Весенние лекции. Глава 3

Сегодня солнце светит особенно весенними лучами: не жарко, но достаточно тепло, чтобы понять - зима ушла навсегда. Не в этом году.

Я гляжу в сторону института и замечаю в маленьких окнах маленьких студентов, сидящих над своими маленькими конспектами. Мои пары закончились более часа назад, поэтому я испытываю что-то, похожее на сострадание к этим пригнувшимся фигуркам в окнах.

— Вот у Лермонтова посмотри, какое интересное... — говорит Димка, переворачивая страницу.

Мы сидим на старой скамейке в парке за институтом. Скамейка покрыта хлопьями отпадшей краски буро-зеленого цвета. Вокруг только кусты и редкие деревья, украшенные свежей листвой. Эта листва напоминает мне пушок с подбородка Димы, который он сбрил несколько дней назад после моего требования. Это было не просто требование, скорее ультиматум. Я сказал, что не буду обращать на него внимания, пока он не избавится от этой щетины на лице, и Димка тут же поспешил сделать это. Меня даже порадовало такое безоговорочное подчинение.

— К чему бунтующая жалоба,

Упрек власти над судьбой?

Она была добра к тебе,

Ты сам создал свои страдания,— читает Димка.

Перелистывая осыпающуюся желтую страницу старой книги из библиотеки, он продолжает:

— Бессмысленный, у тебя была

Чистая и откровенная душа,

Не зараженная общей злобой,

И ты потерял этот клад.

На ней его любимая розовая рубашка. Она сделана из настолько тонкого материала, что я могу разглядеть контуры бицепсов Димы под тканью, плоские выпуклости его груди, темные точки сосков. Сразу видно, что парень занимается баскетболом. Интересно, почему я раньше не обратил на него внимания? Возможно, из-за этого пушка на подбородке?

— Понимаешь, о чем речь? — спрашивает Дима, совершенно не замечая моего взгляда, скользящего по его выпуклостям. — Это когда ты начинаешь испытывать чувства к кому-то, но он не отвечает на них взаимностью, а потом тебе становится жалко самого себя, но уже слишком поздно. В общем, если говорить простыми словами. Ты понимаешь?

Он называет это "стихотерапия". Не то чтобы Димка хочет избавить меня от синдрома гомосятины. Просто у него есть теория о том, что я так привязан к фаллосам только потому, что не видел других интересных вещей в этой жизни. И он стремится познакомить меня с этими интересными вещами, чтобы я больше не тратил столько времени и энергии на разврат.

Это уже четвертый или пятый его метод для ликвидации моего пристрастия к мужскому половому члену. Он однажды сказал, что вскоре заставит меня перестать прыгать по пенисам.

Я сам уже не могу понять, почему я трачу на это время.

— Во всем есть смысл, — говорит Димка. — Что-то прекрасное и романтичное.

Эти подростки. Они всюду ищут романтику. Прогулки под луной, поцелуи в кинотеатрах и сидения в лесу у костра поздним вечером. Они думают, что так всегда бывает. Что больше ничего нет. Я, конечно, не старик, но каким-то чудесным образом избежал этого глупого романтического мировоззрения, когда был моложе. И это позволяет мне смотреть на Димку снисходительно.

— Ты имеешь в виду все? — спрашиваю я. — А что ты нашел прекрасного и романтичного в тот раз, когда я делал минет Саиду?

Он мгновенно покраснел и начал нервно перелистывать страницы.

— Почему у тебя такие примеры сразу? — спрашивает он. — Ты ни о чем другом не можешь думать?

— Не уклоняйся от ответа. Ты же сказал, что во всем есть прекрасное.

Он колеблется, как красная девица. Отводит глаза. Исправляет воротник.

— Ну... — произносит он тихо. — Возможно, это было прекрасно то, что вы приносили друг другу удовольствие. Ведь это замечательно, когда люди доставляют друг другу радость, верно?

Сомневаюсь, что Саид задумывался о том, чтобы доставить мне удовольствие. Ему просто хотелось избавиться от эрекции. Но я не скажу об этом Димке, чтобы не сильно его смущать. Я же не жестокий человек.

— Допустим, — отвечаю я.

Он расцветает от радости, что избежал неловкого вопроса. Опять погружается в свою книгу с поэзией.

— А как насчет тебя? — спрашиваю я до того момента, пока он не найдет еще одну слишком сентиментальную строчку.

— Что с меня?

— Нравится тебе доставлять удовольствие?

— Кому именно?

— Не знаю, кому-нибудь. Своим девушкам, например.

Он моргает ресницами:

— Каким образом доставлять?

— Я не знаю, тебе виднее. Возможно, нужно ласкать их там. Ты же не думаешь, что я эксперт по женщинам, правда?

Он пожимает плечами, еще больше смущенный, чем при вопросе о мне и Саиде. Откуда это взялось?

— Так что, ты еще девственник? — догадываюсь я.

— Что значит "еще"? — отвечает он слишком быстро для человека, говорящего правду. — Какая разница вообще?

Я закидываю голову назад и начинаю хохотать. Мой смех разносится по парку, прогоняя редких птиц со своих веток.

Дима зажимает книгу пальцами и смотрит на меня обиженно.

— Что так смешного? — спрашивает он, когда у меня кончается воздух в легких и я замолкаю.

— Ты ведь ничего не знаешь, откуда берешься желание меня учить-лечить? — замечаю я.

— Все я знаю, — отвечает он недовольно.

— Основного — нет.

Я поднимаюсь с скамейки и тяну его за плечо:

— Пойдем, покажу что-нибудь.

Дима безоговорочно следует за мной, словно большая собака, которую привлекли куском хлеба. Я уводу его в глубину парка, среди кустов и деревьев.

— Зачем? — спрашивает он, когда мы останавливаемся.

Я оглядываюсь. Кусты из-за свежей листвы не могут нас полностью скрыть, но вокруг все равно нет никого, поэтому нечего бояться.

Толкаю Димку, и он прижимается спиной к дереву.

— Расслабься и получай удовольствие, — говорю ему и опускаюсь на колени.

Прежде чем он успевает что-то осознать, я расстегиваю ширинку и опускаю его джинсы до колен. Под джинсами находятся модные трусы-боксеры. Какая неожиданность, я ожидал обычных белых трусов.

— Что ты делаешь? — возмущается он, наконец поняв мои коварные планы.

Книга выскользнула из его руки и упала рядом.

Помимо словесного возмущения, сопротивления не происходит. Я ухмыляюсь и прижимаюсь лицом к бугорку Димки. Трусы пахнут каким-то ароматизированным моющим средством для белья. Может быть, альпийской свежестью или морским бризом, или еще какой-то химической субстанцией.

Там, под трусами, бугорок немедленно реагирует на прикосновение. Я чувствую напряжение возрастает.

— Нравится? — спрашиваю я.

— Нет, — говорит Дима со старанием не смотреть вниз. Как в загадке про канатоходца и старушку, делающую минет.

— А вот он говорит "да".

Я опускаю трусы и любуюсь членом Димы. Полусонная змейка лежит на яйцах, пахнущих клубничным мылом. И почему девушки еще не оценили эту красоту?

Прикоснувшись языком к головке Димкиного члена, я полностью поглощаю его. Ощущаю, как он увеличивается в моем рту. Напряжение возрастает, становится все более твердым.

Дима издаёт стоны, а страницы книги шуршат на ветру. Кажется, все эти поэты, которые давно ушли из этого мира, внезапно возмущены происходящим.

Член поднимается во всей своей красе. Он прямой и длинный, с аккуратной розовой головкой. Я облизываю ее со всех сторон, провожу языком от нее до яичек, ласкаю их. Поглаживаю их руками.

Димка выглядит так невинно. У него закрыты глаза, белые ресницы дрожат, пальцы цепляются за кору дерева. Он словно отсутствует здесь, словно убежал куда-то далеко оставив только свое хрупкое тело.

Ласкаю его животик с рукой по набору мышц под розовой рубашкой, доходя до сосков. Щекочу языком уздечку. Другой рукой проникаю между ног, под яички, пальцем проходя через упругие ягодицы. Там сжатое кольцо ануса. Оно не поддаётся, когда на него давлю.

Димка трясется всем телом, пока я глотаю его член так глубоко, что светлые волосы с лобка достигают моего носа. Массирую нежную дырочку пальцами и она наконец раскрывается, позволяя мне войти в ее теплое сердце. Палец проходит через тугие мышцы, и тогда Дима неожиданно испытывает оргазм. Головка его члена пульсирует в моем горле, выпуская такое количество спермы, что почти брызжет на лицо.

Я начинаю кашлять, выпускаю член изо рта и вынимаю палец из задницы Димки. Он смотрит на меня растерянно до тех пор, пока приступ кашля не отпускает меня. Глотаю остатки спермы и вытираю губы рукавом. Все еще стоя на коленях, смотрю на Димку снизу вверх.

— И это также очарование, — замечаю. — Здесь тоже присутствует красота. Почувствовал же?

Он надевает джинсы с трусами, скрывая свой уставший член. Весь лицом горит от стыда. Я поднимаюсь на ноги.

— Как тебя еще не отдрючили девки? — спрашиваю. — Ты для них идеал.

— Почему? — Он отводит взгляд. Ему стыдно.

— Ну, блондин-красавчик, спортсмен, читаешь книги. Прямо как с картинки из этих их модных журналов.

Дима пожимает плечами:

— Никогда об этом не задумывался.

— О ком? О девках?

— Ну.

Я скептически покачиваю головой и улыбаюсь. Все детали встают на свои места в моей голове.

— Так что ты из наших, верно? Тоже к парням интересуешься?

Молчит.

— Но стыдно, да? Боишься, что общество не примет?

Он наклоняется, поднимает книгу и потрясает ее.

— Вот поэтому ты ко мне и пристал, верно? — говорю я. — Думал, что найдешь способ меня "исцелить" и сам станешь "нормальным"?

Я говорю:

— Это просто глупость. Так не бывает. Понимаешь? Так что можешь отделаться от меня теперь.

— Да ладно тебе, — бурчит он. — Ничего ты не понимаешь.

Он уходит, а я продолжаю говорить вслед:

— Димка, а ты бы написал какую-нибудь диссертацию об этом, если бы получилось?

Широкая спина в розовой рубашке удаляется, и я смеюсь над ней:

— Ты что, больше •••

даже не жениться на мне? После всего произошедшего?

Стою посреди пустого парка, и смех утихает. Остается только какое-то мучительное чувство печали. Как будто я что-то сделал не так, и теперь нужно исправлять ошибку.

Я вдруг осознаю, что совсем не хочу, чтобы этот глупый парень в розовой рубашке от меня отделился.