Моя дочь — моя сучка. Продолжение или Инцест рассказы мать и дочь

— Так что, матери помогать не будешь? — я уже проснулся, на часах время полдесятого, а сегодняшний канун Нового года обещает стать очень хлопотным днем — последний день уходящего года.

Мы с Настей стоим на улице, где сейчас прогревается «Ниссан"дочки, так как мне пришлось лезть под капот и подключать в сеть электрический обогреватель на картере, потому что дизель просто отказался заводиться при температуре минус тридцать три градуса. Да-а, если уже с утра так морозно, то новогодней ночью температура может упасть и вовсе за сорок градусов, как уверяют синоптики по ящику.

— Блин! Ну па-ап, ты же знаешь, что она меня шпынять начнет, помогать и без меня будет кому, — зябко кутаясь в свой пуховик, оправдывается Настя, вот уже полчаса стойко терпя холод, обнаружив, что её «бибика» отказывается заводиться. Ну а мне нужно было сообразить, как подключить к электросети встроенный ТЭН, о котором знал только то, что он в её «Кашаке» установлен. На моем «Вольво» подогрев двигателя работает по другому принципу, от аккумулятора, но в итоге разобрался. Машина дочери нехотя завелась, прочихавшись сизым дымом.

Ну да, что есть — то есть, помощницы у супруги и без дочери будут, так как она всегда приглашает на Новый год девочек из своего отделения. Девочки — это я утрирую, женщины примерно её возраста или чуть постарше, коллеги, одним словом. Плюс пораньше наверняка приедет и её старшая сестра Луиза, с которой мы в очень хороших отношениях. А вот дочку мать действительно может зашпынять. Понятно, мне не хочется, чтобы вместо Насти дергали меня, и хитрая дочурка предприняла тактически верный маневр, решив свалить из дому пораньше, чтобы её не запрягли с бесконечными поездками по магазинам, уборкой и прочей мелочевкой. Отдуваться-то все равно мне.

— Какие планы на сегодня, или они поменялись? — поинтересовался я, напомнив той, что она хотела встречать праздник с нами.

— Да нет, ничего не поменялось. Приеду в восемь, когда вы все уже напьетесь, и не будете обращать на меня никакого внимания. Уф! Холодно-о-о!!! — Настя начинает натурально стучать зубами, а её плечи вздрагивают от дрожи.

— Так сядь в машину, — уже в который раз посоветовал ей я, уже зная, что она ответит:

— Знаешь какой там дубак?! — и вместо предложенного варианта Настя прижимается ко мне, попросив согреть её.

— Ну что ты тогда морозишься?! Шла бы в дом, как я и говорил. Или в гараже — иди вон, постой, — Я расстегиваю и распахиваю свою длиннополую теплую шубу из овчины, куда дочка юркает как воробушек, высунув из отворота лишь свою головку в пуховой шапочке с помпонами.

— Не-ее! Мамка поймает, — она вертит головой. — Давай мерзнуть вместе? — смотрит она снизу вверх на меня, и в её глазах я вижу хитрые смешинки. Под моей шубой она обняла меня и крепко прижалась ко мне всем своим телом, и несмотря на ткань её пуховика, чувствую податливость и мягкость форм дочери спереди. И чувствую, как сквозь щели •••

не застегнутой шубы, внутрь начали забираться струйки холода.

— Так тепло? Хочешь, чтобы еще теплее стало? — я вижу, что она уже позабыла о холодрыге и начала проказничать.

— Ну? — недоверчиво киваю, и Настя, разжав хват рук под моей шубой, поворачивается ко мне спиной, провернувшись под шубой, и я отчетливо ощущаю, как её спина и плечи прижимаются к моему животу, а мой член подпирают снизу её ягодицы, прямо той расщелиной, что они собой образуют. Её руки пытаются застегнуть пуговицы моей шубы изнутри, что у неё плохо получается, и Настя, подпустив в голос плаксивые нотки, просит:

— Ну помоги, пап!

Все это время она своей попкой ёрзала по моему паху так, что хуец в штанах тут же налился кровью. Пусть и не до конца, но настолько, чтобы игнорировать мою колбаску было нельзя — точно. И Настя совершенно точно ощущает мой стояк, а её освободившиеся руки — заведенные назад, ладошками легли на мои бедра так, что кажется, что она меня прижимает к себе. Ведь снизу на мне надеты лишь шерстяные штаны и термобелье, чью толщину даже ощутимой назвать нельзя — все вместе едва ли три миллиметра. Порно рассказы на cэфан точка ру. Так что даже через скользящую синтетику пуховика, Настенька никак не могла не почувствовать мою образовавшуюся эрекцию. Но она — то ли не замечает её, то ли только делает вид, а я, спохватившись, начинаю застегивать пуговицы шубы, таким образом, ещё плотнее вжимая тело дочки — в своё, этим вынужденным натяжением моей застегивающейся шубы.

Сразу заметно потеплело, так как холоду просто неоткуда проникать — если только снизу, но холод наверх не идет, гравитация. А Настя продолжает ерзать своей попкой и гладить мои ноги руками до тех пор, пока мой член не принимает вертикальное положение в штанах. Вернее, все эти её маневры спровоцировали у меня окончательную эрекцию, и мой хуй в штанах встал ровно на двенадцать по циферблату, прижатый к животу её попой. Она хихикает, и я чувствую, как её попка уже вполне целенаправленно трётся об моё естество, несмотря на некую жесткость материала её куртки — она прекрасно проскальзывает, и слышу её провокационный вопрос:

— Ну как, пап, тепло? Согрелся?

— Эй, что ты творишь?! — пытаюсь урезонить, крепко сжав её в объятиях и прижимая к своему телу, одновременно отодвигая пах — то ли назад, то ли в сторону. Но дочка не прекращает свои движения, но уже не в плоскости, а делая это по вертикали — привставая верх и опускаясь на цыпочках, не оставляя уже никаких сомнений в преднамеренности этих движений.

— Греюсь... Тебе тепло?

— Жарко! Да ёп тваю!... Настя, прекрати! — на какое-то мгновение она замирает, и вдруг извернувшись, поворачивается ко мне лицом. Её глаза смотрят на меня нагло, насмешливо, дерзко, и вдруг я чувствую, как холодные ладошки дочери ныряют за отворот моих плотных шерстяных трико, и сразу поддев трусы, царапнув ногтем, касаются моего хуя — начав там хозяйничать. Её ладони совсем ледяные, •••

и если одна рука обхватывает мой ствол, то другая пробирается ниже, и прихватив снизу мою мошонку, начинает играть с яйцами, массируя их осторожно, но вполне уверенно, пока другая рука, как будто согревшись, не начинает ходить по стволу вверх-вниз.

— А так? Горячо?! — В глазах дочери я вижу похоть и желание, они как будто подернулись мутной белесой пеленой, и самое главное — я не могу ничего с этим поделать! Так как чтобы это прекратить, мне нужно сначала снять с себя шубу!

— Что ты делаешь?! — я лихорадочно пытаюсь найти выход из создавшейся ситуации, так как с одной стороны — мой деревянный хуй в руках дочери говорит о том, что мне все очень нравится, с другой стороны, мой дискомфорт от ситуации — превышает все разумные пределы. И то, что это происходит прямо на улице, и то, что дело происходит на морозе, и то, что нас могут увидеть соседи из домов напротив. Ну и к тому же я знаю, что эту площадку — прямо перед створками ворот гаража — фиксирует видеокамера! Нет, жена увидеть происходящее на мониторе сейчас не может, так как её никогда не интересовала система видеонаблюдения нашего дома, а запись скидывается в архив, но сама эта публичность, как бы перекрывала мое желание — чуть ли не вдвое!

Настя же, сделав пару шажков, повернула нашу сцепленную композицию так, что скрылась за моей фигурой от окон соседей дома напротив, оказавшись между мной и дверьми гаража, и начав тереться о мою грудь своей щекой, вдруг провалилась вниз, присев на ногах, и я тут же почувствовал, как её губки обхватили головку моего хуя! Блядь, это было просто пиздец! Оттолкнуть её — мне мешает шуба, ставшая нашей общей смирительной рубашкой, а она, вобрав в свой рот только головку члена, играя с ней языком, понимает, что я просто ничего не могу с этим поделать! Все равно, что закинуть в штаны гадюку и натянуть их до шеи! Полная безнаказанность!

И хоть мой член от возбуждения был деревянный, и хоть её ладонь, обхватившая ствол, скользила вверх и вниз не останавливаясь, а пальчики другой руки агрессивно массировали яйца, все равно — кончить я бы не смог. Слишком был велик шок от происходящего, со всеми накладываемыми поверх конфликтующими экстремумами психики.

Единственное, что я смог сделать, это прогнуться вперед в талии — чуточку присев, упершись в тело дочки коленями, отчего ей пришлось бы или вобрать мой член глубже в рот — что в этой позиции было сродни цирковому трюку, или же выпустить мой член из плена своего рта. Дочка выбрала второе, и спустя пару мгновений её растрепанная головка снова появилась в прорехе отворота.

Не сказать, что она была сконфужена или недовольна тем, что её прервали, напротив, она была нахальна и отчаянно весела, так как глядя прямо в мои глаза, Настя медленно и тягуче облизнув свои влажные губки, спросила, склонив голову набок:

— Так тебе не понравилось, как греются эскимосы? — •••

она ждала моего ответа.

А что мне было ответить?! Моя дочь, только что — исполнила мне минет! И если бы условия для этого были хоть чуточку подходящими, то я бы ни за что не смог прервать этот её порыв! Это понимала она, это знал я. И снова почувствовав её ладони, что решили вернуться к прерванному занятию, скользнув за отворот моих штанов и пробирающиеся вниз, я начал расстегивать шубу, коротко и сердито скомандовав:

— Прекрати!

Как ни странно, но она послушалась, и я видел, что дочь не только не чувствует себя виноватой, а скорее, чуточку обиженной. Впрочем, явно Настя свои чувства не проявляла, казалось, что её ситуация даже потешает, так как она взгляд не отводила, играя со мной в гляделки. Выгнав Настю из-под полога шубы, я вновь начал застегиваться, мои руки отчего-то дрожали.

Застегнувшись, я прислонил рукой дочь к стене гаража, ухватив её за воротник, жестковато, но крепко, и спросил:

— Что это было?!

Она, стукнувшись спиной о стену и тут же прислонившись к ней, широко развела руки, показывая свою полную беззащитность, но все так же нагло глядя в мои глаза и улыбаясь, ответила:

— Эскимосский поцелуй? Нет?! Я в интернете прочитала...

Наверное, меня можно было принять за змею, так как орать шепотом я не умею, и вместо ора на протяжении пары минут раздавалось что-то похожее на шипение, когда я, рассерженный, начал кричать на свою дочь, стараясь, чтобы звук моего голоса был слышен только ей. Да, я был зол её поведением и действиями, я был в шоковом состоянии, и скорее всего, напуган столь нестандартным проявлением дочерней... страсти? похоти? фантазии? — я даже не мог подобрать определения происшедшему! Это меня напугало.

Наконец сообразив, что вместо того, чтобы делать выволочку на улице — не дай бог услышит кто из соседей — можно сделать это в гараже, неожиданно понял, что там мы с ней останемся скрытыми ото всех глаз и наедине — что абсолютно неприемлемо. И тут же скомандовал ей: — Живо в машину!

Она не говоря ни слова в свое оправдание, все так же продолжая улыбаться этой застывшей улыбкой ставшей похожей на маску, села на водительское место, а я, обойдя капот, открыл дверь пассажирского места.

Изнутри все стекла были покрыты изморозью, и видеть нас никто не мог, как и слышать, а выговориться мне нужно было прямо здесь и сейчас, так как произошедшее не лезло ни в какие рамки. Хотя, чего уж там скрывать, думать я об этом отныне не перестану, так как слишком ярки и свежи были те ощущения, что оставили её горячие губки и проворный язычок на моем хуе. Чисто технически — минет, как таковой, уже состоялся, и не её вина, что он не был доведен до своего логического завершения. То есть, мы уже по факту — стали любовниками. Отец и дочь. Дочь и отец.

И теперь, все те представления, что складывались у меня ранее — претерпели полный крах картины мира. Ну и •••

что, что я мечтал об этом?! Фантазии — это фантазии, которые, как правило, не выдерживают столкновения с реалом. И вот — встреча с реальностью состоялась, бадышь! И теперь у меня, как бы это сказали специалисты — футур-шок... от встречи с этой самой реальностью...

Знал ли я — что сказать дочери? Вряд ли. Никто не знает тех слов, что должен сказать отец своей дочери, случись с ним подобное, но... Блядь! Я все же её отец!

Настя же смотрела прямо вперед, через руль — в ледяную корку покрывавшую стекло лобового окна, а я молчал, не зная с чего начать разговор. Эта тишина нарушаемая лишь пронзительным воем заиндевевшей системы отопления автомобиля, длилась минут пять, пока я, не найдя в себе силы, как мне казалось — спокойно не произнес:

— Настя, дорогая, зачем ты это сделала?

Дочка все так же глядя вперед, стерла эту неестественную маску улыбки с лица, и повернувшись ко мне, ответила:

— А ты зачем это сделал? — она с таким спокойствием и безмятежностью посмотрела мне в глаза, что мне на секунду показалось, что этот мир сошел с ума, или я сошел с ума, как будто это я заставил её сделать! Пока она мне не пояснила: — Зачем ты дрочил в мои трусики?

Блядь! Я думал, что это та тайна, которую она не узнает никогда! А оказывается — она все это знала! Она знала, что я накончал в её трусики, а потом закинул их в стиралку! Видимо, дочка, не найдя их в бане, переворошила секцию для белья в автомате, и обнаружила на своих трусиках мою сперму! Это был эпичный пиздец! Чуть ли не эталон всех пиздецов сразу, случающихся раз в столетие... Нет! В тысячелетие!

И что ответить ей на это — я не знал. Я, наверное, тут же покраснел как рак, так как Настя улыбнулась лишь краешками губ, отметив мое смущение, снова повернула голову прямо вперед. Но молчать было нельзя, и поэтому сквозь стыд, сквозь смущение, сквозь ложь — парализующую мой язык, я снова попытался найти оправдание в морали.

— Ты же понимаешь, что такого между отцом и дочерью быть не должно? Верно?

Она ухмыльнулась, и не поворачиваясь ко мне, ответила:

— Почему? Например, я знаю парня, который ебал свою родную сестру на протяжении пяти лет вместе со своим двоюродным братом... Одновременно... Почему отец не может трахать свою дочь?

Это не было вопросом, это было утверждением — грязным, матерным, аморальным, как будто нечто такое, что давным-давно решено и пройдено — самая настоящая обыденность, как нечто само собой разумеющееся. Я не особо умею играть в эти абстрактные образные конструкции и ментальные проецирования, так как не психолог, а инженер, привыкший иметь дело с конкретикой. Поэтому, чтобы представить то, что сказала мне дочь, я должен был вникнуть в ситуацию, о которой совершенно не имел никакого понятия. При чем тут братья и сестры, когда мы с ней — отец и дочь?! Ведь речь идет о нас!

Дочка же поняв, что мой •••

мозговой процессор несколько завис, пытаясь справиться с этими нововведенными данными, повернулась ко мне, выжидательно и настороженно, а я понял, что из её глаз вот-вот хлынут слезы, несмотря на показное спокойствие.

— Знаешь, пап... Я думала, что ты не лицемер и не ханжа, и любишь меня так... Сильно любишь... И я никогда от тебя, ни разу — не видела даже капельки зла. Но все оказалось не так, как я думала... И ты такой же лгун и высоконравственная свинья, что вечером дрочит на мои трусики, а утром мне рассказывает, что папочки не ебут своих маленьких девочек! — Последние слова она практически кричала, отчего мне стало страшно — от этого её жуткого тона, и из её глаз хлынул поток слез. Настя отвернулась от меня и сложив руки поперек на руль, спрятала в них лицо. Я видел, как её грудь рвет беззвучное рыдание, как будто выключили звук, и она, дергаясь плечами, грудью, спиной — пытается удержать в себе клокотавшие чувства.

Что сказать дочери — я снова не знал, более того, я был ошарашен этим её признанием. Вроде как она только что заявила, что моя прямая обязанность — это ебать её, трахать свою дочь! Да я сам был готов орать и кричать от непонимания ситуации, осознавая, что оказался в какой-то чудовищной и абсурдной ловушке, в которую загнал себя сам! Блядь, я не видел выхода. Туда — нельзя, сюда — нельзя, там тупик — здесь затык. Это если рассуждать с точки зрения нравственности и морали, но для неё, как оказалось, все «нравственное» — это удел свиньи! Судя по высказанному сравнению.

Был бы под рукой руль — честное слово — я бы саданул по нему лбом со всей дури. От злости, от нервов, от своей собственной тупости, так как не понимал, чего от меня хочет моя дочь! А с другой стороны, я понимал, насколько взрывоопасна и деликатна ситуация, в которой мы оказались.

Сейчас, на нервах, если она тронется в путь за рулем — то точно найдет себе дорожное приключение. И от этого было просто пиздец как стремно, просто потому, что я не имел права проявлять к ней сочувствия. Тогда она точно подумает, что я принимаю её за сумасшедшую! Хотя она и так поехавшая, но... Это я понимал как взрослый человек, вникающий в ситуацию, и понимающий, что подобная её фобия — сразу превратит меня во врага. А-вто-ма-ти-че-ски... Но продолжать говорить было нужно, это я понимал интуитивно, понимая, что только хоть какой-то диалог, пускай даже самый тупой и безобразный — не позволит замкнуть наши отношения, и не позволит Настюше замкнуться в самой себе. Потому что это и так уже мне грозило полной потерей доверия, я и так уже с её трусиками наворочал столько, что теперь, боюсь — не вывезу.

И в сложившейся ситуации у меня оставался только один выход, неправильный, наверняка ошибочный — о котором я еще тысячу раз пожалею впоследствии, но от этого единственно верный, поскольку иной альтернативы попросту не •••

было. Прежний мир рушился. Можно попытаться хоть что-то исправить, склеить, вернуть на круги своя, но только после того, как я ступлю на него, на этот путь. И я четко понимал, что сделав единственный шаг по нему — обратной дороги не будет.

Я протянул руку к её голове, и погладив по волосам, прохрипел, понимая, что все, обратной дороги нет:

— Доченька, милая, прости меня... Прости меня за все. Не плачь, милая, мне так жаль! Так жаль!

Как только я её коснулся, Настя пыталась оттолкнуть мою ладонь, то после того, как я произнес свои извинения, она разразилась плачем, натужно всхлипывая и ревя в голос, будто ждала этого, пока, наконец, не прильнула ко мне, спрятав свое лицо на моей груди, перегнувшись через торпеду. А я гладил её по голове, успокаивая и причитая о том, как мне жаль, что я такая сволочь и гад, что не заслуживаю даже малой толики её любви, и сделаю всё-всё для того, чтобы она простила меня, дурака старого.

Наконец её всхлипы и плач прекратились, и мы просто молча сидели прижавшись друг к другу, а тепловые струи из воздуховодов уже растопили морозную пленку на стекле, пробив в ней расширяющиеся узкие бойницы. На улице было так солнечно, как это может быть в морозный день — бесконечно голубое небо до горизонта, и искрящиеся в солнечных лучах кристаллики льда.

Было в этом какое-то умиротворение, когда после прошедшей грозы или бури, даже легкое дуновение ветерка кажется абсолютным штилем, а зареванное лицо Насти, спрятанное у меня на груди, не хотело отлипать от меня. Я же продолжал гладить дочку по волосам одной рукой, ни на секунду не прекращая, а другой прижимая её к себе, несмотря на неудобность позиции. И не забывая о том, что произошло между нами. Как-то слишком перенасыщено событиями было все случившееся, но при этом — оно уже произошло. И моя дочь сосала — пусть и недолго — мой член.

И я осмелился. Тот самый шаг, который я должен был сделать — я посмел... В этот миг подо мной будто развернулась Бездна, а в спину жарко полыхало вековечное пламя Ада.

Наклонившись к Настиной макушке, я поцеловал её волосы, вдохнув в себя сухой аромат её волос, и это послужило нам обоим каким-то сигналом. Она чуточку приподняла свою голову — совсем едва, как будто раскрывая свой защитный панцирь, и следующий мой поцелуй пришелся в её чистый лобик. А еще через мгновение я поцеловал один за другим её заплаканные глазки, для того, чтобы еще спустя пару мгновений прикоснуться к её губам — своими. Я смахнул её смешную шапку и положил ладонь ей на затылок, чувствуя шелковистость её волос.

Да, мы целовались, и это не было поцелуем между отцом и дочерью. Я же сказал, ступив на этот путь — возврата не будет. Она жаждала от меня именно этого, и я пошел туда, куда она меня звала. Но пошел добровольно, и отдавая себе отчет, что отныне •••

и навсегда, именно я несу за все происходящее ответственность. Мы целовались. Без языка, просто чувствуя напряженность и влажность наших губ, их податливость и мягкость, их упругость и подвижность. Мы дышали воздухом, что делили на двоих, и выдыхали наше общее дыхание из легких.

Мы растворились в этом поцелуе, который хоть и не был невинным, но он не был и поцелуем вожделения. Это был поцелуй признания. Это был поцелуй понимания. Это был поцелуй откровения, не чистый — как лилия, но и не грязный — как похоть. Просто поцелуй предвкушения будущего. Нашего будущего. Которое, с этого мгновения, стало неизбежным. Неотвратимым. И в котором — уже было всё: грязь, похоть, наслаждение, нежность, страсть, неистовство... и любовь, которая, как и все сопутствующие чувства — была неизбежной. Именно в этот момент мы стали теми, кем быть никогда не могли. Но стали. Мы стали любовниками. Именно это и нёс наш первый поцелуй.•  •  •

единственной игрой — дракой, в которую они играли по очереди на победителя. Но это окончательно не решило «детский вопрос», так как они все равно бегали по дому, играли в прятки и салочки, что несколько меня раздражало, поэтому я спрятался в своем кабинете от этой шумной ватаги. Их было не так и много, всего около пяти детей, но мне казалось, что их не меньше дюжины. Раздражало, наверное, потому, что все они были родственниками жены, мой же единственный кровный родственник — мой брат со своей семьей жил во Владивостоке, и мы с ним не виделись почти десять лет, с самых похорон матери.

Наконец жена определилась с «пакетом заказов» и меня послали на рынок и в магазин, докупать снедь, алкоголь и прочую фигню, в которой обнаружился недостаток. И все равно, как это бывает — список дополнился, когда я уже выехал из дома, и поэтому я задержался с покупками дольше обычного, везде были километровые очереди и ажиотаж продаж. Да и не торопился я, все равно желания не было выслушивать как бабы, коих было большинство, моют чьи-то кости.

По возвращению разгрузившись, я был женой милостиво отпущен «досыпать» последние часы до открытия торжества — в свой кабинет, так как мое присутствие и помощь уже не требовалось. В доме народу был уже избыток, а я, не разыгрывая гостеприимство, сославшись на усталость и дела, пообещал, что появлюсь позже, поздоровавшись со всеми присутствующими.

Не ладилось у меня с родственниками жены, которая у них пользовалась неоспоримым авторитетом, а меня они лишь пытались использовать, как мне казалось. Единственная сестра жены, с которой мы близко и без напряга общались — была Луиза, она работала педагогом, и поэтому этот навык у неё был прокачан.

Общение утомляет, кому как не мне это знать, когда мне приходиться этим заниматься с утра и до вечера по работе, и поэтому я так ценю выходные дни, когда они есть. Собираться же у нас на Новый год стало некоей традицией, с тех самых пор, как только мы сюда переехали. И самое первое подобное торжество у нас было совмещено с новосельем, так что традиция как-то незаметно стала ежегодной, раз позволяла площадь собраться всем под одной крышей. А я был кем-то вроде хозяина этой берлоги, с которым нужно общаться вежливо, учтиво, приветливо, но быть медведем он от этого не перестанет.

Запершись в кабинете, я вышел в интернет, и начал общаться со своими друзьями. Пообщался в скайпе с сыном, с братом и его семьей, с корешами, которых раскидала по всей стране судьба и время. Брат пообещал следующим летом прилететь в гости со своей семьей, а у сына намечалось пополнение в семье, и я должен был в скором времени стать дедушкой. Выполнив этот своеобразный регламент укрепления связей — дружеских и родственных, перешел к общению и поздравлению лиц, знакомство с которыми имеет второстепенный, но нужный характер, то есть просто со знакомыми по строительному бизнесу, со •••

всякими шишками и влиятельными людьми, с кем меня связывают обязательства.

В свою очередь и мне звонили, поздравляли, я звонил, интересовался, делано радовался, учтиво хвалил или лебезил. Словом, обычные деловые переговоры привязанные к торжеству, а оттого положительные, позитивные, оставляющие хорошие эмоции у собеседника. Кое с кем даже договорился о встрече сразу после Нового года, чем сдвинул один зависший важный контракт к подписанию — а я надеялся на лучшее. В ком-то, напротив, разуверился, поняв, что там ловить нечего и меня тупо динамят.

Не сказать, что это работа, скорее, некое прощупывание позиций, но именно в этом и заключается должность руководителя, использующего во благо любую подвернувшуюся возможность. Это обратная сторона бизнеса, когда фраза «ничего личного» — абсурдна, поскольку это не догма, а закостеневший во времени девиз мафиозных киллеров. Бизнес всегда складывается из личных отношений проверенных временем и доверием.

Так что, услышав стук в дверь, и взглянув на часы, я понял, что пора, наверняка по мою душу. Открыв дверь, я увидел Настю, которая, как оказалось, уже приехала. Воровато оглянувшись по сторонам, она толкнула меня назад — протискиваясь в комнату, и прикрыв за собой дверь — поцеловала в губы, притянув мою голову вниз.

— Тебя вниз позвали, — её руки были сцеплены в захвате на моей шее, а мои ладони ухватили её попку в джинсах, прижимая дочкину промежность к своей. Она даже чуточку приподняла бедро, давая мне более плотное сцепление и вжатие, отчего мой член моментально почувствовал прилив дурной крови. Её глаза мерцали как звезды, а лицо Насти расплылось в безмятежной радости, и было таким милым и родным, что совсем не казалось одержимым бесовской похотью — как утром. Сейчас на ней не было и грамма косметики, она была такой милой и чистой, почти невинной, отчего темный родник желания заклокотал во мне грязным источником.

Потянувшись рукой и повернув ключ в замке, я подхватил Настю на руки, приподняв, а она обхватила меня ножками, пытаясь сохранить равновесие на весу.

— Папка! Ну?! Нет! Пойдем же... Тебя там только одного ждут! — Настя улыбалась, уворачиваясь от моего поцелуя, но преодолев её сопротивление, я впился в её губы своими, и уселся на диван так, что Настя оседлала меня. Руками я мял её попку, катая дочкину промежность по валу своего члена вверх и вниз, а Настя, поначалу слабо сопротивляясь, вдруг сама загорелась страстью, начав целовать меня неистово и жадно, стукаясь зубами и проникая в мой рот своим язычком. Вдруг как будто на что-то решившись, Настя разорвала наш поцелуй, и приложив свой указательный пальчик к моим губам, улыбнувшись по-блядски, прошептала:

— Папуля, у нас есть пять минут. Успеешь? — её глазки уже были полны похоти, впрочем, ответа она от меня не дождалась, снова впившись в меня поцелуем, а её пальчики деловито начали расстегивать пуговицы ширинки. Ремень я сдергивал сам, я знал, что мне хватит и одной минуты, чтобы наполнить искусный ротик моей дочки своим семенем, так велико было •••

мое нетерпение и желание. Пришло время рубить этот Гордиев узел.

Мой появившийся из штанов стояк дочка обхватила ладошками, начав дрочить не прекращая поцелуя, пока в какой-то момент не поняв, что вот он — тот самый момент, покинула мои бедра сползая вниз телом на пол, извиваясь как змея между моими бедрами, и встав коленями на пол, приблизила свое лицо к моему члену. Она так и не прервала зрительный и тактильный контакт со мной — глядя в глаза и зажав в ладошке член, и, дунув на хуй — на залупившуюся головку, высунула язычок, все так же глядя мне в глаза, обмахнула им мой набалдашник, и вобрала его в рот. Её ротик, накрывший мой член, практически не двигался, только плотно сжатые губки, обхватившие ствол пониже головки, и порхающий язычок, показывали, что она трудится. А её ладошки, которые сновали по моему хую вверх и вниз — круговыми движениями в противоходе, словно завинчивая или развинчивая невидимую резьбу, неумолимо гнали меня к оргазму — как к обрыву пропасти. Она как будто знала где каждый мой нерв, безошибочно раздражая наиболее чувствительные участки — губами, язычком, пальчиками, ладонями, все взвинчивая темп, неумолимо ведя меня к развязке. Почувствовав первый сигнал, что я уже на подходе, Настя практически прекратила ласкать меня язычком, и в дело вступили её губки, начавшие посасывать меня, нанизываясь на головку поступательными выверенными движениями. Еще мгновение — и я чувствую, как моя Вселенная взрывается в неумолимом квантовом преображении, и именно моя дочь — отныне и навсегда, повелительница этой новой реальности, приняв в себя мой генокод и мой ключ — мое семя. То самое семя, что некогда послужило причиной её зарождения — наполнило её рот, и она стала той, кто презирая законы мироздания, вкусила от Запретного Плода, испив Семя Отца Своего.

Да, я кончил очень быстро, невероятно быстро, и все это время мы с Настей смотрели друг другу в глаза, лишь в самый последний момент, навалившееся цунами наслаждения — заставило меня зажмуриться от невероятного ощущения счастья. Дочка так и не прекратила меня сосать, сначала глотая, а потом высасывая из меня мою сперму, правда, снизив интенсивность работы своего юркого язычка до нуля, так как мне в моем пост-оргазменном состоянии это казалось сладкой — но пыткой. Гиперчувствительность головки члена после оргазма становится невообразимой, и этот пунктик Настенька, судя по всему, знала.

Сколько у меня было судорог — может пять, может шесть, и каждый раз в этот момент мой насос гнал порцию спермы прямо дочке в рот, которую она урча принимала. Я не смотрел, как она глотает, но зато слышал эти противные звуки, сопровождающие наш кровосмесительный и первый половой акт — в его извращенном варианте. Мне было невероятно хорошо, может быть, я даже, не контролируя себя, простонал, приходя в себя. Может быть все случилось слишком скоротечно, грязно, где-то даже неправильно — для первого раза, но это был апогей того чувства, что можно назвать — чистой эманацией похоти. Или разврата. Они •••

рядом по классификации.

Наконец Настя оторвала свои губки от члена, и положив на мое колено голову, медленно облизнулась, слизывая жирные потеки со своих губ, таким образом, показывая, что не пролила ни капельки из того, что ей перепало. Одна её ладошка все также обхватывала ствол, правда, уже не сжимая, а едва придерживая пальчиками.

— Ну как тебе мой... подарочек? — дочка нервно хихикнула, разыгрывая смущение, хотя в её глазах было одно лишь бесстыдство.

— Уффф! Это... было... великолепно... , — не мог я не признать, покачивая головой и шумно вдыхая воздух. Рука дочки сместилась ниже, к моей мошонке, и ущипнув кожицу, она потянула за мои волоски, зажав их подушечками пальчиков. Больно не было, было раздражающе приятно, а она, намотав пару волосков вокруг пальца, попросила:

— Папуль, давай их подстрижем?

Я усмехнулся, понимая, что Настя с присущей всем женщинам инициативой, начинает вить из меня веревки. — Да разве я против? Надеюсь, не прямо сейчас?

Настя просияла, и проползя расстояние с пола до моего уха, прошептала:

— Тебе точно понравится как я сосу яйца... , — и прикусив мочку моего уха, поцеловала мне шею, встала с дивана, поправив кофту.

— Фу! Противная! — нашел я в себе силы — и улыбнуться её грязному обещанию, и внутренне содрогнуться. Нет, это не было мерзко, это было чуточку противно, и вместе с тем возбуждающе, так как яйца мне еще не сосали, хотя случалось всякое.

— Ну? Я пойду? Зубки почищу, — Настя сначала высунула язык, улыбаясь — на мое замечание, и повернула ключ в замке лишь тогда, когда я спрятал свое хозяйство под рубашкой и застегнул ремень.

Отвечать на этот риторический вопрос нужды не было, надо было спускаться вниз, к гостям. Скорчив недовольную рожу, чтобы меня ни в чем не заподозрили, спустившись вниз, я зашел в ванную комнату, смывая с лица последние улики преступления, если они и были.

Мое появление за столом не прошло незамеченным, а вот Настя появилась лишь спустя полчаса, переодевшись в шерстяное платье, ниже колен, и усевшись слева от меня, прошептала на ухо: — Трусики насквозь промокли, я их у тебя потеряла. Поищешь?

Из-за царившего шума в гостиной вряд ли кто услышал бы эти её слова, но мне все равно стало не по себе, от стремления Насти к какой-то публичности, которая её, судя по всему, возбуждала. Нет, вряд ли бы кто смог прочесть по её губам, то, что она сказала, но все равно, это было тревожно. Увидев мою озадаченность на лице, она припав к моему уху так, что слышать мог только я, прошептала:

— Я сосала твой ху-уй... И буду сосать сно-ва... Обожаю сосать хуй папочка... , — и перегнувшись через меня к жене, потеребила мать, — Мам, ты знаешь, что мне папуля подарил за то, что я с одними пятерками сессию сдала? Пу-утевку! В Тай!

Рассчитано было не столько на мою жену, сколько на гостей, и супруге пришлось делать хорошую мину при плохой игре. Но тут уже •••

я подключился, не желая раздувать конфликт на пустом месте, что не поставил её в известность, начав оправдываться: — Да что там — путевка! Название одно, «горящие туры» — на четверо суток. Копейки!

Копейки то — копейками, но если учитывать еще и билеты, то сумма была весьма приличная, так как бронировал я не трехзвездочную гостиницу, а бунгало — на охраняемой территории и стоившее три сотни евро в сутки, в сотне метров от пляжа, чем и была обусловлена такая высокая стоимость.

По лицу Марго я понял, что впереди меня еще ожидает разговор, пока гости поздравляли дочку, а та, пользуясь ситуаций, при всех обняла меня за шею и начала целовать в щеки.

— Спасибо, спасибо, спасибо папуля! — щебетала она, прижавшись своими сисечками к моему плечу.

Мне же оставалось лишь улыбаться, и принимать её тисканье за чистую монету. Кто-то был рад за мою дочь, а вот у кого-то на лице пробежали завистливые нотки, в основном у баб.

Детей хоть и переместили в холл второго этажа, и даже специально для них зажгли камин, чтобы они следили за огнем — никуда не бегая, их периодическое появление внизу, вносящее диссонанс и хаос в течение застолья, доставляло хлопоты. Так что за внимание дочки начали биться сразу пара малышей, прося включить компьютер. Настя встала из-за стола, и ушла возиться с малышней, чем вызвала одобрение большинства, с детьми она всегда ладила.

Хотя, с другой стороны, именно наличие детей и делает праздник семейным торжеством. В общем, было шумно, гости пили, кушали, травили байки и обменивались слухами, раз в десять минут какой-нибудь инициатор произносил тост, а уж выпить и поддержать его инициативу — каждый решал сам. Пожалуй, только от тоста моей супруги или моего — вряд ли бы кто отказался, оказывая уважение к хозяевам. Меня вынудили произнести их раза три.

Время летело, дочка появлялась за столом минут на пятнадцать, чтобы отметившись снова быть утащенной малышней, и не пила ничего кроме минералки или компота. Я тоже не особо налегал на спиртное, боясь каким нечаянным жестом к дочери — показать своё отношение к ней. Иной раз ножка Насти прижималась к моей под столом, иной раз моего бедра касались её пальчики, так что несмотря на свое отсутствие — держала она меня в тонусе.

Место супруги почти все время пустовало, ей нужно было управляться со сменой блюд и сервировкой стола, и дочка тоже не оказалась в стороне от этой участи, впрягшись помогать по хозяйству, хоть и не по своей воле. В общем, летала Настя как пчелка. Мне же пришлось брать на себя обязанности хозяина стола, или тамады в просторечие, что у меня неплохо получалось. Когда мне надо — я умею нравиться людям, быть велеречивым и остроумным, ибо без краснобайства в наши времена — никуда.

Маргарита, не любившая когда внимание переключается с неё на других, тут же вернулась на своё место, так как пора первых и вторых горячих блюд минула, а стоявшие на столе блюда с мясом, рыбой, •••

картошкой и пирогами, многочисленными салатами, соленьями и грибами — не требовали присмотра. То есть, потекло обычное застолье, когда гости насытившись, начинали накачиваться алкоголем под отличную закуску. Весело, с песнями и шутками, с тостами, здравицами и пожеланиями. У жены был заслуженный перерыв, так как десертное время — с блинами и пирожками, тортом и пирожным еще не пришло, как и вручение подарков детям, которые их родители привезли с собой.

Не люблю быть клоуном, а малышня уже давно знает, кто будет дедом Морозом, так как став им однажды — останешься им навсегда. Им-то пофиг, они в предвкушении от подарков, а кто им вручит их — дело десятое. Главное, загадать деду Морозу — то есть мне — свое новогоднее желание, получить подарок, сфоткаться у новогодней елки в холле, и хвастаться друг перед другом полученным. Я уже физически чувствую нетерпение малышей, которые то и дело выглядывают с лестницы на царившее веселье взрослых — словно суслики из норок, и понимаю, что пора идти переодеваться.

Здравствуй дедушка Мороз,

Борода из ваты,

Ты подарки нам принес?

Пидарас горбатый.

Вспоминается речитатив моего детства, когда я напяливаю эту самую ватную бороду. Никогда не понимал — почему горбатый?! Это из-за мешка с подарками что ли?

Для правдоподобия и соответствия фактуры надеваю валенки, и лишь после всего влезаю в синий халат, отороченный ватой на отворотах рукавов и воротнике. То и дело появляющиеся родители малышей спешат удостовериться в том, что ничего не забыли, а ранее складируемые подарки на полу гардеробной — перекочевывают в объемистый мешок. На всех подарках маленькая бумажная наклейка — что кому дарить, которые нужно будет отодрать перед вручением адресату.

Малышей всего восемь, и трое детей постарше, которым годков по пятнадцать — Эльза, Димка и Азамат — снисходительно посматривают на малышню. Они хоть и не получат от меня подарки, участвовать в этом спектакле не отказываются, так как сами в прошлом были на их месте. Знают, что я им все равно что-нибудь да подарю. Дети, в отличии от их родителей меня обожают. Это не я так интуичу, но если у меня есть возможность сделать подарок, то почему бы и нет? В прошлом году подарил деньги, немного, но для них это сумма, а в этом году решил подарить им, троим, абонемент в городской бассейн на месяц, все вместе стоили чуть больше пяти тысяч. Новогодняя скидка. Впрочем, старших детей родители без подарков тоже не оставят, и скорее всего уже подарили, но это же не повод обламывать младших?

Появившаяся дочка в гардеробной, плотно закрывшая за собой дверь, сразу ныряет ручкой под отворот моей декоративной шубы, и поглаживая мой член через штаны, шепчет:

— Здравствуй дедушка Мороз, ты подарок мне принес? — она счастливо смеется, чувствуя как под её пальчиками — моя плоть начинает твердеть.

— Малышка, ну что ты... Не здесь же, дверь не заперта! — шепчу я, опасаясь что вот-вот откроется дверь, и сюда зайдет кто-нибудь, забывший передать мне последнее наставление.

Она продолжая смеяться, и встав на цыпочки, тянет меня за •••

шею вниз:

— Дедушка Мороз, хочешь, я сегодня ночью буду твоей Снегурочкой?

— И что для этого нужно сделать? — включаюсь я в эту игру.

— Тебе для этого нужно усыпить старую ведьму... Пробраться в комнату своей внучки... И открыть её заднюю калитку этим магическим жезлом... , — Настя все-таки проникла в мои штаны через тесную щель, протиснув ладошку сквозь ремень, и теперь её пальчики едва касаясь, натягивают кожицу на мою залупу — вверх и вниз.

— Стой! Остановись! — и силком вытряхиваю запястье дочки из штанов, только сейчас начав переваривать её слова, — Нельзя же так!

Дочка не теряется, и отойдя от меня на пару шагов, поворачивает стул спинкой к двери. Встает на него коленями, опершись животом об его спинку и задрав эластичный материал платья на бедра, показывает, что у неё под ним ничего нет! Только розовая блестящая щелка, и темнеющая над ней — багряная лунка ануса!

— А так можно? — она поворачивает лицо назад, улыбаясь, а её ладошки ухватившись за щечки ягодиц, разводят их вбок, предоставляя мне полный и недвусмысленный обзор. Не было бы гостей — я бы засадил дочке прямо здесь, невзирая на все последствия, но в доме гости... Однако, зов сильнее меня, я подхожу к ней на шаг, и касаюсь двумя пальцами её влажной щели — едва касаясь, просто пробежав по рельефу её губок сверху, чтобы удостовериться что все это не сон. Дочка прогнув спинку опускается бедрами ниже, и мои пальцы касаются её ануса — с расходящимися морщинками подобных звездным лучам, по ореолу.

Одернув руку, я обхожу её, встав спереди, а её голова движется вслед за моим перемещением, поворачиваясь на шее, как цветок подсолнуха за бегом Солнца. Она смотрит на меня снизу вверх, улыбаясь, и только я встал перед ней, потянулась к моей руке губами, облизывая свою собственную влагу, и засовав в рот мои пальцы, которые коснулись её там.

— Уммм... Я вкусная... Но ты же не хочешь чтобы у тебя появился внучок Снеговичок? — пососав мои пальцы, и удостоверившись что я не смущен, а совсем даже напротив, деловито продолжает: — Так как тебе план на сегодняшнюю ночь?

Она встает на стуле, и сейчас она скрыта от двери моей широкой фигурой, и поэтому платье до сих пор задрано на талию. Наши глаза сейчас на одном уровне, и Настя, подвела мою руку к своей попке, повернувшись ко мне спиной.

— Воткни мне туда пальчик, папуля... Хочу что бы ты знал — что тебя ждет, если ты пожелаешь... Хочешь в новогоднюю ночь Анальную Снегурку?...

Мой палец под давлением её руки вонзается в её попку, и погружается на первую фалангу. Плотной, выталкивающей тесноты — нет, есть приятная теснота, лишь обволакивающая мой палец.

Настя тут же чуточку приседает, и мой указательный палец проникает глубже, так как дочка крутит своей жопкой, навинчиваясь на него. Еще чуть-чуть — и произойдет непоправимое, и я пользуясь этой абсолютно аморальной и развратной сцепкой — поворачиваю её к себе лицом, находясь внутри неё, •••

а дочка продолжает вилять попкой, уже делая откровенные поступательные движения, насаживаясь своей задницей на мой палец, который я согнул в крюке. Другие пальцы — средний и безымянный ласкают её щелочку, так как они сами вонзились в неё, и сейчас чувствуют жаркую влагу.

— Прекрати, золотце, — несмотря на явное отрицание происходящего действия, в моем голосе слышаться дрожащие нотки похоти и волнения, и уловив их, Настя, впивается в меня поцелуем — наши лица на расстоянии ладони.

Прервавшись от поцелуя, Настя спрашивает:

— Так как — хочешь? Хочешь меня?

— Хочу... , — выдыхаю я, и вдруг слышу, что дверь позади меня открывается. Вытаскиваю из жопы дочери палец, не зная, видно ли вошедшему это в зеркале напротив, и тяну подол её платья вниз. Дочка тоже не потерялась, и делает вид, что поправляет мне бороду.

Я не вижу, кто это зашел, но Настя машет рукой, и кричит:

— Все! Все! Начинайте звать деда Мороза! — спрыгивает сама со стула, а на её лице играет бесовская улыбка. — Пойдем?

Я подхватываю мешок с пола, и внутренне утираю пот. Вроде пронесло. Оглянуться назад боюсь, но как только дверь закрывается, и раздается чей-то детский голос: — Дед Мороз идет! Дядя Ваня подарки несет! — мое чувство облегчения просто невыразимо.•  •  •

нас. Так что оказавшаяся дома Настя была как нельзя кстати, она не пила, и поэтому кто развезет гостей — вопрос был решенный. Не всех, но кого успеет, так как такси уже вызвали, поразившись тройному тарифу. Каждый год одна и та же картина — «Ой! Ну надо же! Такси стоит пятьсот рублей!» — не устают они удивляться, как будто ожидая, что оно будет стоить как в будни. Марго, конечно, может и на мороз сунуться, «выгулять» свою норковую шубку, но даже у неё температура «за бортом» энтузиазма не вызывала.

Первая просигналившая у ворот машина показала, что исход начался, и прощание с гостями ускорилось. Каждый новый подъехавший автомобиль забирал пассажиров — и вскоре о том, что в доме было застолье, и было множество гостей, напоминал грандиозный беспорядок и все еще ломящиеся от еды столы. Около двадцати пяти человек гостей — не считая детей, и застолье начавшееся часов с четырех — превратило мой уютный милый дом в самую настоящую помойку. Это я, конечно, утрирую, но беспорядок был очевиден. Настя поехала отвозить коллег матери, так что Марго с Луизой и Маратом начали потихоньку прибираться. Ну и я присоединился к ним, включив все свое обаяние и альтруизм, начал с Марата, предложив тому составить мне компанию.

Вообще, я еще не встречал человека, способного меня перепить, если только мой родной брат мог сделать это — не особо напрягаясь. Но в нем живого веса — полтора центнера, а я его полегче на пуд-полтора. Так что моей жене пришлось присоединиться к нашей компании, к которой примкнула и Луиза, супруга Марата.

Богатый выбор напитков обуславливал легкость и безболезненность процесса спаиванья, и поэтому, начав с шампанского для женщин — я перешел на сухое вино, выпивая сам исключительно коньяк, а Марату подливая водку. После сухого шампанского пришло время сладкого крепленого — «кагора», и женщин прямо на глазах начало разматывать алкоголем. Их глазки заблестели, щечки порозовели, они стали неестественно возбужденными и веселыми.

Так что к тому моменту, когда вернулась Настя, мы уже пели песни под караоке, забив на уборку. Мой бас плохо сочетался с этим занятием, так как еще в моей юности, пришедшейся на времена позднего «совка», учитель пения освободил меня от обязательного посещения своего «кружка», заявив, что у меня не голос, а «труба Иерихонская». Но все равно что-то получалось, и наше веселье мы снимали на телефон, тогда как я притащил свою миниатюрную цифровую видеокамеру, которую незаметно поставил на шкаф, чтобы та снимала панорамно сверху. Нужны же мне хоть какие-то аргументы, чтобы шантажировать женушку?! А то, что я сегодня наснимаю, тянуло на десяточку.

Настя присоединилась к нашей компании, но ей никто не наливал, подшучивая, что маленькая еще, понимая, что в полночь такси не вызвонить, нужно будет ловить попутку, и поэтому дочка нам нужна была трезвая.

Ближе к полуночи позвонил сын, а мне позвонил брат, отвечая на мое поздравление, которое у него случилось около семи часов назад. Так что к тому •••

моменту, как начался бой курантов, все были изрядно пьяными, но не до конца. Марго, вообще, крепкая в плане алкоголя женщина, но смешение видов алкоголя ведет к совершенно непредсказуемому результату, но пить водку жена наотрез отказывалась, несмотря на наполненные стопки.

В какой-то момент Настя отозвала меня от стола на кухню, и едва я скрылся за поворотом, Настя обхватила меня за плечи, поцеловав в губы. Я подхватил её за попку, и посадил на пристенный шкаф кухонного гарнитура, ответив на её поцелуй, и этот поцелуй сулил мне неземное блаженство. Одна моя рука скользнула под её платье, сразу нащупав влажную расщелину промежности, но дочка, застонав, прошептала:

— Хочу тебя... Но сюда — нельзя... Только ротик и попка.

Моя съехавшая планка от алкоголя чуточку подвинулась, и я прошептал:

— Я хочу тебя попробовать, скушать, моя сладенькая. Позволишь?

— Целуй! — она широко развела свои ножки и придерживая пальчиками платье, согнула колени, и я, видя эту текущую розовую вкусняшку, припал к ней губами, впившись поцелуем. Настя заиграла животом и тазом, по её телу словно пробежала дрожь, и схватив меня за волосы она оторвала меня от своего источника:

— Я кончу! Стой! Жди ночи! — её глаза лихорадочно блестели, и она снова впилась в мои губы поцелуем, жадно вылизывая свою влагу, оставшуюся на моих губах.

Прошло еще полчаса, прежде чем мы начали собираться, а дочка, вручила мне бутылку шампанского, которых была целая батарея на кухне.

— Наливать шампанское на площади дашь мне. Понятно? Уговори выпить на ёлке, я там остановлюсь... Хорошо?

— Зачем? — Поинтересовался я, но Настя была кратка.

— Пап, просто не мешай мне. Окей?

Так что когда мы остановились на площади, и Настя фоткала нашу компанию на свой телефон, я вытащил из кармана бутылку, начав скручивать проволоку с горлышка.

— Дочка, подь сюды! Уважь нас, стариков, обиходь!

Оказавшиеся в её руках пластиковые стаканчики, вложенные один в другой, которые она вытащила из машины — меня не удивили. Первые два, наполнив, Настя протянула Луизе и Марату, следующий протянула мне, а последний, самый нижний, я у нее перехватил из рук, намереваясь наполнить его сам. И заглянул в него, внутрь. Внизу на самом донышке блестела какая-то бесцветная прозрачная жидкость, и поняв все сразу же, я тут же плеснул туда шампанского. Я ничего не видел.

— Марго, Марат! Встаем все сюда, сейчас Настя нас сфотографирует! — я собрал всех рядом в одну группу, и встав на фоне елки, с наполненными шампанским стаканчиками, выпили под поздравления. Расстались мы с ними тут же, так как вроде праздничные мероприятия подошли к концу. Шампанское выпили все, и мне оставалось только богу молиться, чтобы мои самые худшие подозрения не оправдались.

Народу на площади было много, несмотря на мороз, горожане праздновали весело и шумно. То и дело взрывались петарды и салюты, слышались крики и девичий визг вместе с песнями, типа обязательной, вроде, «Ой мороз, мороз!».

Но уже через пять минут я понял, что самые худшие мои подозрения, •••

из жены будто вынули внутренний стержень, и она что-то бессвязно забормотав, зашептала и вырубилась. Все это произошло, когда дочь подъехала к дому, в которой была наша городская квартира, сообщив, что ей нужно кое-что забрать. Как будто ждала именно этого момента.

— Обернувшись ко мне со своего сиденья, она кивнула на мать, и подмигнув мне, попросила:

— Ну и чего ждешь? Тащи её домой. Не видишь — мамуле плохо, и она напилась?

Видя эту её циничность и некий расчетливый практицизм, я внутренне содрогнулся, надеясь, что это не отрава. Лишь когда мне удалось с неимоверным трудом втиснуть жену в узкую кабину лифта, и после, подняв на руки занести в квартиру, я понял, что дочкой все было задумано еще с самого начала. «Ведьма, как есть ведьма» — мелькнула мысль, после того, как раздев жену и уложив её в нашей спальне на кровать, я увидел, что дочка с усмешкой наблюдает за всеми моими суматошными действиями.

— Ничего с ней не случится, проспится завтра после обеда, как огурчик будет, — угадала она причины моего волнения.

— Стой, — остановила она меня, и принявшись расстегивать мои штаны, встала на колени передо мной, стащила брюки вниз. — На, сними... Хочу сделать селфи на её фоне.

Она протянула мне свой телефон, и взяв мой вялый от происходящего член в рот, начала кривляться, посасывая и облизывая хуй. Это было настолько грязно и преступно, когда дочь стоя у кровати, где валяется её пьяная мать — сосет член отца, что я, несмотря на всю ирреальность происходящего, не мог ничего поделать с собой, чтобы прекратить торжество этой молодой бесовки.

Впрочем, доводить до конца она не стала, и сделав еще по паре снимков — своей обнаженной пизды на фоне лица матери — задрав платье на талию, своей попки, своего языка, Настя поторопилась в наш загородный дом. Деловито застегнула мои штаны, потянула меня за собой в сторону двери, и лишь в прихожей, запрыгнув на мои руки, и обхватив меня ногами, начала целовать меня:

— Поехали домой? У нас вся ночь впереди... Или хочешь взять меня прямо тут, в спальне, рядом с этой ведьмой? Хочешь?

— А ты, значит, молодая ведьма? — попытался я сбить её с этого неудобного и неприятного для разговора.

Дочка фыркнула, глянула на меня оценивающе, и заявила:

— Пап, а видел хоть одну женщину не-ведьму?!

И поняв, что я ей не отвечу, добавила: — Если ты не видишь в женщине ведьму, это значит только одно — что она хорошо прячется. Поехали, пап, поехали.