно догадался Льюис.

Флоренс кивнула.

— Он так и не бросил его принимать...

— Он даже научился его делать, представляете? — ответила Флоренс. — Папа всегда говорил, что ЛСД безопасен, потому что не вызывает привыкания. Поэтому он и считал Альберта Хоффмана гением. А ещё он говорил, что ЛСД — это лучший способ релакса и познания мира. Настоящего мира, а не той картинки, что окружает нас. Он считал. Что можно достичь этого знания и не сойти с ума. И приводил в пример Рэя Манзарека. Того самого, из «Дорз». Мол, человек никогда не скрывает, что принимает ЛСД — и пишет музыку, занимается творчеством. И на здоровье не жалуется. Мы с ним по-всякому воевали — и уговорами, и угрозами. А он только смеялся и говорил, что «плохих трипов» ему не видать потому, что он — добрый. Знаете, а ведь он и вправду был добрым — всегда. Неагрессивным. Я его никогда не боялась — даже когда он был под кайфом. Если бы тогда спохватились да заставили его пройти курс лечения — может, все было бы не так...

— Ну что сейчас-то говорить об этом? — мягко произнес Льюис. — Против его воли вы бы ничего не сделали. Я хорошо знал вашего отца — он не очень-то слушался чьих-то советов. Да мы все тогда были такими. Да, бедняга Стю... Допринимался...

— После этого у него начались проблемы, — продолжила Флоренс. — Вот тогда мама и ушла от него. Забрала меня и сняла отдельную квартиру в Гринвич-Виллидж. Мы поддерживали связь, но нечасто. Он менял работы, квартиры, как-то нас находил, потом — мы его... Не знаю, почему мать тогда его не положила в больницу — может, потому, что устраивала свою жизнь, да и я училась. Не до того было. А лет пять назад он чуть не покончил с собой. Вот тогда мама и положила его в больницу.

— Надо бы поехать к нему когда-нибудь.

— Не надо. Он вас не узнает. В последний раз я там была полгода назад. Он меня не узнал.

— Ему не лучше?

— Врачи говорят, что состояние стабильное. Просто это все — последствия многолетнего «трипа».

Льюис вздохнул.

Они уже дошли до дома. Стюарт стоял возле крыльца, поджидая их.

— Вы зайдете к нам? — спросил Льюис.

— Нет, простите, — ответила Флоренс. — Я лучше в гостиницу. Отдохну немного с дороги. Душ приму.

— Ты же ей даже отдохнуть не дал, забыл? — вмешался Стюарт.

Это было правдой. Когда Стюарт, после первых минут радости и умиления от возвращения, рассказал отцу про случайную встречу в автобусе, тот так разволновался, что заставил Стюарта немедля пойти в гостиницу и не возвращаться без Флоренс. Стюарт еле успел переодеться — так не терпелось отцу увидеть дочь старого друга, о котором он так долго ничего не знал.

— Ну а на праздничный ужин придете? — не отступал Льюис — Будет индейка, как на День Благодарения. Ещё что-нибудь придумаю. Часов на семь вечера все будет готово.

— Ого, — улыбнулась Флоренс. — Ну на индейку, пожалуй, приду.

— Ты бы ещё животных зарезал в честь моего возвращения, — не выдержал Стюарт. — Папа, зачем все это, а?

— Я хочу праздника, — твердо произнес Льюис. — И у меня есть для такого праздника аж два повода. Так что, пожалуйста, не надо всего этого — «зачем, зачем... «. И ещё: сынок, будь любезен, на ужин надень форму.

— Ну нет, — не выдержал Стюарт. — Я четыре года не вылезаю из формы. Дай мне хотя бы дома не быть солдатом отважной американской армии.

— Ты что, не гордишься своей формой и своим званием? — Льюис недоумевающе посмотрел на сына.

Стюарт фыркнул:

— Откуда в тебе этот пафос, а? Ты же раньше таким не был, папа. Как ты не можешь понять, что я просто устал от всей этой формы, звания и прочего дерьма, в котором я живу последнее время? Дай мне отдохнуть, окей? Всё, я в доме. Флоренс, извините, что не провожаю — вечером увидимся. Я зайду за вами к семи. А насчет завтра поговорим за ужином.

Дверь резко хлопнула перед тем, как кто-то успел что-то сказать.