Приходи в четверг. Часть 2

Замуж наша Леночка выскочила почти случайно. На выпускном вечере познакомилась со старшим братом одноклассницы и, как большинство провинциальных девчонок, «уходящих в большую самостоятельную жизнь», совершила первый решительный поступок — определила себе жениха.

Капитан Калинин понравился ей крупной красивой головой и решительными действиями. Он сразил девушку прямотой вопроса: «Готова ли она разделить с ним судьбу защитника отечества?» Лена, которая устала от долгой обязанности числиться маминой дочкой, тут же согласилась.

Капитан был старше Лены на двенадцать лет. Считался хорошим офицером, первым кандидатом от полка на поступление в военную Академию. Как мужчина, имел всего хорошего понемножку и, в целом, молодую жену устраивал. Но любил, как-то скучно. Однообразно.

Вспоминая рисованный фаллос и слова «даю сосать», Лена часто фантазировала семейную постель с подобными ласками. Но предложить их мужу, ведущему строгий образ жизни, не смела.

И вот, сейчас, на самом краешке земли, стоит она посреди неустроенного прохладного помещения гарнизонной библиотеки, нюхает фанерку с выделением из члена какого-то солдата, вспоминает сортирное помещение с запахами мочи и, запавшее в память приглашение прийти в четверг отсосать.

«Это же надо, опуститься до такого состояния! — понемногу, приходя в себя, думала жена советского офицера. — А виной тому — чужой дневник, в который она, по глупости, начала заглядывать...»

Надев тёплую шубку, Елена Павловна поправила перед зеркалом кроличью шапочку, обмотала вокруг шеи белый шарфик и пригляделась к своим губам. Действительно — пухленькие. «Вот бы куда вставить!» вспомнилось ей мечтательная хрень Большакова. И, новая волна заслуженного гнева вспыхнула на её симпатичном лице.

— Помечтай, говнюк! — сказала Елена Павловна зеркалу, словно там находился рядовой Большаков. — Вот скажу мужу — он найдёт на тебя управу! Покажет, где раки зимуют. — и нервно рассмеялась, представляя свирепое лицо капитана, когда тот узнает, КТО и КАКИМ способом хочет лишить чести его благоверную.

По дороге к дому Елена Павловна постепенно успокоилась. А, подходя к подъезду, овладела собой окончательно.

— Чего я так разволновалась? — говорила она сама себе вслух. — Ну, хочет молодой парень женщину. Так это не противоестественно. Солдаты — те же мужики, только в военной форме. Девушек в армии у них нет. Потому и сгоняют любовный пыл рукоблудием... Большаков не худший экземпляр. Бывает, иногда, взбалмошным. Но чаще ведёт себя скромно. В открытую не наглеет. А что делает тайком — его проблема. Начитан... Рисует... Не литературно пишет? Так это он для себя. Другим не показывает. Говорить мужу — лишняя нервотрёпка. Через пару недель закончит этот мастурбатор оформление библиотеки и — оревуар, гарсон! — и, как бы закрепляя принятое решение, повторила по слогам: — Оре-ву-ар.•  •  •

ожидать, прихода Большакова.

Она заранее решила, как поступит, если негодник попытается повторить прежние безобразия. Не станет отворачиваться, а, напротив, так глянет на хулигана, что тот сквозь землю от стыда провалится!

Помощник явился в назначенное время. Долго отряхивался от снега (оказывается, началась непогода) и, окинув тёплым взглядом влюблённого мужчины своею патроншу, очень почтительно (будто ничего вчера не произошло), поздоровался. По восторженному взгляду помощника Елена Павловна поняла — с одеянием угадала.

Поначалу, Большаков был, как обычно, вежлив и трудолюбив. Старательно завершал тематический стенд о классиках русской литературы. Рисуя, рассуждал о новой книге Чаковского «Блокада». Потом, привлёк Елену Павловну к толкованию передовицы из последнего «Огонька». Оба не разделяли некоторые догмы столичного журналиста Анатолия Сафонова. Вспомнили, что на днях (в феврале) — день рождения писателя Михаила Пришвина, роман которого, с неординарным названием «Женьшень», Большаков (по рекомендации Елены Павловны), взял почитать. Тут же появилась тема поговорить о красоте Дальневосточного края и, естественно, о писателе — путешественнике, исследователе Сихотэ-Алиня Владимире Клавдиевиче Арсеньеве.

Елена Павловна уже стала сомневаться «а был ли мальчик?» Но, к концу второго час общения «культурная программа» помощника пошла на убыль. Парня словно подменили. Выдав несколько одиозных афоризмов, он замолчал, и лишь посматривал со своего рабочего места на приятные места сидящей перед ним женщины. Та насторожилась, приготовилась.

И вот Большаков начал городить «баррикаду». Приставил к рабочему столу несколько больших планшетов, сел за их прикрытием так, что Елене Павловне были видны лишь его плечи в несвежей гимнастёрке да коротко остриженная голова. Повозился, что-то проделывая, и — затих.

Калинина, применив волевое усилие, заставила себя смотреть в его сторону.

По напряжённому лицу солдата неравномерным разливом набирал силу румянец. Веки слегка прикрылись, взгляд затуманился и был устремлён на женские колени. Дыхание участилось. Плечо под левым погоном солдата было неподвижно, а под правым — ходило ходуном. Он — онанировал!

Елена Павловна почти воочию представила двигающийся в кулаке солдата огромный фаллос с сердцевидной головкой, похожий на тот, что она видела на стене мужского туалета. И — нервно сглотнула.

В этот момент онанирующий поднял глаза на приоткрытый рот сидящей перед ним женщины. Подёргивания его правого плеча участились. Взгляды обоих встретились.

Вопреки ожиданиям Елены Павловны, солдат не «сгорел от стыда», не «провалился сквозь землю», а нагло улыбался!

Тут только женщине стало ясно, что поганец догадывался, а вернее, ЗНАЛ! о её визитах в дневник. Проведал каким-то образом. Или... (боже мой!), специально сочинял эти пакости для неё... Потом устроил эту демонстрацию распущенности. А она, как глупая девчонка, попалась на такую очевидную приманку!

Голову Елены Павловны качнуло. Не выдержав нервного напряжения. Женщина склонилась над ремонтируемой книгой и, чуток... развела колени. Непроизвольно. Просто расслабилась, и ножки сами разошлись в стороны. Сантиметров на десять. Не более. Но движение было сделано и вызвало у дрочилы бурный оргазм. С громким стоном, солдат выпустил в стоящий перед ним щит, длинную струю спермы. Потом ещё одну, и еще...

Елена Павловна чётко слышала, как они фонтанировали одна за другой, били в барабанную •••

упругость фанеры...•  •  •

кровати, а ожидающая своей очереди рубашка, лежала поверх, стоящего у кровати, табурета.

Сама кровать была аккуратно застелена. Одеяло (оно же — покрывало) подвёрнуто под края матраца и натянуто. Линии заворотов чётко обозначены безупречными прямоугольными гранями. Такую, по-военному, образцовую постель мять раньше времени у офицера Калинина считалось преступлением.

Лена сняла шубку, стащила с ног сапоги и, соображая, с чего начать склонять супруга к интимному, присела на край трюмо. Пока добиралась домой, легко представляла, как это сделать, а пришла и решимость поубавилась. В их семейных взаимоотношениях правили пуританские привычки Калинина.

«Был бы ковёр, — тяжело дыша, соображала Лена, глядя на ненавистную ей сейчас кровать, — упали бы на него и — всё! Надо с первой получки купить, не откладывая... На ковре всегда места много... А теперь, как же?»

Капитан отсалютовал приходу супруги поднятым над головой утюгом, и продолжал глажку. «...повернуть лицом к стене, наклонить да засадить по самые помидоры!» — вспомнилась запись в солдатском дневнике. Это был бы вариант. Осталось только крикнуть: «Ну, мой капитан, бросай всё, я пришла!»

— Калинин! — сказала Лена. — Хочешь, я уволюсь с работы и буду сидеть дома?

— Что-то случилось? — прервал «пение» капитан.

— Случилось.

Лена выключила магнитофон, подошла к мужу и протянула руку к хозяйству в его трусах:

— Я соскучилась...

— Стоп! — скомандовал Калинин. — Во-первых, у меня в руках горячий предмет. Во-вторых — ты не совсем здорова. В-третьих — сейчас нет времени ЭТИМ заниматься. Через полчаса я должен быть на разводе.

— У меня к тебе такая нежность! Давай, потратим хотя бы минут десять. Ты ведь надолго уходишь...

— Всего на сутки. Потом снова будем вместе.

Капитан повесил на самодельные плечики отглаженный китель, разложил на доске офицерскую рубашку. Накрыл марлей. Набрал из алюминиевой кружки полный рот воды, прыснул поверх марли веером мелких брызг. Провел по влажной марле электрическим утюгом. Из-под горячего металла шикнуло белым паром.

Не прекращая утюжку, Калинин поинтересовался:

— Чего это тебя приспичило? «Уволюсь, соскучилась». Ты ведь офицерская жена. И должна уметь управлять минутными эмоциями.

— Должна, — согласилась Елена. Прошла вглубь комнаты, постояла у тёмного окна, разглядывая на стекле отображение своего красивого, полного молодой энергией лица с крупными глазами и чётким очертанием сочных губ. Потом сказала, не оборачиваясь (больше себе, чем мужу): — Эх, Калинин, Калинин! Разные мы с тобой по темпераменту люди... Разные...•  •  •

это что-то возразил. Весёлый хохотнул в чем-то поддакнул. Устремлённый продолжал настаивать... Под их монотонное «бу-бу-бу» Большаков незаметно отошёл ко сну. И спорщики угомонились...•  •  •

полке и стала устанавливать на неё принесённую книгу. Услышала шаги и ощутимое касание плеча. Медленно повернулась.

Никогда ранее жена капитана Калинина не стояла так близко к чужому мужчине, который был в столь неопрятной гимнастёрке. Чувствительным обонянием она уловила запахи масляной краски, мужского пота, несвежего белья и ещё чего-то, хорошо знакомого, но ещё не определённого ею.

Не моргая, оба смотрели в глаза друг друга. Первым нарушил молчание солдат:

— Давай, — сказал ОН еле слышно.

По движению губ, оглушаемая ударами собственного сердца, Елена Павловна догадалась, что прозвучавшее слово было короткое, но не сразу поняла его значение.

— Давай! — повторил ОН, и показал глазами вниз.

Елена Павловна посмотрела в том направлении.

Отжав край мятой гимнастёрки, из ширинки солдатских брюк вертикальным жезлом торчал крепкий фаллос с багровой головкой, похожей одновременно на шляпку гриба и, рисуемое в открытках сердечко. Кожица «сердечка» была натянута до предела и лоснилась, как полированная. Вершину головки венчало узкое отверстии с прозрачной каплей.

«Приходи в четверг...» — вспомнила Елена Павловна.

— Давай! — повторил солдат, нажимая на плечо капитановой жены.

Та зажмурилась и... стала приседать.

Запах немытого тела с примесью мочи шибанул в трепетные ноздри Елены Павловны. Это был тот самый дух, что её лёгкие вобрали пять лет назад в сортире городского парка.

— Давай! — услышала она над своей головой.

Не прикрыв глаза, жена капитана послушно открыла рот.

Немытый хуй с белыми пахучими отложениями у основания залупы, вошёл между крашеных губ и стал неспешно ебать красивую голову Елены Павловны...

Когда она «наелась», её развернули измазанным в сперму лицом к стене. Наклонили, задрали на спину юбку, и, приспустив трусики, загнали между ножек в капроновых чулках, большое, толстое, горячее...

Словно в тумане, она послушно отдавалась этому новому, и, тонко поскуливая, растворилась в нахлынувших оргазмах...

Стрелки электронных ходиков показывали семнадцатый час...