Новости (глава 4)

Часть 1

За общим завтраком, который проходил в обеденное даже по субботним меркам время, ребята обменивались сигаретами и таблетками от головной боли, обсуждали, кто больше всех выпил и кто перешел границы приличия, пока за открытым окном жужжали пчелы и лепетали на ветру листья. Я переглядывался с Сережей и едва мог сдержать улыбку: нам удалось и перейти границу и не попасться пограничной службе, хотя без шуток о том, что мы вдвоем ночевали в бане, всё же не обошлось.

Впрочем, почти все в доме знали, что Сережа и Саша дружили давно, и воспринимали Сережины отдельные и, по мнению многих, несправедливо комфортные условия ночевки просто как привилегию долгой дружбы. Саша умолял ребят не кормить Каштана ничем со стола и сопротивлялся требованиям почистить бассейн и включить насосы - многим хотелось вечером поплавать, но Саша слишком боялся плавающих бутылок и разлитого алкоголя в воде.

Днем все разбрелись; кто-то скрывался от жары в доме, где у Саши тарелка ловила телеканал со старыми клипами, кто-то жарился на газоне, который покрылся большими желтоватыми пятнами от палящего солнца и был похож на старый вытоптанный ковер, а кто-то пытался раззадорить Каштана, который после путешествия к реке и обратно дремал и даже не думал суетиться.

Сережу тоже сразил сон, и я, оставив его в бане, стал шататься по участку, болтая с ребятами с его курса. Почти все спрашивали меня про преподавателей и про экзамены и с выразительностью, достойной какого-нибудь предсказуемого ужастика, обещали, что худшее еще впереди, перебивали друг друга, вспоминая, как им едва удалось избежать отчисления на втором курсе или как они ходили на пересдачу осенью; то, что мне удалось закрыть все без хвостов, называли большой удачей.

Петя занял почетное место на лежанке и грел на солнце свое похудевшее после перелома ключицы плечо, поглаживая его, будто оно от этого заживет быстрее.

- Сережину девушку, кстати, вот так отчислили, - сказал он, когда Аня, староста с их курса, принесла нам холодного пива, которое кто-то спрятал в овощной отсек холодильника.

- Как "так"? - спросил я.

- Вообще не так, - покачала головой Аня, устроившись на траве и скрывшись от нас за огромными солнцезащитными очками. - Ну да, она ушла на пересдачу, но она уехала в Америку летом и не вернулась.

- Не вернулась? - не понял я. - Пропала, что ли?

- Work and travel, - пояснила Аня. - Программа такая. По ней визу получаешь, уезжаешь и не возвращаешься, если хочешь. Остаешься там.

- Серега не рассказывал? - удивился Петя.

- Ну, я знал, что они встречались, но про уезд ее... Нет, этого не говорил. Мы с ним не так давно знакомы.

- Мы с ней вместе учились, она со мной поступала, - сказал Петя. - Но мы проучились с ней вместе семестр только, а в феврале я сломал ключицу и год потом в универ не ходил.

- Она на курс старше Сереги? - спросил я.

- Ну да, - кивнул Петя. - Они познакомились на посвяте Сережи осенью, она испытания для его группы придумывала, и они до летней сессии провстречались. А потом она уехала, и всё, сердце ему разбила.

- Это кто такое сказал про сердце? - расхохоталась Аня. - Какое сердце?

- А что? - возмутился Петя.

- Разбилось! - не унималась Аня. - Оно у него что, хрустальное?

- Ты ему не говори только, - попросил Петя. - Он не сильно любит ее вспоминать.

- Ой, слушай, - не выдержала Аня. - Устроил тут сериал "Сплетница", нагрузил парня.

- Скорее сериал "Беверли Хиллз 90210", - возразил Петя.

- Скорее "Школу" Гай Германики, блядь, - буркнул я. - Пойдемте в дом, а то сгорим.

В этом разговоре не было ничего мрачно пророческого; это была беззаботная болтовня под ослепительной синевы небом, за которой последовала другая болтовня и другие пустые, разрыхляющие тишину разговоры. Но память, а точнее наблюдатель, что прогуливается по ее запутанным аллеям, неизбежно искажает самой своей прогулкой ход прошлого, зацикливаясь на вот таких моментах, которые, как теперь кажется ему, были предвестниками тупика, желтыми листьями на зеленом кусте посреди длинного лета.

На второй вечер Сережа выглядел жалко, как разбуженный посреди спячки медведь, бродивший в поисках еды на кухне, пока ребята готовили вторую порцию шашлыков из остатков мяса. Я держался подальше от кухни в компании тех, кто предпочитал пинать мяч, который постоянно с всплесками, как от пушечного ядра, плюхался в бассейн и выуживался Каштаном. До ужина я отзвонился маме, которой не терпелось как можно быстрее освободить квартиру от хлама и сделать фотосессию для успешной продажи. Она снова обещала забрать у меня паспорт за предложение заказать заговор на продажу квартиры у какой-нибудь ведуньи и просила много не пить.

Во второй вечер мы не пили столько, сколько накануне, да и не смогли бы, даже если захотели бы. От вида составленных у мусорных баков на заднем дворе бутылок многим становилось плохо, да и к тому же те, кто были за рулем, уже не могли поддерживать навязанный темп. Мы приготовили мясо, а танцевали в доме, чтобы не играть по второму кругу в игру "как достать соседа". После полуночи мы наткнулись на какой-то русский музыкальный караоке-канал и почти до рассвета горланили песни, которые давно не слушали, но которые почему-то помнили наизусть.

Я был в последней группе исполнителей, покинувших "сцену", и понял, что Сережа уже ушел спать, только когда мы дохрипели Корнелюка. По дороге в нашу баню я чуть не свалился в бассейн, потому что, как и всякий городской на моем месте, засмотрелся на звезды, которые непрерывным бело-синим блеском неслись в далекую черноту и висели неподвижно над темным краем земли. Споткнувшись у бассейна, я наступил на игрушку Каштана, которая издала протяжный писк, похожий на крик какой-то страшной ночной птицы.

Сережа спал на животе, оставив мне место у стенки и достав откуда-то не такую потрепанную запасную подушку, которая противно кололась торчащими из-под наволочки перьями. Помню, что я уснул, мечтая, чтобы мы с ним однажды уснули бы вот так в каком- нибудь походе, под чистым звездным небом. Утром же проснулся от уколов, слишком навязчивых для гусиных перьев - меня кто-то щекотал.

- Серега, дай поспать, - умолял я, не открывая глаза.

- Как ты мне вчера?

- Тебя вчера в любом случае Саша бы разбудил, - постарался оправдаться я, зарываясь в одеяло.

- Так себе отмазка, - услышал я его приглушенный голос. - Я же сказал вчера, что прижучу тебя.

Я не знаю, откуда он вообще выучил это слово, и что, по его мнению, оно означало, но тем утром прижучить значило сбросить с меня одеяло и попытаться прижать вырывающегося меня к кровати. Как бы я ни старался, его плечи были непобедимы.

- Проблемы какие-то? - заухмылялся он, когда почувствовал мое возбуждение.

- Это утреннее, - высокомерно соврал я. - Не на тебя, не беспокойся.

- Ах, не на меня? Ну ладно, - он резко вскочил, отчего диван, как пружина, подбросил меня.

Серега ушел в душ, закрыв за собой дверь, а когда я чуть не сорвал дверную ручку, он спрятался от меня за душевой занавеской, из-под которой стал раздавать мне пинков, стоило мне к нему приблизиться.

- Иди в бассейне купайся. Или в речке. Раз это утреннее, а не на меня!

- Серега, пожалуйста, - смеялся я. - Ну не ругайся!

- Иди отсюда, - он в шутку отпихнул меня.

Когда я попытался с такой же шутливой наигранностью открыть дверь, Сережа схватил меня обеими руками и поволок в кабину.

- А теперь сюда иди. Ко мне.

Без алкоголя он нравился мне больше. В его игре мне нравилось то, чего я никогда не испытывал с девушками, а именно какая-то взаимная почти спортивная потребность посоревноваться друг с другом, резвость, живость, прыткость и то, что несмотря на его силу, его плечи, он не мог меня полностью побороть и контролировать. Со временем он становился более заторможенным, способным на долгие поцелуи, но его нежность всегда была как будто наградой за то, что я ему сопротивлялся.

- Сука, Игорь?

- Что?

- Ты можешь не стонать так громко?

- Ну если мне нравится, я что, рот себе зашью?

- Блядь. Знал бы, что ты такая шлюха, я бы... Ау!

Я больно ущипнул его за бедро.

- Сам ты шлюха. Ты вообще меня поцеловал еще зимой.

- Что?!

- Ну ты конечно... жертва амнезии и алкоголя. Когда пересдача была у нас. Я тогда еще нарушил закон ради тебя!

- Ты вообще больной, - вспомнил Сережа, уставившись на меня с такой довольной улыбкой, которую я раньше на его лице никогда не видел. - Любой на твоем месте просто вызвал бы мне такси.

- Такси? Да ты мычать не мог, не то что говорить, а уж тем более адрес назвать.

- Ну вызвал бы такси к себе.

- Ну и я увез тебя к себе. Но с приключениями!

- Подожди. А что я тогда?

- А это важно?

- Ну да.

- Ну ты тогда расквасил мне лицо. Ударил ногой, случайно, хотя... Хорошо-хорошо, точно случайно. Ну и поцеловал зачем-то.

- Поцеловал как? Вот так?

- Нет.

- А как?

- Не так грубо.

- Так?

- Почти. Еще с языком.

- Ага. То есть, я в ту ночь, если верить тебе, не мог разговаривать, зато мог мычать и целоваться с языком?

- Ну да. Не вижу ничего неправдоподобного.

Часть 2

Ребята стали разъезжаться еще до обеда, и многие прощались надолго, зная, что не увидятся, скорее всего, до начала следующего курса. Почти все пожимали на прощание лапу Каштану, который с беспечной радостью награждал всех отбывающих повиливанием хвоста, облизывал руки и лаял на уезжающие машины, что какая-то девочка назвала хорошей приметой. Саша старался справедливо сортировать мусор по уезжающим командам (видимо, по степени вони из пакета) и каждый раз объяснял, как учительница в коррекционном классе, как доехать до правильной помойки - была по пути, видимо, еще какая-то неправильная.

Мы с Сережей, Андреем и Петей остались помочь Саше убраться. Пока мы мыли посуду в четырех разных раковинах в доме, разбив в процессе две чайные пары и одну тарелку для фруктов, Андрей, разведя в ведре какое-то средство, от которого, судя по запаху, это ведро должно было расплавиться, не то мыл, не то дезинфицировал пол, с усердием, позволившим бы ему квалифицироваться в национальную сборную по керлингу.

По двору разносился запах жаркой влаги от нагретого бассейна, травяной свежести и каких-то цветов с соседнего участка. Перед тем, как загрузить рюкзак в машину, я обыскал всю баню как в детективном сериале, чтобы удостовериться, что мы ничего не забыли и не оставили никаких улик. Возвращение домой, которое казалось далеким и недосягаемым в пятницу вечером, катило в глаза, и от переживаний почему-то задергался живот и захотелось пить. Я постарался отогнать тревожные мысли и поиграть с Каштаном, пока Сережа и ребята курили в тени уродливой беседки.

О чем я думал на той лужайке? Появилось ощущение, что я, с одной стороны, стал носителем важного секрета, который ни в коем случае нельзя позволить никому раскрыть, но, с другой стороны, что между нами с Сережей все стало настолько наглядным, что об этом секрете мог легко догадаться каждый, даже ребята в машине, даже Саша, даже Каштан. Из-за этого противоречия внутри заиграли первые ноты какой-то мнительности, которая не была еще различимой музыкой.

Я помню, как в боковом зеркале отразились сохнущие от жары кусты шиповника, облицованная сайдингом баня за подрагивающим переливом солнечного света над голубой плиткой бассейна, расстроенный Каштан и Саша, который побрел закрывать ворота. Машина покатилась по дороге, к облегчению всех соседей.

Возвращались мы той же дорогой, будто бы уже разграбленной и на которой не осталось нетронутых видов и новых впечатлений: я узнавал столбы с объявлениями "оформление участка", "коммуникации недорого", дорожные знаки, покосившиеся автобусные остановки, на которых не было ни автобусов, ни пассажиров, зеленые пятна лесополос в покатых полях и степях, заполнивших горизонт до самого синего неба.

Из-за того, что выкатились мы только в пятом часу, пришлось ехать по двухполосной дороге в плотном потоке с другими машинами, направляющимися в город в воскресенье вечером, и Сережа почти не обращал внимания ни на нас с ребятами, ни на музыку в магнитоле, потому что ему часто приходилось обгонять грузовые машины, выскакивая на встречную полосу, из-за чего у меня каждый раз сердце начинало биться сильнее.

На въезде в город вечерело, и машины выстроились в стройные, узкие заторы. Помню как из-за сгущающейся на западе синевы казалось, что тяжелел воздух, и с этой тяжестью росло чувство беспокойства, и вот под лишенный всякого благозвучия оркестр автомобильных сигналов, под звуки трещотки у железной дороги, по которой тащилась та самая электричка, про которую говорила мама, под скороговорки диктора по радио в голове закрутились какие-то мысли: а как теперь вести себя, чтобы родители не догадались? А поймет ли отец, когда вернется с вахты? А ребята, может, они тоже уже нас вычислили? А не смотрят ли на нас люди в машинах в соседнем ряду?

Я был заперт в этом внутреннем беспокойстве, пока Сережа добросовестно, как профессиональный шофер, петлял по городу, в котором невесть откуда в летний воскресный вечер взялись пробки, развозя Андрея и Петю по двум разным районам. Когда Андрей протянул мне руку через открытое окно, я заозирался по сторонам, не готовый к тому, что поездка закончилась.

Сережа смотрел на меня с какой-то не то ухмылкой, не то с усмешкой.

- Пошли в кино? - вдруг выпалил он.

Я закивал с силой, которой не должно было остаться в мышцах и суставах после того, как мы две ночи подряд трясли головами под музыку и после выступления в импровизированном караоке. Его предложение избавило от необходимости придумывать, сочинять, подарило сколько-то времени перед тем, как я вернулся бы домой, уже навсегда другим, но самым главным было то, что я обрадовался из-за того, что Сережа, тоже, кажется, не слишком хотел возвращаться домой.

Мне особенно дорог тот вечер, потому что тогда нарушилась та рутина неопределенности, когда он просто подвозил меня домой, а я тянул время и не вылезал из машины в тщетной надежде на что-то большее. Мы без труда нашли свободное место на парковке у нового кинотеатра, который оборудовали в здании старого советского речного вокзала. Я регулярно натыкался у однокурсников в контакте на фотографии оттуда и сам собирался сходить, но из-за экзаменов не мог найти время.

Ремонт в общем- то оказался сердитым и не позволял разглядеть в новом владельце большого поклонника большого экрана, но нужно отдать ему должное за то, что он занавесил стены репродукциями рекламных плакатов советских и американских картин в хронологическом порядке; это позволяло тем, кто приехал слишком рано, слоняться по пустым коридорам как в галерее или в музее, пытаться угадать кинозвезд на плакатах, казавшихся необычайно пестрыми на фоне серых стен, на которых еще сохли морщины белил и серой краски.

Сережа, конечно, застрял в зале, где висели плакаты сидящего на мотоцикле с дробовиком Шварцнегера, с красной лампой в одном из глаз, и где висели в космической пустоте, как планеты, головы Брюса Уиллиса, Миллы Йовович и Гэри Олдмана.

Фильму, на который мы купили билеты, наверное, не суждено было стать таким популярным, чтобы его постер вывешивали в кинотеатре или в музее; я не помню толком ни названия, ни сюжета, но помню, что в главной роли был Лиам Нисон и что он работал в каком- то военном отряде. Впрочем, мы вели себя так, что мы не запомнили бы фильм в любом случае: от безобидного хватания друг друга за руки каждый раз, когда кто-то запускал пальцы в ведро со сладко-соленым попкорном Серега быстро перешел к поцелуям, а точнее, к их подготовке. Он выбрал билеты так, чтобы мы сидели подальше от редких зрителей в центре, но в почти пустом зале все расселись в почти произвольном порядке, и чтобы избежать ненужного внимания, нам пришлось подняться выше на три ряда.

Я помню, как я едва успевал следить за его губами, когда весь смысл картины на экране свелся к тому, чтобы время от времени дать нам нужную темноту для быстрого поцелуя, как мы уронили на пол ведро с попкорном, просыпав половину, как я стал озорничать, притягивая его за футболку и не отпуская, даже когда в зале становилось светло, как изменился вкус в его рту из-за газировки и поп-корна.

Тогда в этой необходимой мне близости я испытал ощущение какого- то доверия ко всему, что происходило и что недавно меня настораживало, если не пугало. Сережа виделся и проблемой, и ее решением, кем-то, кто со мной впутался в какую-то историю без обещанного счастливого конца, но кто так же, как и я, должен был теперь искать какой- то выход. Наверное, в этом была отдельная черта его привлекательности для меня: то, что для него все это тоже было каким-то сломом привычного хода вещей, что он всего этого тоже как бы не планировал, и теперь искал какие-то ответы на звучавшие в голове вопросы. Мы были как будто одновременно и подельниками, и напарниками по расследованию. Я знал, я чувствовал, что у него никакого готового простого ответа не было, но с ним было не страшно отправиться на поиски, к чему бы они ни привели.

- А что вообще происходит на экране? - прошептал я, когда сюжет стало уже невозможно постичь.

- А тебе не все равно?

- Ну уж как-то за билет обидно.

- А может я просто тебя полапать хотел? - спросил Сережа и тут же сам дал ответ на тупой вопрос.

- Ты бы не стал меня обманом зазывать в кино на такой фильм, чтобы просто полапать, - улыбнулся я.

- Такой фильм?

- Ага. Великий.

- Но заманил же, как видишь, - цыкнул он. - Попался.

В какой-то момент мне захотелось залезть ему на руки на кресле, и в тот же момент Серега, как будто синхронно предчувствуя, что мы перегибаем палку, спросил:

- Пойдем, может, прогуляемся?

- И не узнаем, чем все это закончится? Ладно, ладно, пошли. Давай только без рук.

Он всё же шлепнул меня по заднице, когда мы, выходя из зала, скрылись за лестницей от зрителей, некоторые из которых, судя по выражению их лиц, тоже готовы были отказать себе в удовольствии узнать, чем закончится фильм.

Вечер на набережной встретил нас пробудившимися комарами и мошками, теплым ветром и сумерками; солнце скрылось уже за облаками у самого горизонта, и свет в небе остался размытый. Мы зашагали по пляжу к большой спортивной и детской площадкам, под ногами захрустел песок. Я нес ведро с остатками поп корна, который время от времени бросал хохотуньям.

- Ты бы мог никому про нас пока не рассказывать? - спросил Сережа громко, обращаясь будто бы не ко мне.

- Что?

- Ну держать это по...

- Серега, а кому бы я стал рассказывать? Я, если что, тоже не хотел бы, чтобы кто-нибудь раньше времени узнал.

- Узнал что?

- Что у меня жених появился? - самодовольно выпалил я, швырнув в него зернами кукурузы.

Серега принялся гоняться за мной по пляжу, но я уворачивался, хотя он был и быстрее; в какой-то момент, пришлось запрыгнуть за линию прилива и промочить ноги, но не даться ему и не выронить ведро с попкорном.

- Сука. Ну ты и долбаеб, - с одышкой засмеялся он, задрав голову. - Жених! А ты у нас кто? Невеста?  

- Честная ё. Да. Как в песне Глюкозы.

- Иди сюда, - поманил он меня рукой. - Невеста, блядь.

Я вышел к нему, и мы зашагали к площадке, на которой какие-то ребята играли в пляжный волейбол. Джинсы набрали воды и липли к щиколоткам, а песок пенился под мокрыми подошвами.

- Ты чего хмуришься? - спросил он. - Не из-за фильма расстроился?

- Нет, - отмахнулся я, усевшись на качели. - Просто не хочу домой. Ты мне поможешь на днях?

Он зашел за мою спину, чтобы раскачать меня; я почувствовал его якобы случайное дыхание на затылке.

- Надо помочь с чем? - прозвенел его голос. - Сбежать из дома?

- Нет. Надо перевезти кучу вещей из квартиры. Может быть, в несколько заходов.

- А какого ответа ты ждешь? - фыркнул он.

- В смысле?

- Ну конечно помогу! Нет блядь, брошу тебя одного с вещами.

Качели заскрипели, и я краем глаза видел, как хохотуньи совершали облеты в приглушенном лиловом свете вечерней зари; он толкал меня все выше и выше в воздух, и я смеялся так сильно, что дыхание захватывало, и было совсем не страшно, и все казалось понятным.

Часть 3 (последняя)

Новая рабочая неделя была короткой из-за 8 Марта, который выпал, кажется, на четверг, из- за чего пятницу тоже объявили выходным днем; в этом составлении календаря выходных дней министерства труда виделся элемент какого-то жреческого культа, основы которого посторонним понять было не дано. Из-за выборов, до которых оставалось чуть больше недели, проблемы с заказчиком стали обсуждать реже, зато рассуждали о кампании, которую развернули сотрудники из отдела работы с персоналом, которые должны были каким-то образом обеспечить явку работников на избирательные участки в воскресенье: старожилы клялись, что такого никогда не было, хотя, впрочем, многие из них не помнили, когда проходили предыдущие выборы главы государства, лишь расплывчато определяя их как "до Крыма". До России докатилась волна metoo, правда, как обычно, в особых формах, когда депутатка Думы, комментируя скандал с предполагаемыми домогательствами, посоветовала работающим в нижней палате парламента журналисткам "одеваться поприличнее", что, если эталоном приличия следовало считать ее собственный туалет, звучало как угроза.

После того, как Сережа написал в мессенджере, я, не побоюсь этого слова, был окрылен, и превратился в человека, которому не нужен утром будильник, чтобы проснуться на двадцать минут раньше, с улыбкой на лице встретиться со своим отражением в зеркале, постоять в душе под прохладной водой, несмотря на пробирающий холод, не покидавший еще ни одно весеннее утро, поиграть с попугаями, сварить кофе и посмотреть предложения московских отелей. В общем, я стал тем счастливым человеком, который мог посреди еще не избавившейся от снега весны уже представить на чернильно черных ветках замерзшей яблони незрелые зеленые фрукты.

Было, впрочем, кое-что раздражающее: молчание Волкова, который никак не комментировал ситуацию с конфликтом с нашим главным заказчиком, не устраивал показательных увольнений или лишений премии. В его бездействии скрывалось что-то более зловещее, чем в самой жесткой его реакции, и это дурное предчувствие витало в офисе как какая-то сила, довлеющая над предвыборной суетой и ожиданием первого весеннего корпоратива, который я пообещал пропустить.

Накануне корпоратива у кофе-машины меня встретил Парфен.

- В общем, я поговорил с одним знакомым, - он говорил почти как чревовещатель, едва открывая рот.

- Откуда вы знакомы?

- Мы работали вместе. Сейчас он работает у нашего заказчика.

- Может, выйдем? - предложил я.

На парковке в секторе для курения Парфен безуспешно пытался поджечь сигарету огнем синей пластиковой зажигалки, но пламя каждый раз гасло на холодном ветру.

- Мой знакомый сказал, что наш заказчик получил возврат НДС.

- Это как так? - изумился я.

- Жопой об косяк. Просто. Мы ему товары и услуги продали, мы должны с них налог заплатить. А он их купил, ему положен возврат НДС, по идее.

- Возвратом НДС же никто не пользуется? Это себе дороже? - задумался я вслух.

- Я бы сказал, что возвратом НДС на такую сумму мало кому легко воспользоваться. Нужно ведь, чтобы налоговая шла навстречу.

Возврат НДС был не самой любимой операцией, потому что привлекал особо пристальное внимание налоговой инспекции к деятельности компании, требующей возврата налога.

- А вот в ситуациях, подобной нашей... - начала я.

- Безысходных?

- Без драматизма, пожалуйста.

- Эй, заговорщики!

Мы повернулись так резко, что я слышал, как у Парфена хрустнули позвонки. Полина заметила нас и помахала рукой. Укутавшись в несколько шарфов, она подошла к нам.

- Чего секретничаете?

- Парфен сказал, что заказчик получил возмещение НДС, - сообщил я.

Полину новость не удивила и даже не напрягла.

- Ну это примерно было понятно. Это почти закрывает нам дорогу для корректировки отчетности. Если налоговая инспекция кому-то возместила НДС, то кто-то должен этот же НДС оплатить. Налоговая в минусе не останется никогда.

- Но в таких случаях, как у нас, - повторил я прерванную мысль. - Когда заказчик просто отчитался о том, что купил у нас товары и работы, получил огромный НДС к возмещению, хотя эти товары и работы еще фактически не оплатил, речь же идет о...

- О чем?

- Ну это как минимум какое-то бесплатное кредитование за счет налоговой. Как минимум. А как максимум...

- А оно тебе надо, думать про этот твой максимум? - спросила Полина. - Деньги-то немаленькие.  

- Деньги огромные, - сглотнул Парфен.

- Но в чем смысл в такой операции? Они же, чтобы получить это возмещение НДС, сдали в налоговую отчетность, по которой они купили у нас кучу товаров и работ. Они сами это признали, и рано или поздно по решению суда она выплатят нам всю сумму, которую пока задерживают. Зачем им это возмещение НДС?

- Это к вам вопрос, - буркнул продрогший от холода Парфен и направился ко входу.

Полина, покачав головой, последовала за ним, а я перед этим еще раз посмотрел на пустующее парковочное место главы нашего отдела, так удобно оказавшегося в отпуске.

***

На тех длинных выходных, когда удалось увернуться от корпоратива, подруга Влада организовала нам с друзьями вылазку в недавно открывшийся "Клуб". Прожив в Питере больше трех лет, я замечал иногда табличку с названием Боровой в окрестностях между Марата и Лиговским, где нарушались правильные прямые углы между улицами, и пересечения переулков напоминали не то лабиринт, не то водоворот, в пейзажах которого легче всего было узнать мотивы гиблого города известного русского писателя. Но я не знал, что Боровая не исчезает где-то в этом лабиринте, а пересекая Обводный канал, тянется на юг, к старому бесхозному, забытому и ненужному промышленному комплексу рядом с железной дорогой Витебского вокзала, где и устроили "Клуб".

Влада помогала команде ребят, которые занимались ремонтом клуба, не то красить, не то шпаклевать стены, и уже не первые выходные уговаривала нас сходить в клуб, где у нас, в знак признательности за ее помощь, не было бы проблем со свирепым фейсконтролем. Экзотика локации сработала еще когда мы ехали в такси, и пейзажи промзоны были освежающими, как контрастный душ после душной Конюшенной, от которой все успели устать. У большой железной двери без каких-то примечательных символов, указывающих на клуб, толпились люди, которых вряд ли можно было встретить в этом районе в любое другое время.

Это было интересное место с двумя танцполами и техно музыкой такой сильной и громкой, что старые или старинные потолки время от времени сыпались тебе на голову вековой ржавчиной, но это почти никого не волновало, как и то, что танцевали люди на переделанной поверхности каких-то кислотных бассейнов. Олеся предупредила, что это клуб с музыкой для диджеев, которых в ту субботу, правда, скопилось немало, но были там и сомелье, и бармены, и баристы, и стилисты, и студенты, и художники, и журналисты, словом, немного не та публика, которую в субботу видели на Конюшенной, и почти не было москвичей.

Влада приехала раньше и встретила нас немного пьяной. По тому, как группировались люди на и вокруг танцпола, да и по самим танцам быстро сложилось впечатление, что все эти люди друг с другом как-то знакомы и не в первый раз вместе проводят ночь с субботы на воскресенье. Танцевальная музыка была нескучной, но не слишком экспериментальной, а общая атмосфера была скорее творческой и непринужденной, чем светской или тусовочной, но Влада сказала, что главное достоинство - то, что в баре не так много алкоголя, и пьяниц будет мало, а еще, что в помещении есть курилка, и не надо морозиться на улице.

В курилке тоже играла музыка, но не та, что на танцполе, а попса. Там я и перехватил Владу после полуночи - из всех друзей она единственная знала про меня и Серегу.

- Он приезжает, - прокашлявшись, сообщил я.

- Кто? Фокусник твой?

- Нет. Сережа.

Влада вытаращилась, и глаза из-за ее очков стали казаться огромными, как у какого-то насекомого.

- Он же в Америке?

- Ага. На чемпионат едет. В Москву. Друзей везет.

- Он футболистом стал, что ли?

- Влада, ты когда успела так нажраться?

- Да вы пока соберетесь, можно допиться до видений, - оправдалась она. - Ну подожди. Он правда что ли приедет?

- Ага.

- А где жить будет? У тебя?

- Он в Москву едет, говорю же. На несколько дней.

- И ты к нему? Игорь? Ты уже билеты купил наверное?

- Ну купил, - соврал я.

- Плохая идея, - она закачала головой и затрясла рукой так, что пролила, наверное, половину коктейля мне на ботинки.

- Почему?

- Ничего хорошего из таких встреч не... Не бывает такого.

- Какого "такого"?

- Ну чтобы вот так первая любовь, хуё моё... - у нее заплетался язык, пока она пыталась перекричать прошлогоднего, уже казавшегося архивным Федука. - Она, Игорь, понимаешь, первая любовь на то и первая, что не вторая...

- Поразительно!

- Ой, не ерничай, а? Ты просто... Слушай, ну вот ты читаешь же всякое, вот вспомни Набокова. У него...

- Лолита, - сработала в моей голове ассоциация. - Сережа это Лолита Милявская, а я Саша Цекало, если по росту сравнивать.

Влада захохотала, оставив на полу и на своей одежде остатки коктейля.

- Ну вот. Облилась, как в порнухе. Нет, не Лолита, и вообще, тупая шутка про Милявскую. У Набокова маленькая такая книжка есть, короткая, рассказ наверное, в котором... В общем, - Влада принялась излагать содержание с напором студентки, которая хотела избежать пересдачи, размахивая при этом сигаретой так, что я боялся, что она прожжет кому-нибудь глаз. - Живет там один мужик после революции в Европе и узнает, что в Берлин скоро приезжает его первая, та самая. С которой у него прям любовь-морковь была. И вот он начинает вспоминать ее, как у них там все было, летом, на даче, как они там в камышах копошились И потом он понимает, что та, что приедет, она уже не будет той, которую он любил, а другой он знать не хочет, ведь она ему только потому ценна, что она в его памяти такой светлой осталась... Я не знаю, Сережа светлым был или нет, но ты подумай об этом.

Но думать той ночью не хотелось. Я столько успел надумать, что, наверное, устал и хотел чувствовать. Поздно ночью на выходе из клуба не было видно ничего, кроме скелета теплоэлектростанции в свете луны и пригорка железной дороги. Даже запахи угольных локомотивов казались черными, добавляющими мрачности пейзажу, посреди которого самой яркой возможностью казался шанс снова увидеть того, кто подарил мне воспоминания о скрипе качелей на пляже летом. Помню, как я здорово напился и, пока ждал такси, непослушными от холода пальцами стучал по экрану почти разрядившегося телефона, пытаясь выбрать места в Сапсане, билеты на который, конечно, не продавались так рано.  

страницы [1] [2] [3]