Без поединка

1.

Омерзительная история эта случилась в царствование Николая Павловича.

Личный секретарь Его Высокопревосходительства князя Дондукова молодой Збражский, лишившись места в результате какой-то мутной истории в симферопольском имении князя, натерпевшись лиха, объявился в столице, связался с компанией молодых повес и поселился у бретера Мезенцева в Караванной.

Мезенцев уже четвёртый месяц проматывал свалившееся на него огромадное наследство и, совсем ошалев от кутежей и разврата, крепко взял себе в голову добиться благосклонности первой красавицы столицы графини Платовой.

Полина Фёдоровна Платова, урождённая Дондукова, не сходила с языка общества уже вторую зиму. Пронзительно хорошенькая, ладно сложённая, она держалась очень просто, говорила несколько нараспев, мало кого принимала, выезжала исключительно редко, а выезжая, фраппировала свет, появляясь в русском костюме и повойнике. Говорили, она была охотница читать русских литераторов, петь протяжные народные песни, притом и очень богомольна.

Как-то поравнявшись с графскими санями на масленичном катанье, разгорячённый Мезенцев едва не свернул себе шею, засмотревшись на Полину Фёдоровну. Приятель же его лишь криво усмехнулся.

А через три дня Збражский показал Мезенцеву карандашный набросок: тело вальяжно раскинувшейся нагой Данаи, только менее пухлое, венчала милая головка графини Платовой.

Мезенцев тут же отволок набросок какому-то знакомому живописцу, велев переписать маслом в натуральный рост, и уже через месяц портрет якобы обнажённой графини Платовой, довольно искусно выписанный, красовался в Караванной, a ещё через три дня новость эта дошла до графа Платова.

Общество замерло в ожидании, назывались имена секундантов.

Однако Платов - сангвиник и англоман - разочаровал общество; a именно, обратился к обидчику с официальным требованием извинений и уничтожения скандального полотна. Обидчик, разочаровав общество уже чуть меньше, извинения принёс, и злосчастное полотно было уничтожено. На том история и окончилась.

Репутация графа и графини Платовых, однако, была подточена.

По мнению света, графу следовало стреляться с обидчиком, и непременно насмерть, а графине, верно, просто не иметь глупости попасться тому на глаза и сделаться "предметом". К тому же прокатились толки, что Збражский-то служил у князя Дондукова и, верно, знавал Полину Фёдоровну в девушках, и не так там всё просто.

В действительности дело обстояло ещё более непросто, чем предполагали самые подозрительные умы.

Збражский в самом деле хотел навредить Полине Фёдоровне, и потому подбил недалёкого Мезенцева на выходку с портретом. Но причиной была не самоё Полина Фёдоровна, а то, что она была дочерью Фёдора Алексеевича Дондукова, к которому Збражский испытывал и горячую противоестественную страсть, и лютую же ненависть за отказ и изгнание.

2.

Поздним промозглым осенним вечером небольшая кавалькада ворвалась на чухонский хутор. Збражский только выбрался из суховатого банного жара, окатился прохладной водой и принялся за студёное солодовое пиво, как послышался топот копыт и шум спешивающихся всадников. Несколько мужчин, в одном из которых - высоком, сухопаром, иезуитского вида брюнете - он узнал графа Платова, ворвались в сени.

- Простите за вторжение, - Платов окинул взглядом русоволосого, пригожего, разрумянившегося молодого человека, одетого лишь в льняную простынку вокруг чресел, взиравшего на него с изумлением и испугом. - Законы чести обязывают меня требовать удовлетворения, пан Збражский, - начал граф. - К несчастью, мне решительно не угодно дырявить человека свинцом, что лишило меня резонов просить Вас о поединке с оружием, как оно следовало бы. Однако какое-то удовлетворение я получить намерен, и не взыщите строго, коли оно придётся Вам в тягость. Боюсь, я не оставлю Вам выбора, кроме как из двух зол. Я Вас выебу, и выебу непременно, прямо здесь и сейчас. А Вам решать - по-хорошему ли, с лаской и по маслицу, или силой.

Произнеся всю эту ахинею, он окатил ошарашенного пленника взором, исполненным какой-то волчьей, равнодушной злобы и продолжил:

- Никто не узнает, даже дурень Мезенцев. Даю Вам слово. Выбирайте. А покамест... Эй, - сказал он, обращаясь к кому-то из своих спутников, - промойте вот барина, до родниковой воды.

Дюжие молодцы мигом подхватили Збражского и потащили во двор.

Когда через три четверти часа пленника, измученного клистирами, привели обратно в банные сени, его трясло. Платов к тому времени успел раздеться до исподнего и мазнул по нагому юноше равнодушным взором.

- Что Вы решили, пан Збражский? Велите бережно или сильничать? - спросил он, будто интересуясь, желает гость сливок к кофию или нет.

- По-хорошему, - едва слышно пробормотал пленник.

- По-хорошему - это хорошо. Так, согреться барину, озяб вон совсем.

Юноше поднесли немного водки, в парной прибавили жару, наскоро прошлись по нему веником, окатили водой, вытерли, и вот согревшегося и переставшего дрожать пленника привели в предбанник и оставили наедине с графом.

- Ступайте сюда.

Платов положил ладони на прямые крепкие плечи юноши и резко провёл ими вниз, по предплечьям до запястий, затем обвил одной рукой пояс, другой мягко обхватил горло Збражского, закрыв ладонью кадык и лаская кончиками пальцев за ухом. Пленник учуял запах свежего мужского пота, резеды, яблочный, смешанный с жевательным табаком аромат тёплого дыхания на своём лице.

Сильная сухая ладонь спустилась на крестец, и большой палец принялась ласкать копчик, другая легонько сжалась на горле, продолжая ласкать подушечками среднего и указательного пальцев ухо и линию влажных русых волос. Збражский потупился, скрывая взор от насильника, но по его телу прошла лёгкая рябь.

Платов притянул стан юноши к себе ещё крепче, потрепал скулу, огладил большим пальцем подбородок с мелкой ямочкой и тонкогубые сухие уста, отстранился.

Развернул юношу спиной к себе, крепко провёл ребром ладони вдоль позвоночника от затылка до крестца и обратно, надавил меж лопаток, понуждая пленника нагнуться, схватился за маленькие молочно-белые твёрдые ягодицы, потянул в разные стороны и развёл их, обнажая по-отрочески безволосую борозду, в глубине которой показалась розовая, собранная в мелкую складочку розетка.

Зачерпнув масла на средний палец, принялся круговыми движениями втирать его в кожицу, вынеживая сомкнутый вход. Второй рукой он придерживал юношу за согнутый живот, лаская пупок. Уловив ладонью набухание плоти, не коснулся, отвёл руку, увидел, как безволосая нежная мошонка чуть сморщилась и немного подтянулась вверх.

Взял маслёнку и бережно воткнул тоненький наконечник в серёдку розетки, надавил на донце, впрыскивая добрую унцию подсолнечного масла глубоко вовнутрь.

Выпростав вздыбленный, сладко ноющий член, чуть присогнул ноги в приседе, нацелил крупную заострённую шляпку на центр розетки и резким толчком послал её вперёд. Тело под его руками дёрнулось от боли, но Платов удержал округлую попочку у своих чресел. Головка и вершок ствола оказались намертво стиснуты горячим, скользким захватом, сводясь в почти болезненном наслаждении.

Платов замер и огладил нежные оттопыренные ягодицы, поясницу, ещё нежнее приласкал напряжённый животик. Вытерпев мучительную истому, досчитал про себя до шестидесяти. И втиснулся ещё на вершок. Теперь достаточно.

Его ствол большей своей частью оставался снаружи, верхушку съело и не выпускало крепкое колечко. Полюбовался на открывающуюся взору цепочку: напряжённые выпуклые ягодички - собственный ровный, обвитый венами ствол - густозаросший пах.

Вместо того, чтобы начать размашисто ****ь захваченную тугую попочку, Платов стал плавно покачиваться, оставаясь на одном месте, на глубине двух вершков. Он покачивался мягко, едва-едва, из стороны в сторону, по кругу, снизу вверх и сверху вниз. И немного погодя почувствовал, как стальной захват колечка ослаб, попочка подалась на него, а юношеский голос сладострастно выдохнул: "Ааах".

Сладкая истома плавила, выщекотывала головку, отдавала в промежность, становилась острей. Только бы удержаться.

Нежно покачиваясь, казалось, один миг и целую вечность, стараясь не слушать рваные вздохи, не ощущать сведённый в напряжении подрагивающий животик, отстраняя ладонь от полунабухшего, болтающегося в такт его движениям юношеского сочащегося члена, он вынеживал, выглаживал, выдавливал головкой едва ощутимую плотную ягодку внутри пронзённой попочки.

Ещё и ещё...

И вот он услыхал словно бы предсмертный стон пленника и ощутил пульсирующие сокращения его колечка, замер на мгновенье и продолжил раскачиваться уже сильнее, и через некоторое время сладостные спазмы повторились.

Платов почувствовал, как невыносимо щекотная, тёплая, исступлённая нега прошила его тело, и мучительно сладостно излился в жаркую, тесную, скользкую, пульсирующую глубину. Сердце замерло.

Когда смолк шум в висках и обмякший, чистый, блестящий маслом член выскользнул наружу, оставив свежевыебанную попочку истекать струйкой белого густого семени, Платов подхватил пленника подмышками, резко разогнув, потянул вверх, крепко прижал спиной к своему животу, подержал так и оттолкнул.

Натянув одежду, граф сжал большим и средним пальцами виски и, не глядя на выебанного юношу, вышел вон. Вскоре Збражский услышал шум удаляющейся кавалькады.

Попочка изнутри легонько ныла сладким зудом, по ляжке тепло стекало, на дощатом полу белёсо поблёскивали крупные капли его собственного семени; вход, наконец, плотно сомкнулся, удовольствие потихоньку уходило, оставляя место пережитому унижению. Пошатываясь, юноша прошёл в мыльню и, наконец, расплакался...

Через три дня граф Платов получил официальный вызов на поединок от дворянина Збражского. Вызов не был принят.