Контрагент. Часть 3

Иван так и сидел на диване перед ноутбуком, когда во входной двери тихо повернулся ключ, затем дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель змейкой просочилась Лариска. Мельком взглянув на Ивана, сказала ему «О, дядь Вань, привет! » и тут же сунула нос на кухню:

— Ой, мам? У нас холодно? Ты чего в халате?

— Проветривала...

— А-а... Ну, привет!

Раздались два тихих чмока, и следом Ларискин жалобный голос:

— Мам, а пожрать?

— Брысь мыться, сейчас будет...

— Бегу...

Но, вместо того, чтобы бежать, она аккуратно повесила куртку в шкаф, разулась и, улыбнувшись по дороге Ивану, чинно проследовала в свою комнату. Хоть дверь в нее и не закрылась, с того места, где сидел Иван, видно толком ничего не было, так что стриптиз в Ларкином исполнении он, к своему сожалению, пропустил. На слух, процесс Ларка начала с того, что негромко включила ритмичную музыку, и уже через полминуты на её фоне принялась тихонько напевать на английском что-то веселенькое. А ещё через пару минут Иван полюбовался результатами: выскочив из комнаты нагишом, Ларка вдруг остановилась, посмотрела на него кокетливо, якобы испуганно пискнула «Ой, дядь Вань, извините! » и, прикрыв сиськи одной рукой, лобок — второй, с зажатыми в кулачке трусиками, очень похоже на маму просеменила, хихикая, в ванную. И даже прикрыла за собой дверь, правда, неплотно, так что сквозь шум воды её пение доносилось вполне отчетливо.

Из ванной она вышла, замотавшись в узковатое для таких целей полотенце, чем, судя по гордому виду, принесла немалые жертвы на алтарь девичьей скромности, и аккуратно уселась рядом с Иваном на диван. Ухватила из вазы на столике сливу и, жадно засунув её половинку в рот, потянулась к экрану ноута.

— Ой, дядь Вань, а что вы смотрите?

На экране был один из тех хорватских кадров, которые она не захотела включать в сайт: те самые двое негритят, держа Лариску за широко растянутые руки и ноги пузом кверху, собирались выкинуть её в море. Вся троица при этом, естественно, ржала.

— Ай... Ой, дядь Вань, это мама вам все-все показала, да?

Иван, засмеявшись, кивнул, Лариска в ответ изобразила смущение:

— И... ту, где я между двумя ху... ой, членами?

— И ту тоже. И твою банную документалистику тоже,  — засмеялся Иван.  — Мне понравилось...

Лариска откинулась на спинку дивана, отчего из-под полотенца едва не стали видны в натуре её, в этот момент прекрасно видимые на экране, нижние прелести, и протянула:

— Ой, дядь Вань, как неудобно-то...

Иван повернулся к ней лицом:

— Брось. Что я, на нудистских курортах не был?

— Ой, а были?  — не желая выдавать маму, изобразила радостное удивление Лариска.

— Был. Года три назад, и прошлым летом. Во Франции.

— А мы только в Хорватии...

И тут же загрустила снова:

— Ну все равно неудобно... Нудизм нудизмом, а тут...

Иван рассмеялся.

— Ларка, ну чего «тут»? Ну, поизображали порнушку, и что? Да даже если бы не изображали, а всерьез, я бы все равно не осудил.

Лариска уставилась на него обрадовано:

— Ой, дядь 

Вань... Ну как же...

— А вот так. У тебя сиськи выросли? Писька тоже? Желание есть? Значит, надо удовлетворять... по возможности. Лишь бы тебе и партнеру в радость, да не подцепить ничего. Как не подцепить, знаешь?

Лариска фыркнула:

— Ещё бы нет! И мама, и в школе все уши этим обвешали. Ган... ой, дядь Вань, извините, пре-зер-ва-ти-вом пользоваться надо!  — произнесла она занудливым голосом. Иван рассмеялся:

— Ну, вот и порядок. Ещё надо, чтобы человек был хороший, ну это уж ты точно знаешь сама...

— Ага... Дядь Вань, а вы... с мамой не договаривались, а? Уж больно... Даже слова одни и те же...

Не дожидаясь ответа, вытянув шею в сторону кухни, прислушалась. Мама, вроде, пока не ожидалась, и Ларка с заговорщическим видом повернулась к Ивану:

— Дядь Вань... А... Можно, я спрошу?

— Да ты и так уже больше спрашиваешь, чем я отвечаю,  — засмеялся Иван. Лариска, ответно хихикнув, наклонилась к нему поближе:

— Дядь Вань... А... Когда я звонила, это у вас сегодня который раз был?

«Упс... Вот тебе и вся скромница», с удовольствием подумал Иван, глядя в хитрющие глаза аж вертящейся от нетерпения Лариски. «Видать, с Машей им такие разговоры не в диковину. Экзамен мне устраивает. Если сейчас пошлю, то дружбы нам не видать. Э, маленькая, про ханжество — это не ко мне точно. Ты сейчас получишь больше, чем рассчитывала», усмехнулся он про себя, и, приняв задумчивый вид, поднял глаза к потолку. Как бы про себя, забормотал:

— Так... Первый раз меня твоя мама разбудила... язычком... и я кончил, а она, кажется, нет. Значит, мой оргазм — раз... Второй раз она ко мне в ванной подкатилась... Там, у стеночки, я сзади был, она кончила... и в ванне потом, от рук... а я ни разу. Значит, Маша два, я один. Потом мы по всей квартире скакали... Тут ни разу, ни мама, ни я, но радости было... Ну и когда ты звонила, я сзади, в ней был, только ты трубку положила, мы оба кончили.

Посмотрев на Ларискину восхищенную, с приоткрытым ротиком физиономию, он, улыбаясь, заключил:

— Итого: три — два в мамину пользу. Если по оргазмам считать, а так — ровно...

Лариска не сразу, но захлопнула ротик.

— Д-д-дядь Вань... А... а... «Скакали» — это... как? И почему... «ни разу»?

Иван улыбнулся. «Так. Кажется, в десятку. Бедный ребенок считал, что на такие темы можно разговаривать только с мамой, да и то... Насколько женщина, не имеющая мужчину по нескольку лет, может быть искренна, да и компетентна в таких вопросах? А значит, неизбежны хоть небольшие, но увертки и умолчания, да и вообще бабы в таких делах хоть чуть-чуть, но всегда соперницы, пусть даже это мама и дочь... Но самому-то как приятно, а... Глазенки любопытные блестят, напряглась, разрумянилась вся... Сидит, ждет, что сейчас я ей истины вещать буду. Ну, истины, не истины, а ещё большую открытость показать, если рассчитываешь на дружбу, стоит».

— Скакали примерно так, как вы с 

девчонками беситесь. Ведь беситесь же иногда, правда?  — Лариска кивнула.  — Ну, вот и мы примерно так же. В таком, по крайней мере, настроении точно,  — рассмеялся Иван.  — Придумали себе игру: один вспоминает какой-нибудь эпизод из вашей коллекции,  — Иван кивнул на полки с продукцией мировой эроиндустрии,  — изображаем его, а второй при этом угадывает, из какого он фильма. Коллекции-то у меня и у вас практически одинаковые, только что у вас малость побольше. Ну и, конечно, споры-обсуждения, где и поборемся-полижемся во все места, где руками поласкаемся, а где и другими местами,  — Иван улыбнулся,  — в общем, всеми, не исключая и самых приятных. Какие места самые приятные, знаешь?  — Лариска, зардевшись чуть больше, улыбнулась и кивнула.  — Вон, целый баллон сливок друг на друга вымазали и вылизали,  — Иван, чуть потянувшись, улыбнулся.  — И кетчупа ещё... В общем, хорошоооо... А что «ни разу» — так оно и не обязательно. В оргазме жить не будешь, а ласкаться можно с хорошим человеком до бесконечности. Ну, или пока не заснешь.  — засмеялся он опять.  — Поняла?

Сила Ларискиной реакции была для Ивана даже несколько неожиданной. Он, конечно, подозревал, что девицы в таком возрасте, за редкими исключениями, весьма эмоциональны, но чтобы так! Несколько раз вдохнув и выдохнув, Лариска вдруг дернулась в его сторону, выпрямилась, проглотила слюну и, наконец, хриплым шепотом выдала:

— Ой, блин... Дядя Ваня...

— Чего?

— Да вы такой... такой... Так просто... говорите... об этом... И... Я маму такой... радостной — никогда не видела!  — выпалила она.

Иван широко улыбнулся:

— Лар, ну а что такого? Играли, друг другу удовольствие доставляли, оба довольны. Зачем скрывать-то?

Лариска, явно не находя слов, опять несколько раз открыла и закрыла рот, и, так и не решив, как выразить эмоции, вдруг подскочила на ноги. Полотенце при этом свалилось, но она, не обратив на это внимания, кинулась на шею Ивану. Поставив круглую коленку на его бедро и прижавшись грудями отчасти к халату, отчасти к виднеющейся в его вырезе слегка волосатой груди, порывисто обняла его за шею, чмокнула в щеку:

— Дядь Вань! Ох... Ой... дядь Вань, вы такой... такой... такой... здоровский, вот! Раз с вами об этом можно, значит, можно обо всем, правда? И мама!

Отскочила, зачем-то подхватила полотенце и, прижав его, ничего не прикрывающее, уголком к груди, бросилась на кухню.

Судя по звукам оттуда, Маша была поначалу не на шутку перепугана, а потом, после вопля «Ой, мама! Дядя Ваня — прелесть! » столь же не на шутку обрадована Ларискиной эмоциональной атакой. Во всяком случае, когда, немного пошушукавшись, обе дамы, с тарелками в руках, появились в гостиной, смотрела она на Ивана совершенно счастливыми глазами, хоть и чуть укоризненно показала ему из-за Ларискиной спины язычок — мол, трепушка ты, ну да ладно. «Попал», удовлетворенно подумал Иван, и ответил сначала ей, а потом и Лариске, как он надеялся, таким же взглядом. И, судя по непроизвольной реакции женщин,  — обе они вдруг быстренько поставили тарелки на стол и, наклонившись, дружно 

чмокнули его в щеки,  — это у него получилось. Чмоки были совершенно разные: один, Машин, горячий, от него сразу проснулось что-то в паху, и второй, Ларискин — совершенно бескорыстный, от него в голове Ивана замелькали ассоциации то ли с собственным детством, то ли с детством его, так и не рожденных, детей. Какой из них был приятнее, решить он не мог, да и не пытался.

Достигнутый у Ларки успех Иван по достоинству оценил только после ужина, прошедшего в абсолютно семейной обстановке. Кушали они сидя на диване, все за тем же сервировочным столиком, благо, он был достаточно велик: Маша с Иваном по краям, Лариска в середине. За едой разговор шел о танцах, Лариска рассказывала, что сегодня было на занятии, и, в какой-то момент забывшись, обозвала маму за сегодняшний прогул «лентяйкой». Иван с Машей, переглянувшись за спиной Лариски, дружно засмеялись, после чего Ларка была прижата к маминому плечу:

— У нас тут свои занятия были... Поинтереснее, но физически, наверное, не легче.

Лариска глянула на довольные физиономии сначала мамы, потом Ивана, чуть смутилась прокола и, дабы скрыть смущение, съехидничала:

— Ну, да, тоже танцы... Парные. В основном, лежа... Мама на спине, а дядя Ваня...

Засмеявшись уже в голос, Маша выдала дочери заслуженный шлепок по попе, Лариска ойкнула и, уворачиваясь, врезалась плечом в Ивана. Неожиданно для него потерлась, как ласковая кошечка, и, не отстраняясь, шутливо заныла:

— Дядь Вань... А чего она дерется?

Иван, отложив на секунду вилку, притянул Ларискину голову к себе и чмокнул её в лоб:

— Ну... Я думаю, что ты схлопотала за неверие в наши возможности. Почему только «мама снизу»?

Открыв рот, дабы ответить достойно, нужных слов Лариска так и не нашла, и, выскребая из тарелки остатки, поспешила вернуться к теме танцев более обычных.

Закончив с едой, она, отдуваясь, отвалилась на спинку дивана:

— Пффф... Усе. Сытая, довольная, только усталая... в хлам. Замотали и в школе, и в танцклубе...

Совершенно естественным движением развернувшись, она оперлась спиной о маму, вытянула ноги, уложив их пяточками на колени Ивана, размотав, вытащила из-под себя полотенце, встряхнула его, укрыла им бедра и зашевелила пальцами на ступнях:

— Особенно ножки... Гудя-я-ят...

Маша, чуть повернувшись, положила руки вокруг шеи дочки и принялась ласково разминать ей плечи, отчего Лариска блаженно прикрыла глаза и на несколько секунд замолчала. Потом чуть пошевелила ногами и, не открывая глаз, жалобно попросила:

— Дядь Вань... А вы бы ступни мне помяли...

Иван, у которого буквально руки чесались заняться этим и без просьб, бросил взгляд на Машу. Та улыбнулась, как показалась Ивану, чуть настороженно, и не очень уверенно кивнула. Ответив ей успокаивающей улыбкой, Иван занялся делом, и почти сразу Лариска настороженно пошевелилась, прислушиваясь к ощущениям, а потом, в окончательном блаженстве, расслабилась совсем.

Разобравшись с одной ступней, Иван взялся за вторую, и тут Лариска подала слабый голос:

— Ой, дядь Вань... А как здорово у вас выходит... У мамы руки слабые, что ли...

— Да тут дело 

не в силе. Уметь надо. Я ж не просто так тебе пятки чешу, а в определенной последовательности, и направления знать надо, и точки, и приемы. Целая наука...

Лариска радостно открыла глаза и, явно собираясь что-то выпросить, ласковым-преласковым голоском спросила:

— И вы её превзошли, да, дядь Вань?

— Ну... Не скажу, что профи,  — Иван глядел на Лариску, улыбаясь,  — но было дело... Мне самому массаж страшно нравится, вот и поизучал... маленько.

Сказав это, он провел костяшками пальцев по своду Ларискиной стопы, и красна девица, прикрыв глаза, чуть слышно застонала от удовольствия. Тем же ласковым голоском продолжила:

— Оххх... кайф... Дядь Вань, а вы сегодня не очень устали?

Иван, чуть насторожившись, уставился на Ларкину хитрую физиономию.

— А что?

— Так здорово... А я так массаж люблю... Как вы... Может, и больше... И у вас руки такие... хорошие...

Иван хмыкнул и поднял глаза на Машу. Боковым зрением он видел, что она, почти не скрываясь, внимательно, поначалу несколько напряженно наблюдает за процессом их с Ларкой телесного общения, и, вроде бы, постепенно расслабляется. «Ну-ну»,  — мелькнула у Ивана мысль,  — «не кончи я меньше часа назад, ещё неизвестно, как бы все это выглядело. Девка-то уже вовсе не ребенок, по крайней мере, телом. Вон, сиськи, хоть и меньше маминых, но поновее будут».

С трудом сдержав улыбку, он прислушался к себе ещё раз. «А может, Машка и права. Приласкать Лариску я и впрямь с удовольствием, причем по-всякому, хоть и до оргазма, но сам, кажется, не возбуждаюсь от этого совсем. Чистое удовольствие, без примеси секса, даже и не знал, что так бывает... Вот на Машку гляжу, и сразу шевелится, а на Ларку — вроде нет», не очень уверенно подумал он.

А Маша смотрела на него опять чуть напряженно, и он, глядя ей в глаза, слегка пожал плечами: ну, как скажешь, но я не вижу ничего такого, да и сам с удовольствием.

— Ну дядь Вань, ну пожа-а-луйста...  — Лариска, продолжая попрошайничать, протянула руку не к нему, но к Маше, и, заглядывая ей в глаза, погладила по щеке.  — Мам, ну скажи ты...

Иван закусил губу, чтобы не засмеяться. «Ох, и лиса! », подумал он, а Маша произнесла эти слова вслух, вздохнув, проворчала: «Лентяи тебе... Мы сегодня... того... тоже устали. Ладно уж, раз дядя Ваня не против... »

Ларка захихикала и, усевшись, заоглядывалась:

— А вот где? Ага, стол на середку...

Судя по тому, с каким энтузиазмом она носилась по квартире, выкатывая и раскладывая большой обеденный стол, стеля на него простынку и добывая из маминого трюмо какое-то особенное масло для тела, не так уж Ларку и замотали за день. Наконец, с довольным «Оп-ля! » она шлепнулась на стол голой попой кверху, уткнулась носом в простыню, забавно потрясла аккуратными булочками и глухо доложила: «Объект готов! »

Иван встал, встряхнул руками, закатал рукава халата, налил на ладонь масло, взглянул на Машу,  — та сидела, с улыбкой, но очень внимательно за ним наблюдая,  — и начал процедуру сверху вниз.

Когда 

он первый раз всерьез, с усилием размял трехглавые мышцы, Ларка, блаженствуя, тихонько застонала, и он опять бросил взгляд на подругу. Казалось, что массаж он делает сразу и маме, и дочке: Маша, точно так же, как и Лариска, хоть ещё и не полностью, но расслабилась, и смотрела теперь совсем спокойно. Обработав спину и руки, он решительно разложил Ларины ноги чуть пошире и принялся сначала за ягодицы, чем, кажется, привел Ларку в почти полную нирвану, а потом и за бедра. Чувствуя, как мышцы под его руками становятся все податливей и податливей, безо всякого стеснения обработал их до самой промежности, касаясь ладонями складок в Ларкином паху и с интересом разглядывая интимное место девушки: в отличие от чуть более полной мамы, у нее внутренние губки самыми краешками выступали за внешние, и звездочка ануса была чуть светлее, но в целом все было очень похоже. «Даже больше, чем на лицо», со смехом подумал Иван и, спохватившись, поглядел на Машу: та сидела, зажимая рот ладошкой, чтобы не рассмеяться. Успокоившись, он улыбнулся ей в ответ, Маша махнула ладонью,  — мол, а ну вас, похабников,  — и продолжил.

Перевернув Лариску на спину, он решительно положил голень её ноги себе на плечо и занялся висящим в воздухе бедром, глядя вдоль него опять на Ларискин бутончик, в такой позе чуть раскрывшийся и показавший ему темную дырочку внизу. Маша оказалась у него за спиной, и, услышав оттуда шорох, он оглянулся. Вытянув шею, она заглядывала туда, куда только что смотрел он. Иван, не прекращая работать, удивленно поднял брови, Маша досадливо отмахнулась и вытянула шею ещё дальше, но тут же разочарованно отвалилась назад.

Опасливо оглянувшись на Лариску, Иван одними губами шепнул: «Ты чего? » Маша, поначалу только махнувшая рукой, тут же вскинула на него взгляд и так же тихо шепнула:

— Раскрой пошире!

«Эк я её сегодня, а! Интересно, хоть какая-нибудь мама хоть какого-нибудь родного папу хоть когда-нибудь о таком просила? Черт поймет этих баб»,  — весело подумал Иван,  — «То она боится, что я Ларке вместо тела пизду изнутри отмассирую, то сама просит, чтобы я туда лапами залез», а вслух шепнул:

— Зачем?

— Целка или нет... Не очень верю...

Проблема разрешилась просто. Лариска, обеспокоенная снижением качества Ивановых действий и непонятными шепотками, на секунду вынырнула из нирваны и, не открывая глаз, слабым голосом спросила:

— Эй! Вы чего?

«Эй» переглянулись, Маша, чуть покраснев, открыла рот, чтобы, судя по выражению её лица, ответить что-то типа «Да нет, нет, все в порядке», но её опередил Иван. Ехидно глянув на Машу, он ответил:

— Да вот, мама удивляется, что я тебе не все места массирую...

Лариска так же слабо фыркнула:

— Ну так и не проблема... хоть снаружи, хоть изнутри... Только она не удивляется, а целку проверить хочет... У нее идея-фикс такая... Как мою дырку видит, обязательно смотрит. Будто я ей так не скажу...

Маша, окончательно покраснев, виновато посмотрела на Ивана и, от души 

сказав «Тьфу! », повесила голову. А тихонько смеющийся Иван обернулся к Лариске:

— Ну и..?

Лариска, пошевелив попой, чуть напряглась, но ответила таким же тихим голосом:

— Так смотрите...

И совсем расслабленным движением отвела в сторону вторую ногу, свесив её со стола.

«Молодец девка. Другая на её месте скандал бы устроила. А эта мало, что наготы совсем не боится, ещё и мозги на месте», порадовался Иван. Обернувшись к Маше, он ехидно кивнул ей на промежность дочки:

— Посмотри...

Маша глянула сначала ему в глаза, потом на объект предполагаемого исследования и вдруг, зловредно ухмыльнувшись, высунула язык:

— А, ну её... «Идея-фикс» у меня, видите ли... Имею я право знать, нет?

Ларка, и в новой, совсем открытой позе, с одной ногой на плече у Ивана и второй, свисающей со стола, умудрившаяся совсем расслабиться, в ответ на это чуть слышно фыркнула, а Иван, подмигнув Маше, покачал головой:

— Так вопрос, Машунь, не в правах, а в доверии. Деткам доверять надо, тогда они сами все рассказывать будут. Конечно, иногда и приврут, ну да не в таких делах, правда, Ларис?

Лариска вдруг, будто пытаясь его погладить, сделала движение ногой, лежащей у него на плече, он одобрительно похлопал её ладонью по внутренности бедра и, не оглядываясь больше на Машу, продолжил работу.

Посмотрел на подругу, лишь став обходить вокруг стола, чтобы заняться второй Ларискиной ногой. Маша сидела, немного надувшись, и он, укладывая нижнюю конечность девушки себе на плечо, мысленно почесал в затылке: «Ну вот, теперь их ещё по углам разводить надо, а то и мне перепадет. С моим педагогическим экзерсисом Машка смирится, не дура, понимает, что нам с Ларкой ещё подружиться надо, а уж там я, может, и в качестве строгого папы смогу хоть как-то поработать. Но с целкой надо разобраться, это у Машки, похоже, действительно фикс. После сегодняшней нашей с Ларкой отповеди, может, и пройдет, но сегодня надо дать ей убедиться обязательно... »

Он продолжил массаж, медленно продвигаясь все выше и выше. Массируя грудные мышцы и при этом, волей-неволей, молочные железы, он увидел, что только что почти утонувшие в вершинках задорно торчащих вверх грудей розовые соски слегка приподнялись и потемнели, да и сама Лариска, судя по тонусу мышц, нирвану уже, скорее, изображала. «Так, девочка. А я ведь ни соски, ни письку не трогал, так что с возбудимостью у тебя все более, чем в порядке, как и у мамы. Недолго твоей девственности осталось... Но, черт, как же показать её Машке так, чтобы никого не обидеть? А, попробуем... Девка толковая, даже поняв игру, воспримет, будем надеяться, с умом, ей лишние ссоры с мамой тоже ни к чему... »

Закончил массаж легкими поглаживаниями пальцев, выпрямился и кинулся в бой, очертя голову.

— Уффф... Ну все, хорошего помаленьку... Тело у тебя, Ларка... Просто прелесть, крепкое, но под руками как мед с молоком. Когда-нибудь я тебе массаж с этой смесью сделаю, так ты у меня вообще заснешь на второй 

минуте... Эй! Ты и так спишь?

Ларка, блаженно улыбаясь, только промычала отрицательно, не изволив пошевелить ни одной из раскинутых в стороны конечностей. Иван скосил глаза на Машу: делая вид, что не обращает никакого внимания на происходящее в метре от нее, она, сидя с поджатыми под себя ногами, читала аннотацию на обложке одного из тех фильмов, что Иван забыл на диване ещё в начале вечера. «Ага, типа, «разбирайтесь сами, раз вы такие умные против меня объединяться». Это хорошо», улыбнулся Иван и, протянув палец, ласково пощекотал им в ямочке Ларискиного пупка:

— Би-бип...

Лариска чуть дернула животиком и разулыбалась ещё шире, но глаза не открыла.

Иван ещё раз покосился на Машу, встретившись с таким же, искоса, взглядом. «Ну, Машенька, сейчас я тебя... И тоже ведь поймешь правильно, что это я не к Ларке приставать надумал, а тебя поддрачиваю, ревновать заставляю. И поделом — на сердитых воду возят. Как бы только не переиграть... »

Продолжая искоса глядеть на Машу, он зацепил щепотью несколько волосков из коротенькой, ничего не прикрывающей щеточки на Ларкином лобке и несильно потянул их вверх. Ларка пискнула, дернула попой и, по-прежнему улыбаясь с закрытыми глазами, попыталась поймать его ладонь. Руку он, смеясь, убрал, Ларка тут же опять расслабилась, а Маша, дернув плечами, опять уткнулась носом в текст. Иван, вернув руку на шерстку, легко почесал её, Лариска, чуть заметно вздрогнув, довольно выдохнула, и он, ещё раз погладив щеточку, убрал руку окончательно, задумчиво уставившись чуть ниже того места, где она только что была.

Чувствовал он себя семилетним пацаном, просящим у такой же соседки «показать писю», но деваться было некуда.

— А, кстати... Ларка, ты знаешь, что я ни разу девственной плевы живьем не видел?

Маша чуть вскинулась, уставившись на них теперь в открытую, а Лариска, открыв один глаз, посмотрела на него снизу, потом скосила этот же глаз к ногам, на сидящую на диване маму, вскинула их вверх, что-то вычисляя, и хихикнула:

— Ну, так посмотрите...

Согнула ноги в коленках и, опираясь на пятки, сдвинулась поближе к краю стола, а значит, и к маме. Иван в душе заорал: «Ах ты, прелесть моя! Все-все ведь поняла, умничка! Как же я с тобой рассчитываться буду, а? », а сам уже переместился к торцу стола. Сохраняя самый серьезный вид, встал так, чтобы полностью загородить от Маши обзор на Ларискины прелести. «Вот тебе, паршивка, сиди и мучайся. Будешь знать, как на меня бочку катить не по делу», подумал он, а Лариска тем временем уже развела ноги чуть ли не на шпагат и, обняв снаружи полупопия ладонями, собралась разобрать пальцами ближнюю к попке часть нижних губок, дабы открыть ему обзор на свой бутончик. И вдруг убрала руки.

Чуть помолчав, хихикнула и, приподняв голову, хитро поглядела сначала за Ивана, туда, где, для нее невидимая, сидела на диване мама, а потом на него самого:

— Только уж вы, дядь Вань, сами, ладно? И вам интереснее,  

и мне... Меня... кхм... там ещё, кроме мамы, никогда никто не трогал...

«Ах ты сучка»,  — ласково подумал Иван,  — «динамщица знатная будешь, наверное... Ведь прекрасно понимаешь, что это издевательство над любым здоровым мужиком, а делаешь... Ладно, будем считать, что я тебе за понимание ничего не должен, да к тому же и номер у тебя не пройдет. Ну не воспринимаю я тебя, как нечто ебабельное. Ещё подрастешь, тогда может быть, а сейчас — нет. Наверное», подумал он, внешне изо всех сил оставаясь спокойным. Услышал за спиной, вплотную, какое-то шевеление, и, не обратив на него внимания, слегка разочарованным тоном ответил Лариске:

— Ну, сам, так сам...

Наклонившись поближе, он осторожно провел пальцами по закрытой Лариной щелке, нигде не задерживаясь. Заметно потемневшая от прилившей крови промежность, незаметно для глаза, но ощутимо для пальцев, мелко-мелко дрожала, а в самом низу, между чуть разошедшимися лепестками малых губок, появилась влага, и оттуда донесся знакомый запах. Иван прислушался к своему низу: все спокойно. «Врешь, не возьмешь», ещё больше развеселился он, ехидно добавил: «и особенно, когда Машка за спиной сидит», после чего решительно раздвинул губки пальцами двух рук, отчего Лариска вздрогнула уже ощутимо.

Девственная плева у Лариски была неправильная: сероватая, невзрачная пленочка в форме тоненького полумесяца сиротливо прилепилась к розовой, блестящей от смазки роскоши сбоку, перед самым входом в Ларкину, приоткрытую его пальцами, суть, прикрывая вход во влагалище не больше, чем на четверть. Не задумываясь, он освободил одну руку и осторожно провел по ней пальцем, чуть задевая розовую мякотку рядом. Лариска заметно напряглась, он поднял голову и посмотрел на лежащую с закушенными губами девушку:

— Она?

Ларка пошевелила бедрами и неуверенно ответила:

— К-кажется... Дядь Вань, вы её пальцем изнутри и чуть оттяните, тогда точно скажу... Я сама так всегда...

Улыбувшись, Иван чуть углубился указательным пальцем за плеву и, подцепив её, потянул на себя. Ларка опять вздрогнула и ахнула: «Да, она... », и тут он почувствовал, что под халат, сзади, проникла чья-то рука и уверенно, жестко взяла его за яйца. «О, блин. Про Машку-то я и забыл», с веселым испугом подумал Иван. Тут рука, обнаружив лежащий поверх яиц совершенно безвольный член, удивленно дернулась, и хватка тут же стала из жесткой весьма ласковой. Чуть вильнув бедрами, он дал понять Маше, что все понял, но бесенок не утихал, и он опять поднял лицо к Лариске:

— А ещё ты как сама делаешь...

Лариска, хрюкнув от неожиданности, все же ответила сразу: «А пальцем вовнутрь... там дырочка большая, моих, так даже два можно... и клитор почесать», одновременно завлекательно вильнув бедрами, отчего его палец, выскочив из-под плевы, раздвинул вход во влагалище ещё шире, став мокрым от Ларискиного сока уже на две фаланги. Лариска, расслабившись, довольно замычала, а Машина рука, сжимающая теперь весь аппарат Ивана, опять стала твердой.

«Ну, наверное, поиграли — и хватит рисковать святым», весело подумал Иван. Чуть отстранился вбок, подняв локоть той руки, что держала Ларискины 

недра раскрытыми. Под локоть немедленно просунулась Машина голова. Увидев девственность дочери между пальцами Ивана, Маша чуть слышно ахнула, закрыв глаза, мелко потрясла головой и уставилась в это место опять. Глаза поднялись вверх и встретились с глазами Ивана, тот одними губами шепнул: «Ну, убедилась? », Маша ошалело кивнула и, убрав голову из-под его руки, тут же отпустила и причиндал.

Ничего не заметившая Лариска в это время шутливо заныла: «Ну дядь Вань, ну сделайте... », но Иван уже осторожно убрал из-под плевы палец, отпустив следом на волю и нижние губки. Двумя пальцами свел в линию не сразу закрывшуюся плоть и, взявшись чуть ниже коленок, аккуратно свел Лариске ноги.

— Ларка, я, может быть, и ещё поиграл... Но ты знаешь, за какое место меня сейчас твоя мама держит?

Рывком сев, Лариска выпучила глаза и попыталась заглянуть за Ивана. Тем временем Маша, похоже, не без удовольствия успела запустить руку на прежнее место, сжав Иваново хозяйство в подведенной снизу горсти и слегка его разминая. Иван, смеясь, раздвинул полы халата, Лариска уставилась в его пах и совершенно неприлично заржала в голос:

— Ой, мам! Оторвешь!

— И оторву...  — мрачно пообещала Маша, сжимая руку посильнее. Иван, явно преувеличивая удовольствие, сказал «Ах! », Ларка опять засмеялась и легко спрыгнула со стола. Нагнувшись, сняла стопор на колесиках, утолкала стол к стене, вернулась, потянувшись к спинке дивана мимо стоящего с раздвинутыми ногами Ивана и сидящей за ним матери, ухватила один из лежащих там дисков, цапнула лежащий на диване ноутбук, чмокнула по-прежнему держащую руку под халатом Ивана и что-то там сосредоточенно делающую маму в щеку и чуть ли не бегом двинулась к своей комнате. На пороге вдруг остановилась и, едва сдерживая смех, задорно посмотрела на провожающих её взглядами старших:

— Дядь Вань! А ещё покажите?

Иван, засмеявшись, опять распахнул полы халата, и на свет появился уже вполне качественно стоящий член, вдоль которого, быстро обнажая темно-розовую головку, двигалась вниз Машина рука. Лариска прибавила глаза, прикрыла рот ладошкой, фыркнула и прокомментировала зрелище:

— Ну, нормально. А то я боялась, что не встанет! Все, пошла продолжать массаж!

Вид у нее при этом был довольный донельзя. Ещё раз хихикнув, она демонстративно почесала свой низок, показала им язык и скрылась в комнате, плотно прикрыв за собой дверь.

Сделав после её исчезновения единственное движение, Маша рывком выдернула руку и, ухватив за бедро, развернула Ивана лицом к себе. Из разреза халата прямо ей в лицо уставилась открытая головка, Маша посмотрела на нее, нервно облизнулась и подняла на Ивана глаза.

Не дав ей сказать ни слова, он положил руки ей на щеки и заглянул в то ли тоскливые, то ли просто малость одуревшие от только что виденного глаза своими, смеющимися:

— Машка, ну чего ты? Хотела посмотреть, я и показал...

— А как ты это сделал, поганец?

— Машунь, а как?  — посерьезнел он.  — Ну, доставил по дороге девочке удовольствие, и что? Ты её физиономию сейчас видела?

— 

«Удовольствие»,  — вдруг смутившись, проворчала Маша.  — Вон, она себе сейчас то удовольствие сделает...

Иван опять улыбнулся:

— Ну и хорошо... Маш, а ты, когда меня за яйца схватила, ничего не заметила?

Маша уставилась на него снизу, не понимая. И вдруг, вспомнив, опустила глаза, облегченно вздохнув.

— Блин, Ванька... Ну можно так, нет... Ведь только сейчас поняла... Хотя... Ну почему?

Иван засмеялся:

— Почему не стоял? Маш, а ты на пятилетнего пацана намокнешь? Ну, не на пятилетнего, а на двенадцатилетнего? Даже если у него стоит, причем на тебя, и ты его за это место рукой держишь? Ларке, конечно, не двенадцать, но...

Маша, отстранившись, ахнула и подняла на Ивана глаза. Секунду рассматривала его, не веря, и вдруг, опустив веки, вся сжалась, хлюпнула носом и, почти упав вперед, уткнулась лбом в его живот.

Пораженный, Иван попытался поднять её лицо к себе, но Маша только замотала головой, ещё сильнее прижавшись к нему и чуть слышно подскуливая. Тогда он присел перед ней на корточки, снова взял Машино лицо в ладони и губами собрал вытекающие из уголков закрытых глаз тоненькие ручейки. Эту несложную, но приятную операцию ему пришлось повторить трижды, прежде чем Маша, чуть успокоившись, открыла глаза и, подняв безвольно лежавшие до этого руки, взяла его лицо в свои ладони точно так же, как он её.

— Ва-а-нечка... Ванюша... Миииленький... Прости дуру... Я ж себе напридумывала черти что... А ты... ты... к Ларочке, как к доченьке, да? Да, Ванюша?

Ивана от такой формулировки будто пробило током. «Как к дочке? » Дочка? Ой, блин... Хорошо бы... Но... Не знаю пока, Машунь, не знаю... Может, как к дочке... А может, как гинеколог, для него эти места у вас тоже вовсе не сакральные... Про тебя-то не знаю, кто ты мне: любимая? Жена? Так, случайная связь на выходные? Нет, не последнее точно... И с дочкой твоей от этого зависит, но говорить тебе это сейчас нельзя. Прости, Машунь, дай мне немножко времени разобраться в себе. Мне ж не семнадцать, тридцать пять, в такие годы за гормонами не побежишь, нельзя... »

Проглотив комок в горле, он вымучил из себя улыбку:

— А вот не прощу...

Маша, остановив горестное словоизвержение, прибавила глаза, и он, улыбнувшись ещё шире, продолжил:

— Сначала отработать заставлю...

Глядя Маше в ещё полные слез глаза, мягко, двумя руками прижал её плечи к спинке дивана, развязал поясок халатика, осторожно разложил по сторонам полы, открыв тело, ладонями, медленно, провел по ней от плеч до бедер, раздвинул круглые колени и, прикрыв глаза уже сам, наклонил голову. Сильно вдохнул носом воздух: чуть слышно пахло женщиной, но не возбужденной. Перевалившись на колени, он положил пальцы на Машины паховые складки, чуть раскрыл её, очень похожую на Ларкину, только более зрелую и оттого более аппетитную щелку, и принялся это исправлять.

В том, что секс для женщин есть лучшее лекарство от стресса, он убедился минут через пять, когда, оторвавшись от порядком им растребушенного, истекающего соком Машиного низка,  

поднял глаза. Выгнувшись в пояснице, закинув голову с закрытыми глазами и чуть закушенными, улыбающимися губами, Маша, тяжело дыша, отчаянно таскала себя за соски, и про недавние печали вспоминать явно не собиралась.

Довольно улыбнувшись, он аккуратно завел сначала один, а потом и второй палец в пещерку, ответившую радостным пожатием, и чуть пощекотался там. Маша выгнулась ещё сильнее и, застонав, оторвала одну руку от груди, принявшись слепо ловить его голову.

— Машунь, а Машунь...  — тихонько позвал он, увернувшись от её руки и продолжая работать пальцами.

— Мммм...

— Может, в спальню пойдем?

— Аххх...

— Или хоть свет потушим?

— Уаааммм...

— Машка, а Ларка выйдет?

Сильно двинув бедрами вперед, Маша плотно, до конца насадилась на его пальцы, отчего его оттопыренный большой палец, как бы сам собой, нашел её клитор и стал, вращаясь, ласкать его. Маша взвыла от радости уже едва не в голос, и Иван, не выходя из нее, приостановился. Судорожно подергав низом, она открыла глаза:

— Ванюююша... Как хорошо... Ты чего?

— Маш, Ларка...

Маша судорожно усмехнулась и, прикрыв глаза, снова дернула низком. Вдруг хрипло, но отчетливо, по слогам произнесла:

— На-пле-вать!

Так же хрипло засмеялась, потянулась вперед, ухватила Ивана за затылок и мягко, но настойчиво потянула его лицо к своей промежности.

— Ванюююш... Ну же...

«Ох ты, никак, в Маше гендир проснулся? Решила зараз повоспитывать и меня, и Ларку? Ну, Ларку ты таким способом не воспитаешь, даже если и вылезет из комнаты, ничего нового не увидит, зато потом будет, на что дрочить, а со мной номер не пройдет, я тоже не пальцем деланный... Встанешь ты сейчас, милая... как? Ага, рачком, коленками на диван, и будешь подмахивать со свистом, повизгивая, под страхом того, что я твою пизденку в покое оставлю».

Еще разок сильно втянув в себя Машин клитор вместе с капюшончиком, он поласкал его между своими губами кончиком языка, отпустил, поцеловал и, вытащив из Маши пальцы, потянул её за руки вверх. Маша подалась к нему с такой готовностью, что он сразу понял, что на Ларку ей сейчас, похоже, и впрямь плевать, а власть над ним она брать и не думала. Поднявшись на ноги, скинула халат сама, стянула халат с Ивана, обняла его за шею, прижалась к губам, закинув лицо со смеющимися глазами вверх, быстро опустилась на корточки, проведя при этом по его переду коготками. Взяла в руку член, тихонько подышала на него, любуясь, забрала между губами самый кончик головки, поиграла на нем язычком, повторяя то, что он сам только что проделал с её клитором, выпустила и, урча, как большая кошка, принялась тереться об него лицом, лишь иногда запуская кол в ротик.

Сомлев, Иван опустил руки и принялся почесывать Маше горлышко. «Блять, я скотина. Опять подумал о Машке хуже, чем она того заслуживает», подумал он и, будучи в раскаянии, отдался Маше, лишь смутно ожидая момента, когда её фантазия иссякнет, и она будет готова добровольно отдать инициативу ему.

По тому, как 

он, ласково ущипнув её за щеки, притянул её лицо к своей игрушке и тут же отпустил, давая полную свободу, Маша, кажется, поняла все, благодарно глянула на него, хихикнула и разыгралась не на шутку. Сначала она долго обрабатывала весь его низ язычком, не забыв ни одной, даже самой маленькой и потаенной, складочки, то едва, как бабочка, его касаясь, то вдруг делая язык жестким и сильно вжимая его в плоть; потом начала перемежать это с кольцом губ, жадно поглощающих его инструмент до середины; пустила в ход руки, до этого только поддерживавшие член и ласкавшие её саму; чуть-чуть покусалась, смеясь; успела по дороге вволю погладить его нижней головкой весь свой верх, от сосков до волос, приласкав ею даже ушки. И, наконец, развернулась к нему спиной, расставила коленки пошире, демонстрируя танцевальную растяжку, выгнулась назад. Поймав его руки, положила их себе на соски, запустила одну свою руку себе в низок, принявшись резко трахать себя пальцами, закинула назад голову, открыла рот и, поймав второй рукой его стержень, задержав дыхание, медленно наделась на него до упора, так, что на горлышке, довольно далеко от подбородка, даже образовался заметный бугорок, обозначающий длину его инструмента.

Ошалев от такого, не виданного им даже в порнушке, трюка, Иван сделал несколько неуверенных движений бедрами взад-вперед, притягивая при этом руками к себе Машины груди. Бугорок на горлышке задвигался, Маша, вздрогнув всем телом, закашлялась, и он торопливо выдернул из нее член, отчего кашель тут же прекратился, а Маша, смеясь, развернулась к нему лицом, взяла его достоинство в руку, несильно подрочила и, окончательно запыхавшись, опустила попу на пятки. Подняла на него счастливые, смеющиеся глаза:

— Ванююша... Кончить хочешь?

Иван медленно опустился на колени, взял её голову в руки и, наклонив свою голову в сторону, впился в губы, только что доставившие ему столько удовольствия. Маша, ещё не восстановившая дыхания, ответила совсем слабенько, и он, разок обследовав языком её ротик, чуть отстранился.

— А ты?

— Пффф... Ванюшка, мне с тобой и так хорошо...

— Ах ты, лапушка моя...

Поднявшись, он подхватил её на руки и, бережно положив на край дивана, опять встал рядом на колени. Медленно, давая женщине отдохнуть, обцеловал её всю, от лба до пальчиков на ногах, не коснувшись только грудей и междуножья. Лишь поняв, что Маша чуть успокоилась, подвинул её немного дальше и, забравшись на диван сам, осторожно раздвинул ей ноги своим коленом. Оперся на одну руку, ухватил второй рукой свой инструмент и, немного поласкавшись у входа, медленно вошел им во влажную, неподвижную Машину глубину, сразу остановившись.

Маша, открыв глаза, поймала его взгляд, плавно подняла руки, обняла его за шею и улыбнулась.

— Лаааасковый мой...

Иван в ответ, не шевеля бедрами, чуть поиграл членом в её глубине, и Маша притянула его голову к себе, став нашептывать ему в ухо всякую радостную, теплую бессмыслицу, но быстро примолкла, и они какое-то время полежали так, наслаждаясь теплом тел 

друг друга. Потом он, приподнявшись, чуть пошевелился в ней опять: Маша слабенько, но ответила, и он, не став продолжать, засмеялся. Чмокнул её в скулу:

— Устала, бедная... Ну ты и дала... С прогибом — это откуда?

Маша тихонько засмеялась:

— Ты такое не смотришь... Голубое... Там такой... арийский бог это делал. Белокурая бестия, ай... а ему туда совал негр, культурист, елдак с мою ногу...  — Маша, играя, облизнулась.  — Забавно, кадык, и чуть ниже — головка выпирает... А у меня бугорок был?

— Был...  — Иван, наклонившись, легким поцелуем отметил на Машиной шейке нужное место,  — вот здесь...

— Жалко, закашлялась... Интересно, если б ты там подвигался... Я на Железном Дровосеке это отрабатывала, с ним скучно... Потом ещё попробуем...

Иван улыбнулся:

— Ага... В попу потом, в горло тоже потом...

— Ой, Ванюш... А ты сейчас хочешь, да?  — Маша и впрямь, похоже, серьезно забеспокоилась.

Иван закрыл её широко открывшиеся глаза поцелуями:

— Ну что ты, что ты, милая... Успеется... Мне и этой,  — тут он пошевелил бедрами, и Машины недра отозвались уже чувствительно,  — и этой,  — он осторожно провел двумя пальцами по Машиным губам, и она, почувствовав это, с радостью поймала их, звонко чмокнув,  — дырочек более, чем...

Чуть пососав его пальцы, Маша выпустила их и открыла глаза. Погладила Ивана по голове, как маленького:

— Нет, Ванька, ты, все же, ненормальный... В смысле, не бывает таких мужиков...

— Ага... Ну, что, лапушка? Поехали?  — Иван, продолжая с улыбкой глядеть на Машино лицо сверху вниз, плавно провел членом внутри нее из глубины почти до выхода и обратно.  — Или ещё передохнем?

— Аммм...  — Маша, тоже улыбаясь, приподняла и опустила бедра, отчего место их соединения повторило только что проведенный Иваном маневр.  — Только, Вань, ты мне кончишь потом сюда,  — она, изображая младшеклассницу, засунула согнутый указательный пальчик между губ и, наклонив в голову вбок, похлопала ресницами,  — не забудь, ладно?

Вдруг перестав смеяться, тяжело вздохнула:

— Я, Ванюш, тобой, наверное, теперь никогда не напьюсь...

Иван вздохнул следом, ещё раз поцеловал её глаза, выпрямил руки, вжимая лобок в Машу, и, как паровоз, тяжело пыхтя, постепенно начал разгоняться.

Отдохнувшая Маша под ним быстро вошла в экстаз, прижав коленки к сиськам, обняла его всеми четырьмя, вцепилась в спину коготками, громко ахнула и, застонав, заиграв под ним всем телом, расслабилась. Полюбовавшись немного на её лицо, Иван потихоньку начал двигаться опять, Маша, заулыбавшись, заворочалась под ним, Иван ненадолго освободил её пещерку, и она, перевернувшись на живот, выставила попку вверх. В такой позе, да второй раз подряд, довести её до пика было ещё проще, что Иван и сделал, особенно на заморачиваясь на деталях, и опять дал Маше немножко передохнуть. А потом, дурея от собственной сегодняшней выносливости, начал потихоньку разрабатывать её недра заново.

И тут снизу ему пришел отчетливый сигнал: «или вынимай меня, пережимай и давай перекурить, или я щас взорвусь, и все внутри Маши угажу». Остановившись, он прижался грудью к Машиной спине:

— Машууунь...

Маша, сдавленно хихикая, тихонько повертела попой, Иван хрипло сказал: «Ой,  

осторожнее», она, сразу поняв все, резко выдохнула и приподняла его спиной, выбираясь.

Иван так и остался стоять на четвереньках: Маша, змейкой извернувшись по дивану, закинула ноги на стену, поднырнула под него лицом, ухватила рукой колышек и, тоже без затей, громко чмокая, принялась добывать оттуда лакомство. Перестоявший член, став уже болезненным, никак не хотел разряжаться, Иван начал работать бедрами, Маша быстро поймала его темп, пустила в ход язычок, и у него в голове рассыпался фейерверк, через который с трудом доходили до сознания громкие, с постанываниями и хриплым дыханием, действия Маши под его животом, и его собственное громкое рычание.

Выбросив последнюю дозу в Машин ротик, он, охнув, завалился набок. Маша, судорожно дернувшись, забавно перебирая ногами по стене, переползла чуть поближе, уткнулась носом в его пах и принялась вылизывать там все, урча при этом, как кошка, добравшаяся до сметаны.

Немного придя в себя, он засмеялся, и Маша, продолжая облизываться, подняла голову.

— Машунь... Там уже, кроме твоей слюны, ничего нет... Ни хуя, ни яиц... Слизала начисто...

Женщины в таком состоянии юмор понимают плохо. Маша, перепугавшись, приподняла голову и уставилась в то место, где только что работала язычком. Не доверяя глазам, осторожно, опять же сильно напоминая кошку, потрогала Ивановы причиндалы лапкой, посмотрела на него с изумлением и, возвращаясь в человеческий облик, шлепнулась на спину рядом с ним, смеясь:

— Дурашка... Напугал...

Иван притянул её голову к себе, чмокнул в ставшие чуть солоноватыми губы, подсунув руку под шею, притянул к себе:

— Спасибо тебе, маленькая...

Маша, ласково втираясь щекой в его плечо, улыбнулась. Пробормотала:

— Ага... Я лучше всех...

Выдохнула, швыркнула носом, ещё раз потерлась щекой о плечо Ивана, закинула на него руку и ногу, расслабилась вся, растекшись, как кисель, по его боку, почмокала губами и ровно, тихонько засопела.

•  •  •

Иван недоверчиво скосил глаза.

«Спит, что ли? И правда, спит... Ох, и красивая она у меня... когда расслабится. ».. Тихонько повернув голову, чмокнул Машу в лоб: в ответ она только чуть сморщила носик. «Пиздец... Заманал бабу седни до полусмерти... Да так и есть: не день, одни стрессы. Сначала пять лет без мужика, а потом сутки с хуя, считай, не слазить, сдуреешь только от этого, а мы с Ларкой ещё ей концерт устроили, кретины... Ну, ничего, маленькая моя, завтра, после сегодняшнего, летать будешь. А захочешь, так все-все повторим, и ещё больше... кажется, с тобой меня на что угодно хватит, а потом хоть сдохну, только б тебе хорошо... Спи, хорошая, спи. Разоспишься — отнесу на кровать. Или уж ладно и здесь, а то проснешься? Узковато, а шире нам и не надо... Ещё отлепишься, и мне плохо будет... Ну, ладно, посмотрим... Но как же хорошо-то, а... »

Бережно прижимая к себе Машу, Иван уже и сам начал придремывать, когда уловил какое-то шевеление справа, там, где были двери спален. Открыл глаза: Ларка, стоя на фоне дверного проема, освещенного лишь слабо светящимся экраном лежащего на её кровати ноутбука,  

подслеповато моргая глазами на рассеянном, но довольно ярком свету гостиной, непонимающе уставилась на стоящий напротив нее диван. В её руке, удерживаемый двумя пальцами, был странный предмет, сильно напомнивший Ивану обычный дамский вибратор, только слишком тонкий.

«Господи, да кончится ли когда-нибудь этот день... », с веселой тоской подумал Иван. Даже для его закаленной многими невзгодами психики новых, совершенно неожиданных впечатлений сегодня было, пожалуй, слишком много. Чего стоит одно это голенькое, умненькое, симпатичное чудо вместе с его целочкой...

Они встретились глазами, Лариска жалобно улыбнулась и громким шепотом повинилась:

— Ой, дядь Вань... Вы ж, вроде, давно закончили... Я думала, вы у мамы в спальне, только свет забыли выключить...

Иван, отвернув от Маши губы, зашипел:

— Тихо ты! Маму разбудишь! Хочешь что-то сказать — иди сюда, ближе,  — он показал ей глазами место возле себя.

— Не, дядь Вань. Она, когда сама себя хорошо приласкает, потом спит, как убитая, хоть из пушки стреляй,  — говоря это, Лариска сделала несколько осторожных шагов по ковровому покрытию и остановилась рядом с диваном.  — А сегодня, кажется, вообще... Ой, дядь Вань, я лежала, слушала, как вы здесь... И маме, и вам было кайфово, да?

Иван покосился на даже не пошевелившуюся Машу, на всякий случай, потянувшись губами, осторожно поцеловал её в лоб. «Спит, как убитая. Похоже, права девка... А почему я не удивляюсь, что она о своем «шпионаже» так спокойно говорит? Странно, но полное ощущение, что, вроде, так и надо. Потрахался с мамой — поделись впечатлениями с дочкой... Мало, что нравится самому, так ещё и охота рассказать ей побольше. Ага, похвастаться приспичило. Старый козел! »

С трудом превратив смех в довольную улыбку, он вздохнул:

— Да, уж уработались...

— Так ещё бы. Два часа почти. Как в девять начали, так до без десяти одиннадцать. Я, поначалу, фильм смотрела. А потом, когда вы здесь разыгрались по-нормальному, так только слушала вас да представляла, что вы тут делаете. Никакого фильма не надо...

Довольно улыбаясь, посмотрела на Ивана и, артистичным движением поднеся хитрую палочку к лобку, прикрыв глаза, почесала её кончиком клитор. Сказала «Ах! », рассмеялась и открыла глаза.

— Вот так, дядь Вань!

Девчонка откровенно ехидничала, но совсем беззлобно. Ивану это нравилось, но, все же сделав строгое лицо, он протянул руку и совсем легко, самыми кончиками пальцев шлепнул Лариску по попе. Лариска сдавленно прошептала «Ой! » и надула губки:

— Ну вот, уже и пошутить нельзя, сразу драться...

Иван опять протянул руку, Лариска, ойкнув, дернула попой в сторону, но не настолько, чтобы он не мог дотянуться, и он почесал стукнутое место. Попка тут же потянулась к его руке, Лариска, прикрыв глаза, очень похоже на Машу сказала «Муррр», облизнулась и добавила: «Ага, дядь Вань... И чуток повыше... ». В её голосе было столько искреннего удовольствия, что Иван не смог ей отказать, но тянуться было далековато, и он мягко повлек Лариску к себе. Сделав полшага вперед, она мягко развернулась спиной, закинула голову назад, встряхнув густыми, до середины спины,  

волосами, чуть расставила ноги и, опустив руки, замерла.

Очень осторожно, стараясь не шевелить той половиной тела, к которой прилегла Маша, он тихонько пощипал-погладил-почесал поясницу и верх ягодиц Лариски до тех пор, пока она, еле слышно сказав «Уффф... Все, дядь Вань, ноги подгибаются... », не осела на пол, развернувшись к нему лицом. Немного поелозив попой, уселась по-турецки и подняла глаза:

— Как это у вас так получается, дядь Вань... Мама делает... ну, приятно, но совсем не так... Массаж делали, так я думала, помру от счастья...

Иван тут же вспомнил, чем закончился тот массаж, и, по ассоциации, поискал глазами предмет, с которым Лариска вышла из комнаты. Тощая палочка валялась рядом с Ларискиным бедром.

— Массаж тебе,  — довольно проворчал он и глазами показал на игрушку.  — А это у тебя что?

— Это?  — Лариска, подобрав с пола, повертела предмет в руках.  — Вибратор... Мама его,  — улыбнулась,  — «Железным Дровосеком — джуниор» дразнит... Старший, который у нее, так втрое толще... Мы их в Хорватии покупали, года четыре назад. Мама себе выбрала, а я с ней была, ну, продавец в секс-шопе и привязался шутя: «вашей, говорит, дочке должно понравиться». Мама давай отшучиваться, мол, да маленькая она ещё, а я и влезла: хочу, мол, наверное, интереснее, чем пальцем... Видели бы вы глаза того продавца, когда я это ляпнула,  — Ларка прыснула.

— А чего тоненький такой?

— Так для девиц,  — засмеялась Лариска.  — В инструкции прям написано, что «сохранность девственной плевы при использовании изделия находится на ответственности покупателя». Ну, у меня там,  — Ларка заглянула себе в низок,  — все нормально. Я даже маминым пробовала, тоже ничего, но чертова плева сильно тянется, больно...

— Так убрала бы...

— Опять, дядь Вань...

— Что — опять?

— Опять вы с мамой одними словами...

— Вот и я смотрю, больно много у нас с твоей мамой общего,  — улыбнулся Иван.  — И что ты маме отвечаешь?

— Ай... Говорю, что хочу по любви... А она подсмеивается: любовь, говорит, любовью, а секс — дело и без любви приятное, хоть и не такое приятное, как с ней. Врет, наверное...

— Почему?

— А сама-то? Ей чуть не каждый день надо, а с работы только домой, выходные со мной, и в доме мужиком и не пахло... И я, дядь Вань, пробовала. На той позорной фотке негра, что побольше, видели? Вот с ним, в Хорватии...

Иван решил сделать вид, что ничего не слышал про эту историю, уж больно ему стало интересно, как она прозвучит от первого лица.

— Если пробовала, то как девочкой осталась?

Ларка хихикнула:

— А мы начали, как в кино. Сначала он мне полизал, и грудки помял... ну, это ниче так, приятно... хотя язык у него какой-то твердый, шершавый... я, когда рукой сама делаю, и то приятнее, а уж если под душем, так вообще не сравнить... Ой, дядь Вань, только сейчас поняла: вы когда сегодня маме мою целку показывали,  — («ну, точно, все поняла ещё тогда, на столе, умничка моя» — мельком подумал Иван),  — 

так у вас палец куда приятнее, чем его язык... Дядь Вань, а вы правда ни разу девственницу там,  — она кивнула на свой низок,  — не видели?

— Да откуда же, Лара? Такое мужчины редко видят, если они не гинекологи. Когда девушка с ней расстается, так обычно заведены оба так, что не до рассматриваний. А потом уже, сама понимаешь...

— Интересно... Как-то никогда не задумывалась... Хотя, вот Нинка нам рассказывала, как она первый раз. Так тогдашний парень сначала вылизал её там всю, потом поглядел, потом на камеру там все снял, и только после этого полез. А когда кончил, так опять все снял, типа, что было и что вышло,  — Ларка засмеялась.  — Она от камеры, говорит, завелась так, что ничего и не почувствовала. Хотя у нее не то, что у меня, по кругу, и толстенькая... была.

— Показывала, что ли?

— Ну да, то, что парень тогда наснимал. После, так смотреть страшно: в трех местах разрывы, кровища, все висит... Говорит, неделю заживало, а потом ещё месяц немного больно было. Зато сейчас ей только намекни, тут же ложится и ножки вверх,  — полупрезрительно закончила Ларка и хмыкнула.

— Что, вот так запросто: взяла и показала?

— Ну и что? Это самый, как его, Пашка, что ли, её оприходовал и смылся. Ладно, хоть копию записи отдал. А свою потом продал какому-то сайту, она и сейчас в инете висит. Да там такого добра...

— Знаю... Такое видел, но это ж, сама понимаешь, не то.

— Ну да, вообще фигня. Он, когда продавал, оттуда лица убрал совсем, и своё, и Нинкино, одна дырка да палка остались, а лица и есть самое интересное. И живьем оно вообще по-другому. Я, вон, сегодня как увидела, что мама с вашим,  — она, довольно улыбаясь, кивнула на низ живота Ивана, укрытый коленкой Маши,  — делает, и ваши довольные физии, так чуть на пороге комнаты первый раз не кончила. Сразу!

Засмеявшись, она протянула руку и погладила Ивана по бедру возле маминой ноги.

— Он у вас красивый! Как у Рокко... Ну, почти...

«Так. Сравнений с королем киносекса всех времен и народов мне все же избежать не удалось. Правда, я ожидал чего-то такого от Маши, а не от Ларки, но все равно приятно»,  — хихикнул про себя Иван и, на всякий случай, поспешил перевести разговор в более безопасную плоскость:

— Как у вас, нынешних, все просто, а...

— Так понятно почему, дядь Вань. Диски со всяким,  — она кивнула головой на полки с эротикой,  — да плюс интернет, ну и видеокамеры тоже. Насмотришься такого, что потом самой прятаться, вроде, уже и неудобно... У нас одно время мода была, все друг перед другом своими приватами хвастались, и надо мной мало, что хихикали — снимать звали: раз, говорят, целку бережешь, значит, ты безвредная, сама в постель не залезешь!  — Лариска чуть грустно улыбнулась.

Иван усмехнулся.

— И ходишь?

Лариска чуть смутилась:

— Ну... Пару раз, когда уж очень просили...

— И как?

— Да...  

Так... Не очень. Вот если б позвали заснять дефлорацию... Хотя, конечно, лучше, чем в ящике: звуки, запахи... Опять же, ракурс сама выбираешь...

В подробности этих культпоходов Лариска вникать, похоже, желала не очень. Ответил ей Иван на полном серьезе, не торопясь, раздумчиво:

— М-да... И впрямь, все просто... Но тут не только в порно дело, Ларка... Мы ведь когда росли: кроме гондонов по две копейки, из танковой резины сделанных, к употреблению по прямому назначению негодных, противозачаточных, считай, и не было. А какие были, так ещё вредней гондонов, девки их боялись больше, чем беременности. То есть засунул девке — все, жди ребенка, а дети дело серьезное... Ну, или аборта, что не лучше.

Чуть помолчал.

— Так что волей-неволей из этого дела проблему делали, дело-то было и впрямь серьезное... А сейчас как: таблеточки, спиралечки — трахайся, не хочу, детей не будет точно. Да и презервативы такие, что даже смотреть, и то приятно. И, говорят, есть и вкусные,  — прибавив глаза, улыбнулся он.  — Сам, правда, отродясь ими не пользовался, ни новыми, ни теми... Вот и получается, что секс отдельно, последствия отдельно. А раз так, то почему бы и не..?

Он скосил глаза на Лариску. Та слушала, приоткрыв рот. «Так. Лекций по сексологии у них тоже в голове нет. Блин, что, одна порнуха, что ли? Спортсмены, блин. Ладно, продолжим вставлять мозги... »

— Ну и плюс экономика. Раньше баба мужика чем ловила? «Дам — не дам». И не поймать ей было никак нельзя, бабы ж не работали сами, жить с детьми на что? А сейчас вон, на маму посмотри: мужика нет, сама вся в шоколаде, ты тоже. Ну и кого, а, главное, зачем ей ловить?

Лариска сглотнула слюну и нервно хихикнула:

— Н-ну... Дядь Вань, а вас?

Иван с трудом сдержал смех.

— Ларк, ты что думаешь, маме от меня что-нибудь надо, кроме общения?

Ларка нахмурилась:

— Ещё бы... Вон, сегодня целый день... получала.

— Ларк, а ведь действительно получала. И именно общение. Ты, дуреха, одного не понимаешь: секс может быть как в порнухе — сунул, слил, вынул, и даже как звать, спрашивать не обязательно. Ну, если женщине сильно повезет, то, может, и она оргазм схлопочет, но чаще изобразит, причем так, что только вы, мало что в этом понимающие, поверите. А может, как у нас с мамой: мы три недели назад познакомились, заинтересовались друг другом, общались каждый раз все глубже, все интереснее, пока оно само не получилось, потому что по-другому уже и не хотели оба... Люди так, как в искреннем сексе, больше нигде не раскрываются, тут все тончайшие оттенки чувств видны, не обманешь...

Сглотнул слюну.

— Я вон за вчера и сегодня о твоей маме столько узнал, сколько за годы без этого не узнаешь, и она обо мне тоже...

Лариска вдруг облизнулась:

— И что... узнали?

Иван ненадолго задумался. Вздохнув, протянул руку и ласково поправил прядь Ларискиных волос:

— Ларк, чтобы это выразить, надо быть даже не прозаиком, но поэтом,  

причем великим. И то не всяким. Тут такие глубины души открываются... Даже не знаю, кто это может описать, да и можно ли это вообще описать словами... Черт... Наверное, кино, с очень талантливыми артистами, и такими, чтобы играть умели не только лицом, но и всем телом, письки включая. И режиссер с оператором, умеющие снимать и письки тоже... И музыка должна быть... тоже великая. И все равно, для каждой пары будет своё, разное... Но как раз то, что главное...

Сглотнул слюну.

— Ларка, знала бы ты, как твоя мама раскрывается, когда мы друг друга ласкаем... Она же совсем другая... совсем добрая, доверчивая... Как ребенок...

Лариска смотрела на него, не отрываясь, и молчала. Иван, задержав вдруг усилившееся дыхание, с некоторым страхом ждал приговора: раскрылся перед девчонкой, и что она теперь скажет? Ладно, если только не поняла, о чем он тут распинается. А если сейчас просто встанет, сделает вежливый книксен и уйдет с мыслью: «Старый козел, мне тут баки про еблю заливает, а сам так и смотрит, как бы в пизду ко мне залезть? »

Не выдержав, прервал паузу сам:

— Что молчишь?

Лариска сглотнула.

— Дядь Вань...

— Что?

— Дядь Вань... Вы... Дядь Вань, вы... Вы маму любите... Стоп, не говорите ничего! Не хочу... Не хочу никаких «пока», «не уверен», «посмотрим»... Я знаю и так, даже если вы ещё не знаете... Вижу... И, дядь Вань... Вы... Вы очень хороший... Если... Если все получится... То я вами... не знаю, как сказать... нет, «гордиться» не то слово...

Она вдруг хлюпнула носом, и в уголках глаз появился блеск. «Господи, да что ж они обе на меня сегодня плачут-то? », подумал Иван, чувствуя, как дыхание сдерживает теперь какая-то мощная, но не грубая сила. Протянул свободную руку, положил её на Ларискин затылок и уткнул девушку головой в своё свободное плечо:

Совсем уже жалобным тоном Ларка добавила:

— Дядь Вань... Я... Я так за маму рада...

В этом «за маму», сказанном с небольшой запинкой, Ивану послышалось «за нас», и в груди опять стало тесновато.

— Лара... Ларочка... Не надо ничего говорить, я и так понял... Хорошая ты моя девочка, ну успокойся, ну не плачь... Все ведь хорошо...

«Вот так. И обе хотят, чтобы я остался с ними. Причем Ларка, похоже, не только потому, что этого мама хочет... Вон, разоткровенничалась во всех смыслах... А я этого хочу? Черт, хочу... Точно хочу, но боюсь. Катька, сука... » — помянул он бывшую жену,  — «Какой страшный был тот год, ведь домой не хотелось совсем, мотался, как оглашенный, по полумиру... И как хорошо было в последние два года... Свобода... Хорошо, вот только баб бояться я устал... И холодно. Холодно, холодно, холодно все время... Сказать Ларке, что все хорошо не только сейчас, но и будет хорошо? Надо... Но страшно... Как страшно, Господи! » — почти взвыл он, чувствуя, как и у него в уголках глаз становится влажно.  — «Они же меня чувствуют, обе, так, как мать 

не чувствовала никогда... Нет... Не сейчас... Завтра... Потом... Трус! Мерзкая тварь, упустишь! »

Он задохнулся, и тут холодный, трезвый голос, которого он подсознательно ждал, наконец-то отозвался из глубины: «Не упустишь. Все, они твои. Скроешься с их глаз на год — тогда да, для Маши останешься лишь тоскливым воспоминанием, а Лариску покалечишь. Она и так, вон... Вся вприглядку, безотцовщина недоласканная, от мужского пальца на пояснице млеет. Но сейчас — молчи. Нельзя принимать решения, когда на каждом плече по неравнодушной к тебе бабе».

Этот голос выручал Ивана не раз, в самых разных, в юности и по-настоящему смертельных ситуациях, а потому слушался Иван его на чисто рефлекторном уровне. Впрочем, и озеро на его плече, вроде, уже начало высыхать: институтки в нынешнем мире выживают плохо, а потому Лариска не была приучена давать волю своим эмоциям сколько-нибудь надолго.

Оторвав голову от его плеча, Лариска, уже улыбаясь, в последний раз хлюпнула носом:

— Дядь Вань... А знаете, почему я уверена, что у вас получится?

Иван приподнял брови, и Лариска, чуть мечтательно улыбаясь, продолжила:

— Мне Адам, этот тот негр, когда отлизал, то я намокла по полной, аж по ляжкам текло. Надо было тогда ему дырку подставить, и, наверное, все нормально бы было. Но я ж в кино видела, как надо: тебе полизали — ты пососи. Сняла с него штаны, уложила, подрочила малость, потом давай лизать его черного, страшного, одна залупа как у человека, и то, когда её разденешь,  — хихикнула она.  — Лизать не противно, а как-то равнодушно было. Думала, когда сосать начну, то лучше будет. Взяла в рот, чувствую, тоже как-то все равно, как будто банан, а не живой человек. Ну, руку себе вниз, опять как в кино, и давай там натирать. Вроде, получше стало, там мокро, но все равно — завода нет. А он тут возьми, да и спусти, причем когда был у меня во рту наполовину. Я первый его выстрел сглотнула, и так мне вдруг стало противно, что вытащила эту пакость изо рта, да остальное на сиськи себе отправила. Стою на коленках, растираю по груди ладошкой, Адам лежит, кайф от зрелища ловит, а мне проблеваться хочется. Растерла, сунула руку вниз, а там уже сухо, как в Сахаре летом... В общем, сказала я Адаму «Адью! » и подалась к маме, в номер. Видели бы вы его рожу...

— Фу, Ларка, как вульгарно!  — засмеялся Иван, но Лариска только отмахнулась:

— Зато как есть. Ну вот, прибегаю в номер, мама сидит ни жива, ни мертва, знала ведь, что дочка пошла целки решаться, а я ей только рукой махнула и в ванну, зубы чистить. Вычистила, сиськи вымыла, мама за спиной стояла, оборачиваюсь, а она: «Ну, что? » Я ей и выдала, как вам сейчас, она, кстати, тоже что-то про вульгарность сказала,  — Ларка, найдя ещё одно подтверждение своей мысли о схожести мамы и Ивана, довольно кивнула.  — И знаете, что она ответила?

Выдержав драматическую паузу, она сменила 

тон на победный:

— «Правильно»,  — говорит.  — «У меня четыре мужика в жизни было, один только по любви. Так сосать я у всех могла, а вот глотать — только у любимого, да и то, пока любовь была. А от остальных чисто рвотное, не горькое, не сладкое, а тошнотворное». Поняли, дядь Вань?

Иван смотрел на нее молча, понимающе улыбаясь, и откровенно любовался раскрасневшимся от такой откровенности Ларискиным лицом.

— Ну, дядь Вань! Вы мне что рассказывали? Утром мама вас разбудила язычком, и вы кончили, да? А на простыне у вас, я посмотрела, когда за массажной простынкой к вам ходила, ни пятнышка! Если бы вы маме в низок кончили, то точно хоть маленькое, но было — мама сразу ведь подмываться в жизни не побежит, а она мне рассказывала, что влагалище у нее расслабляется сразу после так, что чуть не все назад вытекает. Чтоб меня зачать, она только что на голове не стояла. Значит, кончили в рот, так?

Иван, опять тихо радуясь в душе раскованности следующего поколения, кивнул.

— И сейчас: на полу ни пятнышка, подмываться мама не ходила, и у нее из-под хвоста вами не пахнет, а вот тут,  — Лариска, наклонившись, понюхала грудь Ивана возле самой Машиной физиономии,  — ещё как. Значит, что?

Иван, не выдержав, шутливо ткнул Лариску лбом в то самое место, которое она только что обнюхивала, но она выскользнула из-под руки:

— Значит, кончили вы ей, дядь Вань, опять в рот! Причем и утром, и сейчас мама все съела! Так?

С трудом сдерживая смех, Иван, не став на этот раз вдаваться в подробности, опять кивнул и, положив руку Лариске на голову, стал поправлять ей волосы:

— Ох, Ларка... Сексуальный Шерлок Холмс... Правда, про маму ты зря так плохо думаешь, она у тебя не настолько... худая... Я бы даже сказал, что это место у нее такое умелое да ласковое, что я и не видывал...

Лариска, довольно улыбнувшись, как будто Иван похвалил не маму, но её самое, все же махнула рукой: «А, неважно! », вдруг присмирела и прикрыла глаза, млея от ласки. Чуть подышав носом, уже совсем другим, тихим голосом закончила:

— А мама сама говорила, что от нелюбимого не проглотит... Вот и думайте... Ой, дядь Вань... Счас калачиком свернусь прямо здесь, и засну...

Если бы не Маша на плече, Иван с превеликим удовольствием подхватил бы сейчас Лариску на руки, унес бы в её спальню, где и усыпил бы ребенка таким, явно непривычным для этого ребенка, способом. Может, даже и колыбельную бы спел.

А так он лишь ещё раз притянул её голову к себе, чмокнул в лоб и чуть оттолкнул. Лариска открыла глаза, помотала головой и выдохнула.

— Ох, как хорошо, дядь Вань... Ну, ладно... Пойду я... Подмываться и вибратор мыть, а то мама утром посмотрит, ругань будет...

И вдруг, вскинувшись, показала Ивану язык:

— А вы, дядь Вань, ду-у-у-умайте!

Подскочила на ноги и исчезла в ванной.

Иван шумно выдохнул воздух и, заложив освободившуюся 

руку за голову, уставился в потолок. Подумать, действительно, было над чем, но ни одна мысль в голову не лезла. Зато и в голове, и в остальном организме было так тепло и хорошо, как, кажется, ещё никогда не было.

Через некоторое время шум воды в ванне стих, и Лариска опять появилась в комнате. Остановилась напротив, прошептала:

— Дядь Вань, вас с мамой, может, чем укрыть?

Иван чуть заметно пожал свободным плечом, и Лариска, содрав со стола ту простыню, на которой он делал ей массаж, вопросительно посмотрела на него: пойдет? Он кивнул, и она осторожно прикрыла их с Машей, отошла в сторону, придирчиво осмотрела работу и опять глянула на Ивана:

— Дядь Вань, а свет выключить?

Иван, улыбнувшись, кивнул, Лариска выключила свет и, уже в темноте, тихонько подошла к дивану. Наклонилась, легко чмокнула его в щеку, шепнула: «Дядь Вань, и спасибо вам за все. Что бы дальше ни было, спасибо... », погладила его по руке и ушла к себе в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

•  •  •

Проводив Лариску взглядом, Иван выдохнул, вдохнул, попытался осмыслить происшедшее, плюнул и, со злости, пошевелил изрядно затекшим телом. Маша на плече тоже завозилась, чуть меняя позу, потерлась щекой об его грудь и вдруг полусонным голосом спросила:

— Все, ушла?

Иван вздрогнул и чуть не рассмеялся в голос:

— Машка, так ты не спишь?

Маша ещё раз потерлась щекой и все таким же, сонным, но вполне ясным голосом ответила:

— Сплю. Но слушаю...

— Ах ты... Все слышала?

— Наверное...

— И... Что скажешь?

Маша опять принялась втираться щекой в грудь, сонно почмокала губами, то ли действительно в полусне, то ли изображая спящую, и только после этого ответила:

— А воспитывай... Ей полезно... И получается...

— И все?

— Умгуммм...

— Машуууня...  — Иван, теперь уже безбоязненно повернувшись на бок, лицом к Маше, облапил её обеими руками и прижал к себе.  — Какая же ты у меня...

Морщась и улыбаясь одновременно, Маша открыла глаза:

— Вредная... Раздавишь ведь... Вань, пошли в спальню, а? Тесно здесь...

— А ты ножки на стеночку... У тебя это,  — он, поддразнивая, выделил «это» интонацией,  — здорово получается...

Маша лениво хихикнула:

— Спать неудобно, затекут. Кстати, когда Ларку зачала, я на голове не стояла. Молодые были, ножки кверху, три раза не вынимая — и готово... Пошли?

— Запомню... Мадам, вас отнести?

— И так весь день таскаешь... Истаскаешься так...  — засмеялась Маша и, лениво поднявшись, перекинула через Ивана ногу, спустив её на пол. Уперлась руками в его грудь:

— Здоровенный...

— Ага,  — принимая комплимент, ответил Иван, и, подняв руки, положил ладони на Машины груди.  — Ещё какой...

Легко смял их, прихватив соски большими и указательными пальцами, и начал приподниматься, чтобы поцеловать, но Маша не пустила его вверх:

— Вань, пошли в спальню... А уж там...  — и она, кокетливо глядя на Ивана, повиляла попкой, касаясь при этом промежностью чуть привставшего от такой жизни Иванова члена. Промежность была тоже чуть влажная, и Иван смирился с тем, что перебраться в спальню все же придется.

Ну,  

а против того, что должно было там произойти, после довольно длительного перекура и, если вдуматься, совершенно порнушных разговоров с Ларкой, ни он, ни его дружок не возражали никак.

•  •  •

По дороге Маша проснулась окончательно. В спальне, тихонько, но плотно прикрыв за собой дверь, подвинула улегшегося, было, на край кровати Ивана на середину, встала над ним на коленях, взяла его руки своими руками и, со словами: «Ну, пообщаемся. Ты, помнится, хотел с сиськами», положила их на свои груди. Иван, хихикнув, принялся общаться с сиськами, а Маша, запустив руку под себя, принялась общаться с пока ещё некачественным членом. Довольно быстро доведя его до нужной кондиции, сказала: «Ну, теперь есть чем и со щелкой», после чего, присев чуть пониже, принялась водить головкой у себя между ног, задерживая её на клиторе и подолгу лаская его вращательными движениями.

Иван, медленно разминая то, что было велено, любовался процессом нарастающего женского возбуждения, ярко отражавшимся на Машином лице, и откровенно лентяйничал.

Наконец, Маша почти утратила способность к членораздельной речи. Невнятно пробормотав: «Теперь внутрь», заправила его достоинство в себя, он чуть толкнулся вверх, Маша ахнула и ответила, умудрившись одновременно сжать его внутри и насадиться до звонкого шлепка, и принялась скакать, закинув голову и слегка, сквозь плотно сжатые губы, попискивая.

Однако доходить до вершины в её планы, похоже, пока не входило. Запыхавшись, она остановилась, наклонилась вперед, далеко высунув язык, лизнула Ивана в нос. Он хихикнул, а Маша, сделав строгое лицо, чуть приподняла попу, снявшись с его инструмента, и, глядя в глаза Ивану, двинулась по нему, продолжая лизаться, вниз.

Быстро пройдя вкусный, судя по выражению её лица, путь, она добралась до члена. Обняла его рукой, вдруг резко плюнула на головку, выдохнула, рыкнула, необычно внимательно посмотрела на Ивана и набросилась на него так, что ему на какой-то момент даже стало не на шутку страшно, и он с трудом удержался от того, чтобы не спрятать свою драгоценную часть от озверевшей вдруг Маши подальше.

Прятаться он не стал, решив сначала прислушаться к ощущениям поподробнее, прислушался — и, забыв обо всем, выгнулся вверх, прижал Машину голову к себе руками и принялся долбить её рот со скоростью отбойного молотка. Маша, даже не пытаясь двигать головой вверх-вниз, сосредоточилась на высасывании, покусывании и облизывании, а когда он начал кончать, вдруг судорожно ухватилась рукой повыше и остановилась почти совсем, лишь делая что-то во рту языком.

Хватило Ивана на этот раз лишь на четыре полновесных толчка, и он думал, что Маша, проглотив подаренное, попытается собрать безвольно размазавшиеся по головке жиденькие остатки. Но Маша, поняв, что он излился до конца, сразу оставила его член в покое, подняв голову. Поймала его взгляд, сделала над ним несколько шагов на четвереньках, подобравшись поближе, открыла рот, продемонстрировала ему язык, весь белый от его семени, закрыла рот, сглотнула, опять открыла, показывая, что он чист, немного затравленно улыбнулась ему и вдруг свалилась вбок, повернувшись к нему 

дергающейся спиной и поджав к груди руки и ноги.

Иван одурел. «Это что, было признание в любви? Так какого хрена нет взгляда, со страхом ждущего ответа? Или — «Ты, козел, я тебя люблю, а ты ни ухом? » Ну, я те счас дам козла! Хуй не рабочий, а и не надо! »

Рывком развернув Машу на спину, он, преодолев слабое сопротивление, разорвал её колени, не глядя нащупав подушку, затолкал её женщине под попу, жестко пресек её попытку закрыться руками и, впившись ртом в её низок, повторил с ним примерно то, что она только что проделала с его мужским достоинством.

Маша прекратила сопротивление практически сразу, и дальше только выгибалась, утробно подвывая, но он, жестко обняв её бедра, не давал несчастной сдвинуть задницу ни на сантиметр. До тех пор, пока не почувствовал, что её вагина принялась со страшной силой сжимать его пальцы, три из которых он засадил в нее сразу же, а четвертый добавил потом, клитор под его губами затрясся, как в лихорадке, и, наконец, чуть ниже клитора из Маши, прямо ему в рот, ударила терпкая, горячая струя.

Проглотив все, он, покачав головой, вылизал оскандалившееся Машино место, поднялся, резко шлепнул рукой по бордовой от прилившей крови Машиной промежности и почти упал на женщину сверху, сразу приникнув к безвольным губам, давая ей почувствовать вкус её собственных выделений. Маша поняла это через секунду, её лицо перекосилось, и она, тихонько, жалобно завыв, прижав его к себе всем, чем могла, заплакав и засмеявшись одновременно, принялась целовать его лицо.

«Вот так-то»,  — успокаиваясь, удовлетворенно подумал Иван.  — «А то, ишь, вздумала: любовные истерики мне тут устраивать. Но впредь надо будет все же гнать её в сортир перед трахом, а то забавно, но не очень приятно».

Дав Машке на прощание ещё одного звонкого шлепка по все ещё задранной на подушку попе, он сполз с нее и выдохнул.

А Машка уже терлась носом об его плечо, вздрагивая и тихонько шепча: «Прости дуру. ».. Он повернулся на бок, к ней лицом, прижал к себе, решительно загнал свою ногу между её бедер до самого горячего упора, поправил рукой на себе её коленку, чтобы ступня не висела в воздухе, сжал в горсти, тут же отпустив, кожу на спине, между лопаток, вызвав этим потрясенное «Ах! », и тихонько рыкнул: «Спать! ».

Маша, ещё раз, уже совсем неразборчиво что-то пробормотав, уткнулась носом ему в грудь и затихла.

С иронией покосившись на нее, Иван подумал: «Надо полагать, до утра перебесится. И надо будет внести в инструкцию по эксплуатации: трахать умеренно, не то объект начинает сходить с ума». Улыбнулся, выключил бра, закрыл глаза, с удовольствием пошевелил зажатым между Машиными ляжками бедром и отключился.

•  •  •

В воскресенье он проснулся оттого, что почувствовал сквозь закрытые веки солнечный свет, льющийся из окна сквозь совсем легкие жалюзи. Поднявшись, отдернул их и, щурясь, выглянул на улицу.

Мерзопакостный февраль, ещё вечером зло завывавший за окном, за ночь волшебным образом превратился в прозрачный,  

звенящий март. Снег, вчера беспощадно секший лица прохожих, сейчас лежал переливающимся на солнце, стерильным покрывалом на всем, лишь местами пересекаемый почти незаметными дорожками следов людей и машин, и только по ним можно было понять, что двор всё-таки обитаем. Невысоко в синем, по-весеннему глубоком небе стояло небольшое, ласковое солнышко, будто пронизывая все вокруг светло-золотыми лучами: казалось, ещё чуть-чуть, и оно растопит до срока всю эту красоту, превратив её в журчание ручьев и тихий шелест крохотных водопадов.

Не обрадоваться такой погоде было невозможно. Широко улыбаясь, Иван повернулся к Маше: та спала на животе, нешироко раздвинув ноги и раскидав руки крестиком. «Лягушка моя ненаглядная», ещё шире улыбнулся Иван и тихонько позвал:

— Маш! Машуня... Вставай, смотри, красота какая...

Маша оторвала заспанное лицо от подушки, щурясь и моргая спросонок, поглядела на него. Глаза тут же раскрылись шире, на только что сонном, несчастном, слегка даже обрюзгшем лице появилась улыбка, и она томно спустилась с кровати. Подошла к окну,  — Иван, пропустив даму вперед, ближе к солнцу, обнял её сзади,  — и полюбовалась на картину.

Тихонько потерлась попой о верх бедер Ивана:

— Ох, Ванюша... И впрямь... А как вчера мерзко было...

И вдруг напряглась в его руках, будто что-то её напугало.

Иван чертыхнулся: «Вспомнила вчерашний... кхм... финал. Похоже, само не рассосется... »

Прижал подругу к себе поплотнее, наклонил губы к уху:

— Машунь... Вчера не твоя ошибка была, а методическая...

Сделал паузу, и Маша, сразу расслабившись, подняла на него удивленные глаза.

— Понимаешь... Мужик — голова, баба — шея. Шея головой вертит и так, считай, как хочет. И потому стучать по той голове ей никакой надобности нет...

Маша на секунду задумалась, потом, окончательно расслабившись, опять потерлась об него всем телом:

— Вань... Ты знаешь, что... Я ведь с мужиками не жила никогда... Ларка — это в семнадцать лет не вовремя ноги раздвинула, ума-то не было, а жить мы с ним ни дня не жили. Да и какая там могла быть жизнь, ему столько же было... А остальные — так, на раз поебаться... И отец у меня погиб, мне два года было, а мама, царство ей небесное, больше замуж не вышла... Хотя без мужской ласки не обходилась, этого не отнять, но те мужики вечером придут, утром уйдут, и все...

Маша, явно вспомнив нечто приятное, чуть повела плечами и мимолетно улыбнулась.

— Вот и выходит, что тридцать лет дуре, а в этом деле полный ноль, даже со стороны не видела. Я, может, оттого и психую так, что боюсь не справиться... Не умею... Ты уж того... Если что, не бей, подсказывай, все ж опыт есть...

— Если что, именно побью,  — с преувеличенной серьезностью сказал Иван и, прижав свою щеку к Машиному уху, стал раскачивать обоих вправо-влево.  — Непременно побью, по пизде мешалкой... Но вообще-то я, конечно, сволочь...

— Вот этой?  — Маша, отреагировав на его последнюю фразу лишь благодарным взглядом, смеясь, запустила руку между ними и ласково сжала в горсти мужское достоинство.  — Тогда ладно,  

вытерплю...

Иван тут же ухватил её за сиськи и запустил язык в ушную раковинку, но Маша, улыбаясь, отклонила голову и высвободилась:

— Вань, ну тебя. И сам не хочешь, и я не очень. Мы вчера, кажется, перебрали, так что давай хоть до вечера, тогда вкуснее будет,  — улыбаясь, она заскочила на подоконник и уселась на нем, болтая ногами.  — Планы на день?

— Тэкс... Утреннюю оперативку считаем открытой...

•  •  •

Для начала они сделали то, что, за радостью утреннего общения, дружно сделать забыли, но организмы им об этом неизбежно напомнили. Маша, пошедшая первой, не стала закрывать за собой дверь, а Иван стоял и удивлялся: «Ну чему ты, дурак, радуешься? Ну, голая баба. Красивая, правда, сиськи вон, ляжки кругленькие, коленки опять же. Ну, сидит на очке. Ну, под ней журчит. Ну, хитренько хихикает, на тебя, дурака, глядя. Чего ты-то улыбаешься во весь рот, а? » Привстав на раздвинутых ногах, Маша подтерла письку бумажкой, выпрямилась окончательно и, толкнув вперед Ивана, пристроилась у него за плечом, с интересом наблюдая за процессом. А когда Иван принялся трясти кончиком, стряхивая последние капли, вдруг сказала «Счас! », оторвала от рулона ещё квадратик и, обняв Ивана вокруг бедер, аккуратно придержав член одной рукой, осторожно вытерла головку, сопроводив это комментарием: «Все же грязнули вы, мужики! »

Ивану понравилось, раньше он процесс женского мочеиспускания столь подробно не наблюдал, а самому такой способ использования туалетной бумаги как-то не приходил в голову. В благодарность он чмокнул Машу, а когда она, радостно подставляя мордочку под его губы, закрыла глаза, воспользовался моментом и почесал ей пальчиком примерно то место, которое она у себя подтирала. Маша довольно ойкнула и поначалу даже подалась этим местом к пальцу поближе, но тут же, спохватившись, изобразила, что ей просто щекотно, и, согнувшись, со смехом отскочила.

Чинно помыли руки под одной струей, стоя бедро к бедру, только немножко толкаясь попами, улыбаясь друг другу и норовя вместо своих рук то ли помыть, то ли поласкать ладони партнера, вытерли их одним полотенцем, глядя друг другу в глаза.

А потом на цыпочках прокрались в Ларкину спальню, сдернули с девицы простыню, ухватили её, спросонок удивленную, но совсем не испуганную нападением, Иван — за ноги, Маша — за руки и поставили в ванну. Залезли туда сами, благо, треугольная, большая ванна позволяла сделать это запросто, Маша спрятала волосы дочки под шапочку, Иван включил душ, Маша налила себе и ему на ладони гель, и они принялись намыливать млеющую Ларку сверху вниз, Иван сзади, Маша спереди. Добравшись до попы, Иван, не удержавшись, засмеялся и чуть помял в руках плотные, гладкие, без единого прыщика булочки, Маша в это время слегка шлепнула Ларку между ляжек, заставляя раздвинуть ноги, и рука Ивана сама, он и понять не успел, как, нырнула к вершине образовавшегося треугольника, где и встретилась с рукой Маши. Изображая крайнее возмущение, Маша воскликнула: «Нахал! », и принялась выталкивать его руку из заветного дочкиного места, они 

сцепились там пальцами и, хохоча, стали бороться, а Ларка, смеясь ещё громче них, закинула голову и, присев пониже, стала тереться клитором больше о мамину руку, а девственным входом во влагалище — больше об руку Ивана. Скорчив обиженную рожу, Иван быстро отступил и, усевшись на край ванны, стал любоваться тем, как Маша, быстро, энергично подмыв дочку, присела на корточки и стала намыливать ей ноги, а вот Ларкино огорчение оттого, что приятная игра так быстро закончилась, было, кажется, вовсе не шутейным.

Поднявшись, Маша кинула быстрый взгляд сначала на Ларкину рожицу, потом на Ивана, продолжающего, с трудом сдерживая смех, старательно изображать расстройство, скосила глаза на его пах, где смотреть было, в общем-то, не на что, засмеялась: «Да черт с вами, негодники! » Включив душ, сунула его Ивану в руку, сама усевшись на бортик.

Оправдывая оказанное доверие, Иван, смыв ладонью пену с верхней части тела девушки, точно так же, как мама, шлепнул её по ляжкам. Ларка приоткрыла хитрющие глаза и, глядя на него, раздвинула ноги едва не настолько, насколько позволяла ванна.

Маша ахнула, а Иван, смеясь, просто засунул туда, вплотную, душ распылителем вверх, не касаясь Ларкиных интимностей руками. Недоуменно глянув сначала вниз, потом на Ивана, потом на маму, Лариска сначала засмеялась, но потом все же изобразила огорчение, Маша ехидно прокомментировала: «Вот фиг тебе! », а Иван, в компенсацию, смыл ей уже и так отсутствующую там пену с внутренних поверхностей бедер рукой, немножко пощекотав их при этом. Лариска заурчала от удовольствия, Маша за спиной захихикала и, потянувшись, выключила воду.

— Все, брысь, мы с тобой наигрались.

Но Лариска и не подумала вылезать из ванны, изобразив вместо этого даже некоторое смущение:

— Дядь Вань, а можно, мы с мамой вас помоем?

Иван покосился на Машу. Поначалу малость приоткрывшая от такой дочкиной наглости рот, она посмотрела на Ивана и вдруг, засмеявшись, облизнулась:

— А че... Вань, ну-ка вставай...

«Так. Кажется, моё мнение тут не сильно кого интересует»,  — засмеялся про себя Иван, посмотрел в ехидные Машины глаза и, показав ей язык так, чтобы этого не видела Лариска, встал к Маше задом, к Лариске передом.

— Э-э-э, нет, дорогой. Передком — ко мне!  — потянула его за плечо Маша, но во второе плечо тут же, пища: «Нет, ко мне, нет, ко мне! » вцепилась смеющаяся Лариска.

Некоторое время дамы, обзывая друг друга «нахалками» и «эгоистками», шутливо боролись за право помывки Иванова передка, а он, смеясь, давал им себя вертеть до тех пор, пока не почувствовал, что у него так может закружиться голова — то ли от поворотов, то ли от близости двух женщин, к которым он... ну, скажем мягко, был совсем не равнодушен. Чуть притормозив, он плаксивым голосом взвыл: «Дамы, помилуйте! », и дамы помиловали: Лариска без сопротивления уступила маме её законное право помыть его спереди, сама очень осторожно занявшись антифасадом. Добравшись ладошками до попы, она осторожно попыталась проделать с ней то, что Иван только что делал с 

её этим местом. Разомлевший под четырьмя ласковыми ладонями Иван от неожиданности хрюкнул, Маша, удивившись, заглянула за него, хмыкнула, пожевала губами, сдерживая смех, и вдруг шлепнула Ивана между ляжек тем же манером, что шлепала до этого дочку. Иван удивился, но чуть раздвинул ноги, Маша присела перед ним на корточки, задрала улыбающуюся физиономию на него, подмигнула и, добавив на руку геля, принялась мыть его хозяйство, причем так, что Иван сразу почувствовал напрочь отсутствовавшее до этого возбуждение.

Какие бы то ни было шевеления сзади сразу прекратились, и под руку ему тут же просунулась Ларискина голова. Чуть наклонившись, Иван заглянул девице в лицо: Лариска, облизываясь, с увлечением наблюдала за мамиными действиями.

«Ну, слава тебе, Господи, хоть войну не затеяли. Это тебе не Ларискина пизда, оторвали бы, дурехи, напрочь»,  — весело подумал Иван.  — «А смотреть — да пусть её, не убудет. Может, заодно чему научится, в ихней коллекции таких кадров нет, а предмет тонкий, чувствительный, ей с ним обращаться уметь надо».

Если бы не Ларискино любопытство, то Машино хулиганство, вполне возможно, прошло бы и без последствий. Тем более, что она и сама, кажется, толком не знала, чего добивается: то ли чистоты, то ли эрекции. Но любопытные дочкины глаза подействовали на Машу вполне определенным образом: теперь она уже не столько мыла, сколько почти откровенно, хоть и тихонько, надрачивала мыльной рукой его член, отчего тот рос буквально на глазах и, стоило Маше сделать ещё несколько плавных движений, окончательно принял боевую стойку, уставившись приоткрытой головкой ей в лицо. Как будто только что заметив результаты своих трудов, Маша округлила глаза, засмеялась, покачала двумя пальцами инструмент в воздухе и подняла ехидную физиономию на Ивана, собираясь что-то сказать, но тут из-под Ивановой руки раздалось отчетливое:

— Вау! Хуй. Стоит.

И, после небольшой паузы, покосившись на маму, мечтательно добавила:

— А как красиво...

Маша хитро глянула на Лариску и, изображая скромность, пожала плечами:

— Не матерись... И вообще, нашла невидаль. Бывает... Тебе вон так потри — тоже намокнешь... Пока домоем, упадет.

Однако в голосе её Ивану почудились, во-первых, надежда на прямо противоположное окончание мытья. И, во-вторых, то ли затаенная гордость, то ли ехидство по отношению к дочке, такой игрушки не имеющей, то ли и то, и другое вместе. «Своеобразные формы соперничества бывают у любящих друг друга баб», подумал он, и прислушался к себе: нет ли в душе дискомфорта? «Да с чего бы: Машка смотрит на хрен с гордостью, Ларка — с интересом и, кажется, некоторой завистью, и ни та, ни другая никакого неудобства не испытывают. Ну, часть тела, не более того. По крайней мере, для Лариски точно». Ещё раз искоса заглянув в Ларкину физиономию, он добавил: «Но, кажется, весьма аппетитная», и засмеялся:

— Засмотрелась, маленькая? А домывать меня кто будет?

Хихикнув, Лариска, весело глянув на него снизу, выбралась из-под руки и принялась тихонько чесаться лапками сзади, а Маша...

Маша, продолжая сидеть на корточках, делала своё дело. Но по 

некоторым, уже хорошо теперь ему знакомым признакам, он вдруг понял, что подруга уже точно не против немедленного продолжения вчерашних забав. От этой мысли начавший было опадать член дернулся и опять встал по стойке «смирно», а сам Иван, наклонившись, погладил Машу по голове. В ответ она подняла глаза: в них было полно даже и не очень скрываемого желания, и Иван, сам от себя но ожидавший подобной смелости,  — вроде, только что рассуждал на тему, насколько ему неудобно стоять тут в Ларкином присутствии с эрекцией,  — уверено засмеялся:

— Ну, девки... Кажись, доработались. Не падает. Что мне теперь с ним делать-то?

Повернувшись к дамам боком, он чуть выпятил лобок, демонстрируя им свою беду, и они дружно засмеялись.

— Придется менять программу, а, Машенька?  — ехидно уставился он на подругу, снял со стены распылитель и, во избежание дальнейших эксцессов, принялся смывать с себя пену сам. Маша, присев на бортик ванны, поглядывала то на его лицо, то ниже, то на Лариску, водила кончиком язычка между губами, и почему-то помалкивала. Зато Лариска нашла, что сказать:

— Так, дядь Вань, точно придется. Вы на маму гляньте: она, когда такая, пока не приласкается, злая, как Баба Яга...

— Ага, похоже...  — ехидно поддержал её Иван, и Маша не выдержала. Фыркнув, рассмеялась:

— Черти полосатые... Ну да, хочу. И даже есть, чем. А ну, Вань, пошли...

Приподнявшись, она чуть неуверенно ухватила его за торчащее орудие и, смеясь, потянула за собой из ванны. Лариска ахнула, засмеялась и плотоядно заоблизывалась. Иван, глянув на нее вдруг уперся. Маша ждала, что он возмутится столь непочтительным обращением со своей драгоценностью, да ещё и в присутствии лиц, к этой драгоценности отношения не имеющих, но его заботило совсем другое:

— Погоди... Лучше вон, дай-ка полотенце... А то мы с Ларкой ещё не закончили...

Маша удивленно уставилась на него — мол, чего ты ещё собрался с ней делать, да ещё и с полотенцем? Но все же, потянувшись, сняла тряпку с вешалки и подала Ивану. Развернув его перед грудью, он, сделав хищную физиономию, повернулся к Лариске, с интересом наблюдающей за происходящим из угла. Ларка изобразила испуг, он, рыча, завернул её, пищащую, в полотенце, подхватил на руки и выступил из ванны.

Поначалу пытавшаяся дрыгать ногами, Лариска, вдруг расслабившись, прижалась к нему всем телом, и на диван в гостиной он выгрузил её уже совсем мягкую. Наклонившись, чмокнул в лоб, оглянулся в поисках Маши: та, чуть сзади, стояла наготове, с улыбкой наблюдая за его манипуляциями. Шепнул: «Мы, кажется, быстро», Ларка, глянув на стоящую за его спиной маму, ответила довольным взглядом, облизнулась, прибавила глаза и точно так же шепнула в ответ: «Наверняка. Как бы не оторвала», хихикнула и кивнула на головку члена, болтающуюся в воздухе на уровне её физиономии. Испуганно прикрыв её руками, Иван засмеялся в ответ и, выпрямившись, обернулся к подруге.

Маша не дала ему сказать ничего: демонстративно, совершенно блядски виляя бедрами, глядя ему прямо в 

глаза, сделала шаг вперед, развела его руки, уже уверенно, зная, что возражений не будет, ухватила за немного ослабевший, но вполне пригодный к делу член,  — Иван дурашливо ойкнул,  — и, смеясь, потащила за собой в сторону спальни. На полдороге оглянулась, бросила Лариске через плечо: «Брысь на кухню! Мы быстро! », Лариска в ответ ангельским голоском пропела: «Агааа. Успееехов! », все трое прыснули, и Лариска осталась в гостиной одна.