Для общего блага. Часть 1

Начиная с раннего возраста, я слышал старую пословицу о том, что "жизнь странная". Только когда мне исполнилось 32, я задумался об этом больше, чем о любой другой пословице, типа "бульдог может задрать скунса, но это того не стоит" и "чистая совесть — признак плохой памяти". Может быть, мне следовало это сделать раньше.

Немного предыстории необходимо, прежде чем я привяжу старую пословицу к своей жизни.

•  •  •

Я Курт Бронсон. У меня было типичное детство в пригороде Америки, я был сыном пожарного и учительницы. У меня был младший брат Том и старшая сестра Джилл. У нас была крепкая семья, мы все ладили, мы делали все то, что делают нормальные семьи, и у нас были лучшие отношения друг с другом, чем у большинства моих друзей и знакомых со своими родственниками. Я был особенно близок с Томом и Джилл — мы всегда прикрывали друг друга на протяжении всей школы и даже после неё.

Том женился на своей школьной возлюбленной Мелинде, когда ему было двадцать, и я был шафером, а Джилл подружкой невесты. К сожалению, мой отец умер мучительной смертью от редкой формы рака под названием HDGC до того, как Джилл вышла замуж, поэтому я отдал её, когда она вышла замуж за Билла, а Том был шафером, а его жена Мелинда подружкой невесты. После свадьбы Джилл, мама регулярно спрашивала, когда я собираюсь встретить подходящую женщину.

Я был не умнее своих брата и сестры, но удачливее (и спорт, в котором я был хорош, приносил больше денег), поэтому я получил больше образования. Я получил футбольную стипендию в одном из лучших университетов на Среднем Западе США. Я был ростом 190 см, весом 110 кг. Колледж был более известен своей журналистикой, бизнесом (как для студентов, так и для выпускников), биомедицинской инженерией и медицинскими школами, чем футболом, поэтому я начал свой первый курс.

Я все ещё фантазирую, что добился бы успеха в НФЛ, если бы не травма колена на втором курсе, которая положила конец моим игровым дням. Однако для меня все закончилось хорошо, так как у меня все ещё была стипендия и достаточно свободного времени, чтобы я достаточно преуспел в своей специальности по бизнесу, чтобы поступить в высшую школу бизнеса.

Вероятно, у меня была обычная светская жизнь, с парой достаточно продолжительных романтических отношений, когда я больше не играл в футбол, но я не встретил "правильную" женщину. Это было до моего последнего года в аспирантуре.

Эшли Бронсон — да, та же фамилия, что и у меня, когда я встретил её, хотя и не родственница — возможно, это должно было подсказать мне, что "жизнь странная" — получала докторскую степень в области биомедицинской инженерии. Когда я впервые столкнулся с ней — буквально, разбросав её книги и ноутбук, но, к счастью, не причинив вреда,  — я подумал, что она была самой интригующей женщиной, которую я когда-либо видел в своей жизни. Когда вместо того, чтобы разозлиться на меня, она заставила меня купить 

ей кофе, чтобы извиниться, я был, мягко говоря, шокирован.

Во время, возможно, самого странного первого 20-минутного разговора, который у меня когда-либо был с кем-либо в моей жизни, пока мы потягивали латте, я был ещё больше потрясен тем, что у нее не было постоянного парня. У нее было экзотическое лицо, дымящееся горячее тело и царственная осанка, но она была такой остроумной, что заставляла меня улыбаться, как никакая другая девушка, которую я когда-либо встречал в своей жизни.

Также было ясно, что она была умнее всех, кого я когда-либо встречал раньше. Её словарный запас почти требовал, чтобы у слушателя был словарь наготове, я понимал не более пяти слов из примерно тридцати слов описания темы её докторской диссертации по биомедицинской инженерии, и она знала о кейнсианской экономике больше, чем я, хотя я был аспирантом-бизнесменом.

Я пригласил её на свидание. Она написала по памяти следующие пять четырехчасовых окон, которые у нее будут доступны (ни одно из них, как обычно, в пятницу вечером), и попросила меня выбрать одно. Я выбрал одно из них с 10:35 вечера в следующую среду до 2:35 ночи в четверг. Она протянула мне руку для пожатия, дала свой адрес и широко улыбнулась, уходя плавной походкой, демонстративно покачивая своей великолепной задницей.

Я провел большую часть времени бодрствования за четыре дня до нашего свидания, исследуя Эшли, делая достаточно школьных заданий, чтобы держать голову над водой. Некоторые из "более мягких" комментариев, которые я получил от парней и девушек, которые знали Эшли, были: "она горячая, как ад, но более хрупкая, чем штрудель", "она такая умная, что она на планете Венера, а не на земле", и мой любимый: "некоторые люди рождаются странными, некоторые достигают этого, другим навязывают странности, Эшли объединяет все три!"

От ассистента факультета биомедицинской инженерии я узнал, что Эшли не только законно была гением, но и получила медаль за инновации Intel в 15-летнем возрасте в старшей школе, получала полные академические стипендии на протяжении всего колледжа, каждый год была самой успешной студенткой в университетах, в которых она получила степень бакалавра и магистра, и теперь была звездой программы PhD.

Она уже работала на все крупные биомедицинские инженерные компании и исследовательские учреждения страны. Хотя я думал, что она старше меня, потому что она почти закончила докторскую диссертацию и была такой светской и элегантной, из-за её стремительного роста в учебных заведениях она на самом деле была на год моложе меня.

Ничто из того, что я слышал, не отвратило меня от нашего свидания.

Когда я появился в её квартире в 10:31, она сказала:

— Ты пришел на четыре минуты раньше, присаживайся, пока я немного продвинусь в очень сложных расчетах, которыми я занимаюсь.

Я никогда раньше не видел, как кто-то занимается расчётами, но опять же, я не инженер-биомедицины.

Я пристально наблюдал, как её карандаш летал по странице инженерной тетради с толстым учебником, открытым перед ней. Ровно в 10:34 она бросила карандаш и 

сказала:

— Не повезло. Но с улыбкой на лице. Затем она побежала в свою спальню, а когда вышла через минуту — почти ровно в 10:35 — она сменила джинсы, майку и сандалии на облегающее платье и четырехдюймовые каблуки, а её волосы из пучка превратились в распущенные — и почти уложенные — свисающие до плеч.

— Пойдем танцевать,  — сказала она с широкой улыбкой.

Была только одна проблема, танцуя с Эшли, все взгляды были прикованы к ней. По меньшей мере полдюжины парней пытались вмешаться, особенно во время медленных танцев, но она отказала им всем (я думаю, что мой проницательный взгляд исключал любые споры) и смотрела только на меня. Она двигалась как кошка и выглядела как произведение искусства — образ Афродиты, если быть точным. Она была дешевым свиданием — пила только содовую, никакой выпивки.

Около часа ночи она спросила:

— У тебя есть сосед по комнате?

— Нет,  — усмехнулся я,  — а что?

Она провела указательным пальцем по моей груди и сказала:

— У тебя нет никаких гравюр, которые ты хотел бы мне показать?

Хотя она была веселой и игривой по дороге ко мне домой, когда мы вошли внутрь, она пришла в неистовство. Прошло всего несколько минут, прежде чем я лежал голый на спине в своей постели, и она махала мне в лицо своими большими красивыми гудками, поглаживая рукой мой флагшток.

Когда она взобралась на меня, это было с лихорадочной целеустремленностью. Её уютная киска сжала мой член, когда она вздрагивала вверх и вниз и стонала, когда я манипулировал её мягкими сиськами и твердыми и гордыми сосками. Это был лучший первый секс, который у меня был с какой-либо женщиной в моей жизни.

Однако первый трах побледнел по сравнению со вторым трахом, в котором я сидел на краю матраса, а она сидела лицом ко мне, обхватив мой торс своими скульптурными бедрами.

В 2:20 она подняла голову с моего плеча, когда я лежал с самым довольным чувством в своей жизни, и сказала:

— Мне нужно быть дома через пятнадцать минут. Проводи меня, жеребец!

Я подчинился, получил крепкий поцелуй, когда доставил её в квартиру в 2:34, и она дала мне на выбор следующие три четырехчасовых окна времени. Я выбрал утро воскресенья, 7:20 — 11:20.

Проснувшись в четверг утром, я сразу заметил два сообщения от Эшли. В первом, отправленном в 2:40 утра, говорилось: «Я отлично провела время, жеребец,  — возможно, ты действительно подходишь для отношений». Это заставило меня улыбнуться, потому что я и сам думал о том же. Следующее, отправленное в 3:51 утра, гласило: «Ты так прочистил мне мозги, что я закончила самый сложный расчет в своей жизни менее чем через час после того, как ты меня высадил. Спасибо», за которым последовал подмигивающий и улыбающийся смайлик.

Воскресное свидание было замечательным. Мы позавтракали в IНОР, прокатились на велосипеде по парку, бросили камни в пруд, присоединились к импровизированной игре в волейбол, отправились на художественную выставку, как только она открылась, и серьезно обсудили анатомические и психологические 

аспекты правильной техники блокирования и борьбы в футболе.

В 11:10 мы сидели на скамейке возле её квартиры. Она проявила свою характерную искренность в нашей короткой, но очень милой беседе.

— Я начинаю серьезно писать свою диссертацию, Курт. У меня нет времени на свидания или притворство, но мне нужно близкое человеческое общение. Тебя интересуют отношения, которые могли бы продолжаться по крайней мере год, а может быть, и вечно?

— Будет ли это включать секс, каким завершилось наше первое свидание?  — был мой зубастый вопрос-ответ.

С едва заметной улыбкой она ответила:

— Все должно быть намного лучше — мы только начинали привыкать друг к другу.

— Где мне расписаться?  — спросил я.

— Устное обязательство — это все, что необходимо. Однако я должна предупредить тебя, я работаю в необычные часы и иногда у меня возникают неотложные потребности, поэтому тебе придется проявить гибкость, чтобы приспособиться ко мне.

— Пока ты будешь гибкой, когда я буду приспосабливаться к тебе,  — засмеялся я,  — это не будет проблемой.

— Я странная, ты знаешь — ты можешь принять меня такую?

— Поскольку ты остроумная, умная, сексуальная, жизнерадостная и красивая, я могу принять странное,  — усмехнулся я.

Эшли широко улыбнулась, поцеловала меня, что тронуло мою душу, а затем ускользнула с заявлением:

— Я отправлю тебе по электронной почте все даты свиданий в следующем месяце, когда я буду доступна для отдыха, еды или траханья, хотя тебе также придется ожидать некоторых внезапных визитов.

И вот мои отношения с Эшли Бронсон начались всерьез.

•  •  •

Следующий год был настоящим ураганом. Хотя на самом деле было большое количество запланированных контактов и мероприятий с Эшли, спонтанные, казалось, определяли наши отношения больше, чем заранее спланированные. Типичным был бы звонок в 10 часов в будний вечер: «У меня писательский блок в части перехода моей диссертации между данными и выводами. Приди, очисти мой разум».

Я появлялся в её квартире двадцать минут спустя и наполнял её уютную киску спермой, трахая её по собачьи, или пока я сосал и массировал её сказочные сиськи. После напряженного часа интимного контакта я возвращался к себе по-настоящему счастливым и удовлетворенным человеком, а Эшли возвращалась к своему ноутбуку. На самом деле Эшли была права, когда сделала свое предложение об отношениях, когда мы привыкли друг к другу, секс превратился из лучшего в мире в потусторонний.

Однако есть одна странная вещь, которую я заметил, но никогда не обращал на нее внимания. Единственные разы, когда она хотела (или позволила бы) «по собачьи», были, когда я получал один из её экстренных звонков, в противном случае она всегда хотела только позы лицом к лицу. «Мы занимаемся любовью больше, чем трахаемся, чувак»,  — было её единственным комментарием по этому поводу.

Однако наши отношения определялись не только сексом. У нас было множество интеллектуальных дискуссий, мы ходили на культурные и спортивные мероприятия, просто глупо проводили время вместе и делали все вместе, к чему может стремиться пара. Я был полностью влюблен в нее после первого месяца наших отношений, и 

мои чувства только усилились.

К счастью, я получил степень магистра делового администрирования до того, как должна была быть сдана её диссертация, так что у меня было много свободного времени, чтобы угодить ей. Я добился большого успеха, когда прочитал каждое слово её второго черновика диссертации, исправил полдюжины грамматических ошибок и на самом деле — по чистой случайности — нашел ошибку в одном из её уравнений. Она использовала греческую букву «лямбда» там, где должна была быть «гамма». Её удивленный взгляд превратился в хитрую усмешку.

— Я не знала, что ты эксперт по проблемам пограничного слоя,  — хихикнула она. Давай посмотрим, на что похож пограничный слой между моим ртом и твоим членом,  — продолжила она, прежде чем расстегнуть мою молнию и сделать мне самый мощный минет в моей жизни.

Однако мой основной вклад в её докторскую диссертацию был двояким.

Первым вкладом было то, что я сказал ей, что ей нужно запатентовать оборудование, которое она разработала, чтобы воспользоваться выводами, к которым она пришла. Поскольку в то время у нас не было никакого реального располагаемого дохода, я использовал навыки ведения переговоров, которые впоследствии сослужат мне хорошую службу в бизнесе, чтобы нанять местного патентного поверенного для ведения дела бесплатно с обещанием оплаты с будущего бизнеса Эшли, гениального инженера-биомедика. Патент был получен легко и в конечном итоге привел к значительному потоку денег.

Второй вклад состоял в том, чтобы выебать все дерьмо из её собачьего стиля до её окончательного завершения диссертации и непосредственно перед её презентацией для защиты диссертации. Презентация должна была занять два часа. Это заняло три с половиной часа, и преподаватели повсеместно расценили это как лучшую защиту диссертации, которую кто-либо из них когда-либо видел или о которой слышал.

Ночью после своей презентации она будила меня в два раза чаще за восемь часов, чем я когда-либо испытывал раньше, а на следующее утро предложила нам переехать вместе.

Мы с Эшли поженились через три месяца после того, как она получила докторскую степень. Это была простая гражданская церемония, на которой присутствовали только наши ближайшие родственники. Поскольку у нас уже была одна и та же фамилия, не было причин для того, чтобы вести неприятную дискуссию о любом изменении имени в результате брака.

Моя семья любила Эшли, особенно моя сестра Джилл, которая относилась к ней как к сестре, и Эшли одинаково любила как моих кровных родственников, так и их супругов Джилл и Тома.

Эшли устроилась на одну из десятков работ, которые ей предложили в том же городе, где я получил свое лучшее предложение о работе, и вскоре мы получили значительные денежные средства — особенно от гонораров за её, казалось бы, непрерывный поток запатентованных изобретений. Казалось, что каждый раз, когда у нас был марафон траха, она придумывала что-то новое.

•  •  •

Значительное темное облако появилось в нашем счастливом существовании, когда Тому поставили диагноз HDGC, тот же рак, от которого умер мой отец. Эшли немедленно узнала всё возможное о HDGC, исследуя 

его в течение двадцати часов подряд. Она настояла на том, чтобы мы с Джилл были немедленно проверены, чтобы выяснить, есть ли у нас генетические маркеры, которые могли бы указывать на предрасположенность к HDGC, поскольку в этом был наследственный компонент. Мы с Джилл сразу же прошли тестирование, и, к счастью, ни у кого из нас не было этих маркеров.

Однако Эшли была далека от завершения. Менее чем за неделю она определила существующую организацию [аббревиатура RCA], которая проводила исследования для связанного с ней рака, организовала финансирование для этой организации, чтобы переключиться на исследование лечения HDGC, и взяла отпуск со своей работы, чтобы присоединиться к этой организации, чтобы поделиться своим опытом, интеллектом и страстью.

Вся моя семья была поражена тем, как Эшли взяла на себя ответственность, и тем фактом, что часть средств, полученных RCA, была получена от её патентных гонораров. У RCA был штат сотрудников, которые — с добавлением Эшли — казались способными на успех.

Поскольку HDGC является более или менее редкой болезнью, раньше никогда не предпринималось по-настоящему первоклассных усилий, направленных на её излечение, но теперь, благодаря лидерству Эшли, у них появился шанс.

Другими сотрудниками RCA были директор, доктор Джон Пакстон, мужчина в возрасте около 50 лет, который имел степень доктора медицины и доктора философии по Иммунологии рака (я никогда раньше не слышал об этой науке) и был известен как эксперт-менеджер, Доктор Хва Ли, корейско-американская женщина в возрасте около 40 лет, чья докторская степень была какой-то формой фармацевтической науки, которую я не мог произнести, Доктор Чад Белтран, парень примерно моего роста в возрасте около 40 лет, который имел степень доктора медицины и степень магистра в области биохимии, четверо техников, все из которых имели степень бакалавра, и двое, у которых были степени магистра, в некотором роде наук, связанных с биологией или химией, и, конечно, Эшли.

У RCA был один серьезный недостаток. Она была расположена в 150 милях от того места, где мы с Эшли жили, и я был на том этапе своей карьеры, когда, если бы я переехал, это было бы катастрофой. Если бы был какой-то способ, которым я мог бы реально помочь исследованиям в RCA, я бы это сделал, но у меня не было никакого опыта. Тем не менее, я был неутомим в нерабочее время, пытаясь собрать деньги на исследования.

Мне не нравилось жить отдельно от Эшли, быть с ней было радостью всей моей жизни, и то, что она была в двух с половиной часах езды на машине, в то время как она работала по двенадцать часов в день, было болезненно. Пока мы с Эшли разговаривали по телефону каждый вечер в течение получаса, и пока я навещал её в квартире, которую она снимала всего в миле от RCA с вечера пятницы до вечера воскресенья, нам было очень тяжело. В пятницу вечером она была измотана, хотя ей очень понравилось, как я обслуживал 

её орально и занимался любовью в миссионерской позе. В субботу она работала примерно с 7 утра до 2 часов дня, а в воскресенье вечером она шла на работу, как только я уезжал домой.

Хотя было больно находиться вдали от Эшли, не было никаких сомнений в том, что RCA добивается прогресса, и вся моя семья была настолько воодушевлена усилиями, что Том не ухудшался так быстро, как мой отец. Конечно, это было особенно хорошей новостью, так как у Тома и Мелинды было двое маленьких детей в то время, когда ему поставили диагноз. На самом деле, всего через месяц RCA придумала лекарство, которое, несомненно, задержит болезнь на несколько месяцев. Конечно, препарат не был одобрен FDА, и мне пришлось переправить его контрабандой из RCA Тому, чтобы принять его. Эшли заверила меня, что у него не будет существенных побочных эффектов, и Тому не терпелось его использовать.

•  •  •

Затем последовали телефонные звонки, которые поставили меня перед худшей дилеммой в моей жизни и ясно продемонстрировали мне, что жизнь странна. Во вторник вечером Эшли рассказала мне о том, как они столкнулись с серьезным препятствием на дороге, а затем на следующий вечер сказала мне, что у них был момент «Эврика», и они его преодолели. Когда я с энтузиазмом поинтересовался, как они справились с этим, она дала дерьмовый ответ, сменила тему, а затем во время остальной части разговора её голос звучал по-другому.

После того, как я повесил трубку, я начал вспоминать дни написания её докторской диссертации, когда она звонила мне для интенсивного собачьего траха, чтобы преодолеть какой-то ментальный блок, и меня охватило неприятное чувство. Я попытался выбросить это из головы, но не смог. Когда я увидел её в тот уик-энд, она, казалось, слишком старалась вести себя нормально, хотя не было никаких сомнений в том, что она полностью погрузилась в наши занятия любовью.

Когда в следующую среду вечером она снова рассказала мне о другом препятствии, которое задерживало их исследования, я стал активным. Рано утром на следующий день я отправился в офис RCA с хорошо продуманной уловкой, чтобы объяснить, почему я появлюсь. Я приехал туда около 10 утра. Я попросил Эшли на стойке регистрации — это было безопасное место, учитывая материалы, с которыми они работали,  — но Эшли не вышла поприветствовать меня, меня встретил директор, доктор Пакстон.

Я общался со всеми исследователями в тот или иной момент во время своих поездок на выходные в течение предыдущих трех месяцев и знал доктора Пакстона достаточно хорошо, чтобы называть его Джон. Одна вещь, которую я узнал в нем вскоре после того, как встретил его, заключалась в том, что он был очень честен.

— Э-э, как приятно видеть тебя, Курт,  — было его неловкое приветствие. Чему мы обязаны честью твоего присутствия?

— У меня была встреча с важным клиентом в вашей глуши, которая внезапно возникла, поэтому я подумал, что зайду поздороваться со своей очаровательной женой. Где Эшли?

— 

Э-э, ну, э-э, видишь ли,  — начал он. Джон — чрезвычайно умный и красноречивый парень — его беспокойство и запинки на его словах подтвердили в моем сознании то, о чем я думал.

— Э-э, ну, сейчас её здесь нет,  — заключил он, когда пот выступил у него на лбу.

— Правда, Джон? Тогда почему её машина на стоянке? Давай поговорим в твоем кабинете, Джон.

Он неохотно повел меня в свой кабинет. Я мог видеть лабораторию из его кабинета, а доктор Ли и четыре техника были заняты работой, и я мог видеть с его обычной лабораторной станции, что он тоже был там до моего появления.

— Послушай, Джон,  — я сразу перешел к делу. У меня есть подозрения о том, как Эшли преодолевает умственные трудности, с которыми она сталкивается во время своих исследований, и теперь я замечаю, что она и Чад Белтран не находятся в лаборатории, а обе их машины на стоянке. Что это дает?

Джон мог видеть, что я был вне себя. Он говорил нерешительно, не глядя мне в глаза.

— Курт, ты не можешь сделать ничего, что могло бы навредить нашим исследованиям. Мы так близки, и нам нужна Эшли в её лучшем виде, чтобы преодолеть пик. Ты знаешь, что она беззаветно любит тебя, а Чед без ума от своей жены, но у Эшли есть эта особенность...

Я прервал его.

— Где они?  — строго спросил я.

Джон выглядел побежденным.

— Ты должен пообещать мне, что не сделаешь ничего опрометчивого — что ты подождешь, пока мы не найдем лекарство или постоянное лечение — от этого зависит жизнь твоего брата, а также жизни сотен других людей в нашей стране с таким же состоянием.

Внезапное спокойствие охватило меня, когда я подумал о Томе, Мелинде и моих юных племяннице и племяннике.

— Джон, я не буду делать ничего опрометчивого. Где они?

Джон вздохнул. Он полез в свой стол и протянул мне ключ.

— Они в комнате для сна. Если ты будешь осторожен, открывая дверь, ты сможешь увидеть их за двусторонним зеркалом, но они не смогут заметить твоего присутствия. ПОЖАЛУЙСТА — от этого зависит жизнь твоего брата — не вступай с ними в конфликт и не делай ничего опрометчивого!

Я уже однажды видел комнату для сна. В ней были диван и двуспальная кровать, которые исследователи использовали для перерывов после своих долгих часов. Мне не нужно было проходить через лабораторию и предупреждать других сотрудников о моем присутствии, чтобы добраться до нее.

Бесшумно отпирая дверь, я услышал звуки, которых и ожидал. Посмотрев в двустороннее зеркало, я увидел Чада Белтрана, трахающего Эшли по-собачьи. Я почувствовал слабость, затем тошноту, когда его член энергично входил и выходил из её блестящей пизды. Я тихо закрыл дверь, зашел в мужской туалет где меня вырвало, затем вернул ключ Джону.

— Как долго это продолжается?  — спросила я Джона со спокойствием, которое противоречило смятению внутри меня.

— Я не совсем уверен, но думаю, что это может быть в третий или четвертый раз.  

В прошлом было всего два или три раза, когда они уходили вместе, каждый раз, когда мы достигали плато в исследованиях, и когда они возвращались, Эшли видела решение в течение нескольких часов. Мне так жаль.

— Пусть мой визит останется между нами — и скажи секретарше, чтобы она тоже никому ничего не говорила,  — сказал я.

Выходя за дверь, я повернулся и сказал:

— Я обещаю не испортить исследование — хотя, я понятия не имею, что буду делать после этого.

В тот вечер по телефону я спросил Эшли о проблеме, о которой она упомянула накануне вечером. Неудивительно, что она решила эту проблему. Она спросила, почему мой голос звучал отстранено. Я сказал ей, что, у меня кое-что случилось. В те выходные я притворился больным, потому что ещё не мог встретиться с ней лицом к лицу. Она выразила искреннее беспокойство и сказала, что навестит меня, но я сказал ей, что мы не можем рисковать. «Детям нужен Том, Эшли, я не могу допустить, чтобы ты заболела».

Я уверен, что Эшли работала все выходные. В понедельник утром Эшли, явно лишенная сна, позвонила и сказала, что, по её мнению, она совершила прорыв, и что доктор Ли и двое техников внедряют его прямо сейчас, и что Джон и Чад посещают местную больницу для доступа к пациенту, у которого был HDGC. Два часа спустя она перезвонила мне.

— Я только что разговаривал с доктором Ли, а затем с Джоном по телефону. Я уверена, что мы добились не просто лечения, а излечения. Однако местный пациент HDGC не хочет иметь ничего общего с испытанием. Ты можешь привезти Тома сюда?

— Я позвоню ему прямо сейчас,  — сухо сказал я. Спасибо, Эшли.

Конечно, Том был более чем готов. Несмотря на препарат, который он принимал неофициально, в последние несколько дней он чувствовал себя все хуже. Я отвез его в RCA, он подписал несколько бланков, и Эшли с Джоном подключили его к капельнице с экспериментальным препаратом и к генератору импульсов, который разработала Эшли, в течение часа после его прибытия. Я видел, как Чад направляется ко мне, чтобы поздороваться, но я быстро выскользнул. Я не думал, что смогу удержаться от того, чтобы выбить ему зубы, что не пошло бы на пользу будущему развитию событий.

Эшли позвонила мне на мобильный, когда я возвращался домой.

— Курт, я была так разочарована, что ты уехал. Я надеялась, что ты останешься на несколько дней, пока мы будем лечить Тома.

— Извини, дорогая, но у меня встреча, которую я не могу пропустить сегодня днем. Когда Том закончит?

— Через три дня мы отправим его домой и продолжим лечение там. Я дам тебе отчет о проделанной работе завтра, но я надеюсь, что смогу вернуться, как только Том уедет домой. Я действительно скучала по тебе, Курт!

— Хорошо, Эшли. Будем надеяться, что это сработает.

•  •  •

Я забрал Тома и перевез его обратно через три дня. Эшли вернется домой через три 

дня после возвращения Тома. По её словам, особенно учитывая то, как Том отреагировал на лечение, RCA ожидает, что все детали нового лечения HDGC будут разработаны в течение следующих двух месяцев, и у Эшли нет причин оставаться и работать в RCA. Она и Том могут проводить видеоконференцию с доктором Пакстоном каждый день, и она может одновременно работать над оптимизацией аспекта генератора импульсов в лечении, который она разработала, чтобы работать вместе с лекарством, вводимым внутривенно каждые несколько часов.

У нас был сеанс видеосвязи утром.

— Я могу сказать, что Тому намного, намного лучше. На самом деле, он даже думает, что с ним все в порядке, и сегодня утром хотел поиграть со мной в теннис.

— Мы с доктором Пакстоном положили этому конец. Том, я очень надеюсь, что ты будешь нормальным...

— Ты имеешь в виду, таким же нормальным, каким он когда-либо был,  — вмешался я, вызвав смех вокруг.

— Да, настолько нормальным, насколько ты когда-либо был в течение месяца, максимум шести недель. Но не делай ничего глупого, чтобы замедлить свой прогресс,  — серьезно предупредил Пакстон.

— Могу я хотя бы сыграть с Куртом в шахматы?  — спросил Том с огоньком в глазах.

— До тех пор, пока фигуры не будут в натуральную величину,  — усмехнулся Пакстон в ответ.

•  •  •

После сеанса видеоконференции с Эшли и Пакстоном, Эшли позвонила мне на мобильный телефон.

— Дорогой, есть кое-что, о чем нам нужно поговорить, как только я вернусь домой. Наверное, мне следовало поговорить об этом с тобой раньше, но я была так сосредоточена на лечении, что отложила это. Но я так сильно люблю тебя, и нам нужно поговорить об этом прямо сейчас, чтобы это не повлияло на наше совместное будущее.

Конечно, я знал, о чем шла речь. Однако я прикинулся дурачком, потому что все ещё мысленно играл в пинг-понг.

— Что бы ты ни хотела сказать, мне просто нужно, чтобы ты вернулась как можно скорее,  — ответил я, надеясь, что в моем голосе не было и следа внутреннего смятения.

Теперь пришло принимать решение.

Я знал, какой была Эшли, когда она получала докторскую степень. Что заставило меня поверить, что теперь все будет по-другому, когда она сосредоточилась на разработке лекарства для моего брата — чтобы спасти его для своей семьи и не оставить Мелинду вдовой, а мою племянницу и племянника без отца? Когда Эшли ставила все на карту, я должен был послать к черту свою карьеру и присоединиться к ней. Она бы ни за что не стала жульничать, если бы я был рядом, чтобы помочь ей удовлетворить её своеобразную потребность.

Однако обман все равно остается обманом, и мне так трудно с этим смириться. Я знаю, что она не любила Чада — черт возьми, тот факт, что, учитывая её взгляды на вещи, они трахались по-собачьи, а не лицом к лицу, ясно давал понять, что она просто использовала его. Но это слабое утешение, когда у тебя вырывают кишки.

Я не могу представить 

себе жизнь без Эшли, но как я могу пройти мимо её измены? Вероятно, это больше никогда не повторится, но как быть с моими сомнениями?

Я знаю, что у меня должен быть, по крайней мере, план того, что делать, когда она завтра признается в своем обмане,  — однако сейчас я могу только гадать, что это может быть!

Да, жизнь странная штука, и прямо сейчас она отстой!