Стрельба в Милосердном Господе нашем. Часть 1/6

Глава 1: Удовлетворение и недовольство

В жизни каждого человека бывают трагические события, как физического, так и эмоционального характера, которые необходимо пережить. Страдания – это неотъемлемая часть нашего состояния. Природные дефекты, случайные повреждения, преждевременная кончина – все это входит в нашу жизнь и составляет ее трагическую сторону. Величайшей трагедией моей личной жизни стала известна благодаря другому грустному событию – террористической атаке, произошедшей в небольшом городке посреди нигде или посреди везде. Нет дня, чтобы я не вспоминал о этих двух печальных событиях. Каждый раз, когда я пытаюсь застегнуть воротник рубашки, бросить мяч или написать свое имя.

Я вырос в этом городе – Скай-Грей, штат Огайо. Учился в общественных школах, играл в Малой лиге бейсбола, исследовал леса и погружался в чтение в библиотеке. В те времена родители могли выпустить семилетнего мальчика на улицу играть и не видеть его часами; мы были более самостоятельными до тех пор, пока не узнали о злодеях и похитителях. Мы дети играли в бейсбол или баскетбол, собирали команды из трех человек и играли быстрый бейсбол с резиновым мячом на дворе у Джимми (и шалили до такой степени, что разбивали окно в его доме). Рядом находился лес, который мы исследовали, пробираясь сквозь него, лазая по деревьям, играя в армию или ковбоев. Я целыми днями играл в теннис, отражая мяч от стены, если никто другой больше не хотел играть, или отправлялся в библиотеку и часами читал под кондиционером. Тогда я не понимал, как особенно было это время и это место. Это была прекрасная эпоха жизни, которую я осознал лишь спустя много лет.

Я учился в одной государственной средней школе, которая называлась Синяя Гряда. Мои успехи были довольно высокими, поэтому я имел возможность поступить в колледж. В итоге, несмотря на то, что мог выбрать что-то лучшее или другое, я решил продолжить образование. За оплату моего обучения отвечали мои родители. Мне всё нравилось: учеба, девушки, спорт, чтение и то, что не нужно было платить самому за всё это. Мои студенческие годы оказались очень приятными. Я встречался с несколькими девушками, особенно с Элис. И все последние два года учебы мы провели вместе. В конце концов я закончил колледж с хорошими оценками и получил степень, которая сама себя не окупит.

Мне исполнилось двадцать два года и передо мной открылся целый мир возможностей; только я не знал какой выбрать путь. Я перебивался с разных работ на разные работы: правил тексты компании, которая публиковала учебные пособия, играл с детьми в детском саду и разгружал мебель на складе. Все эти работы были неквалифицированными и никак не связаны с моим высшим образованием. Элис исчезла из моей жизни, и ни одному из нас это особенно не причинило горя. Я жил дома с родителями, беззаботно и без каких-либо забот, пока медленно не осознал, что нужно что-то изменить.

Так я решил поступить в морскую пехоту и провёл несколько лет службы в Вирджинии и Северной Каролине. Мне никто не стрелял, а руководство старалось не отправлять меня в опасные зоны или конфликты, так что большую часть времени я занимался тренировками и участвовал в программам с кратковременным присутствием в боевых подразделениях, готовых к возможным конфликтам. Мне очень повезло, потому что самым опасным "врагом" для меня была только морская болезнь. В каком-то смысле я считаю, что мне очень повезло.

Действительно, в один из отпусков я вернулся домой и побывал на свадьбе старого друга. Там я встретил Карен Энн Прайн. Она называлась Карен или Карен Энн попеременно, и ей нравились оба варианта. Я знал ее еще в школе, но она была на год младше, и мы вращались в разных кругах. На этом приеме нас потянуло друг к другу. Возможно, дело было в моей форме, но точно в ее внешности.

Мне кажется, до этого вечера я никогда с ней не разговаривал, по крайней мере, продолжительное время. Она была слегка застенчивой, собиралась окончить колледж и получить лицензию преподавателя, и с ней все было по-другому. Мы танцевали, разговаривали, смеялись, и я обнаружил, что у меня есть девушка. Я был уверен, что никогда не было более красивого, сексуального, умного, сдержанного, хорошего человека. Я не думал, что смогу найти лучшую женщину для любви на всю жизнь. Таких чувств я не испытывал ни к Элис, ни к какой-либо другой девушке.

Я видел ее всего три раза за столько месяцев после приема, но был уверен. Она меня целовала, прижималась ко мне своим чудесным телом, и я отвечал ей. К четвертому свиданию я прикасался к ней, а она ко мне, но у нас было не так много времени вместе или возможностей для большего. Тем не менее, я был настроен серьезно и думал, что она – та, кто мне нужен. Я заметил, как на семейном собрании она взяла на руки ребенка, мягко и с юмором разговаривая с ним. Видел, как она дала мелочь нищему, когда мы шли по центру Цинциннати. Она идеальна, – думал я.

Я был сражен наповал. При любой возможности я летал домой или ездил с ночевкой на длинные выходные, и мы с Карен Энн стали серьезно общаться, когда начался последний год моей службы. В сентябре, когда она начала свой первый год преподавания в государственной начальной школе Скай-Грей, мы обручились. Пожениться мы решили на Рождество, без всякой шумихи, когда две недели я буду дома. Карен Энн связалась с церковью и держала все в секрете. Это будет бракосочетание без помпы.

Во время Дня благодарения я был на дежурстве, но она предложила улететь в Роли, и после праздника мы провели выходные в мотеле, занимаясь физической близостью. Ее внешность поражала – Карен Энн имела очень привлекательное лицо, которое привлекало взгляды окружающих, а ее тело было стройным, изящным и притягательным. Она обладала отличной фигурой.

Ее грудь была идеальной формы и немного большого размера. Я с удовольствием наслаждался ее прикосновениями и ласками этой части ее тела. Она стонала и прижимала меня к себе, произнося слова: "Да, любимый", "Сильнее" или "Прищипни". Я проникал в нее своим членом и ощущал приятную влажность вокруг него, а она обнимала меня за шею и шептала: "Теперь я твоя, Джон", "Я только твоя" или "Я никому больше не принадлежу". Обычно это указывало на нашу близость и ее согласие быть моей. Хотя я не разделял идею о владении женщиной мужчиной, я понимал, что эта фраза возбуждает ее. Мы никогда не обсуждали это подробнее. В понедельник утром около 3:30 я отвез ее в аэропорт Роли и вернулся домой в Лежен к 6:30. Капитан заметил мое хорошее настроение и сказал: "Я видел эту улыбку, знаю, что у тебя есть причина".

Через пять недель наступило Рождество, и у меня был отпуск до 3 января. Так как моя служба в корпусе заканчивалась, я решил вернуться домой, где мы решили пожениться в епископальной церкви для радости своих родителей. Несмотря на то, что мы не верили в религию или Бога, мы сообщили им о нашем решении за неделю до Рождества и пригласили только близких друзей для простоты и интимности церемонии.

Рождество было в среду, мы поженились в четверг, когда присутствовало около двадцати человек, а к семи часам вечера мы уже занимались сексом в мотеле в Цинциннати. Я до сих пор помню ту годовщину.

Мы были обнажены и обнимались, моя рука лежала на ее изумительной правой груди, когда она сказала:

– Я беременна, Джон. Со Дня благодарения.

Это привело к любовному, а затем почти насильственному сексуальному событию. На этот раз Карен стояла на четвереньках на кровати, и я медленно, очень медленно вводил свой член в ее чудесную, подстриженную киску, когда она повернула голову и сказала, временами задыхаясь:

– Ух... это так приятно... Ты владеешь этой пиздой... ты владеешь мной... теперь ты владеешь моим лоном. – На ее лице было удивительное выражение, в котором было и счастье сообщить мне такую замечательную новость (я никогда не скрывал, что хочу детей), и легкое страдание или удовольствие, которое испытывает женщина, когда головка мужского члена впервые попадает в ее киску. Тогда я вогнал его в нее, и она закричала: «Дааа! » – так громко, как только могла. В тот раз я трахал ее в течение тридцати минут, доводя до начала кульминации. Она вздрагивала и извивалась, когда я всаживался в нее сзади; иногда она приподнималась на руках, иногда лежала головой на подушке. Я стоял на обоих коленях, иногда на одном, иногда приседал, так что мой член входил в нее под разными углами. Она говорила, когда могла: «трахни меня» или «дай мне» или «я люблю твой член». Мы занимались этим всего один долгий эпизод по такому замечательному случаю, но посреди ночи я проснулся с мыслью: есть ли в жизни что-нибудь лучше?

Я чувствовал себя настоящим счастливчиком. Карен Энн была прекрасной и невероятно привлекательной женщиной. Я смог жениться на самой замечательной из всех женщин. У нас появилась возможность выиграть в лотерею.

Мы проводили время в этом уютном мотеле, отведывали блюда в его ресторане, делали покупки в разных магазинах, но главным образом мы предавались любви и страсти – для нас это было одно и то же – день и ночь. Даже страстный секс был наполнен любовью. Но никто не застрахован от неприятностей, и в последний день года у Карен Энн начались судороги, а затем кровотечение, она шепнула:

– Джон, это не должно так быть... – и вот тогда мы потеряли наше малыша.

Мы провели долгие часы в больнице около Клифтона, это был грустный и очень близкий момент для нас. Затем последовала процедура "куретаж". Врачи не объясняли причины, они лишь сказали нам, что такие вещи иногда случаются чаще, чем мы думаем. Они советовали нам подождать и попробовать еще раз. Однако мир уже не казался прежним. Плохие вещи происходят без видимой причины, и нам не дано избежать их.

Мы решили не говорить об этом нашим родителям, по крайней мере, не сразу; они продолжали утверждать, что наш первый раз был только в нашу свадебную ночь, хотя все были в курсе дела. Говорить им о потере беременности было бессмысленно, так как Карен Энн чувствовала себя отлично. Это был наш секрет, который делал наш брак еще крепче.

Я связался со службой своего батальона и попросил пару дополнительных дней из-за состояния моей жены. Мое прошение было удовлетворено после того, как я сообщил об этом командиру отделения. Я занимал должность связиста и повседневные задачи можно было легко перераспределить. В четвертый день нового года я вернулся в лагерь Лежен. Карен Энн ждала меня в Скай-Грей. Как только я выйду из строевой службы в июле, мы собираемся переехать к ее родителям и жить у них, пока не сможем себе позволить купить дом или снять квартиру.

Вскоре меня перевели в другую часть, и последние шесть месяцев службы я провел на одном из стрелковых полигонов на базе – такое задание часто давали скоропостижно увольнявшимся первым лейтенантам.

Когда июль подошел к концу, я поехал домой, где меня ждал прекрасный прием и удушающий секс в доме моих родственников. Через несколько недель я нашел приемлемую работу в сельской региональной больнице, где занимался организацией волонтеров и, в конечном итоге, планированием профессиональных мероприятий и образовательных мероприятий для врачей, медсестер и других специалистов.

Официально я был координатором по развитию профессиональной карьеры в больнице Нашего милосердного Господа. (Вообще-то больница была зарегистрирована, но там избегали писать в конце названия Inc.).

Больница обслуживала очень большой сельский район без крупных городов – редкая ниша, которую она хорошо заполняла. Она быстро росла, поскольку на нее стали полагаться близлежащие населенные пункты. Я помогал специалистам поддерживать свои сертификаты и лицензии или повышать квалификацию, когда это было возможно.

В конце концов, изучив требования, я стал координировать работу с медицинскими колледжами и другими больницами, когда врач просил о помощи. Работал со школами и программами, организуя лекции для новых или получающих повышение специалистов, особенно для некоторых из наших более выдающихся врачей.

В «Милосердном Господе» не было стандартного отдела кадров, который есть в других крупных больницах. По словам руководителей некоторых отделов, он был необходим, и я надеялся, что если он будет организован, моя должность повысится.

В городе мы обнаружили небольшой дом с двумя спальнями. Однако, там было также небольшое пространство, которое можно было использовать как третью спальню. Мы решили жить в одной из спален, а если у нас будет ребенок, то он сможет занять другую комнату до тех пор, пока мы не переоборудуем заднюю комнату или не найдем более просторное жилье.

В доме была только одна ванная комната и небольшая прачечная, но не было подвала. Двор был достаточно маленьким, чтобы играть в бейсбол. Кроме того, у нас было патио с дубом в тени. Рядом стоял умирающий ясень, который когда-то выглядел великолепно, но сейчас начал уничтожаться от болезни деревьев. Я чувствовал, что Карен Энн разочарована размерами и состоянием дома, который мы могли себе позволить. Но мы выбирали между этим домом и квартирой. Мы подписали договор 20 сентября и уже через два месяца переехали, что оказалось не таким уж и трудным.

На следующий день после моего приема на работу состоялся прием для новых сотрудников. Мы посетили его вместе с Карен Энн и познакомились с медсестрами, врачами и администраторами. Меня представили всему персоналу и другим людям.

Карен Энн была очаровательна в своем сером платье, которое может быть немного вызывающим для католической больницы. Она привлекала внимание врачей и других людей, она явно им нравилась (я не говорю только о мужчинах, потому что как минимум одна женщина проявляла интерес). Но Карен Энн проявляла скромность не только в своем поведении, но и в одежде. Я гордился тем, что она моя жена. И она наслаждалась этим вечером.

Я пожалел, что на том собрании не уделил больше внимания Карен Энн.

***

К началу октября мы уже были беременны Диланом, и в ноябре узнали об этом. В том же месяце Карен Энн пожаловалась, что у нее болит спина, и мы купили более жесткий матрас, который, по ее словам, помог. Карен Энн сказала, что у нее уже готовы имена для нашего первого ребенка: Дилан для мальчика и Хэнли для девочки.

В июне родился Дилан, счастливый, здоровый и длинный. Он был ясноглазым, много двигался и вскоре улыбнулся; я думаю, он был счастлив с самого рождения. Каждую минуту я играл с нашим ребенком, а Карен Энн с удовольствием наблюдала за нашими играми на одеяле на полу. Дилан был удивительной радостью. Дилан.

В декабре, когда Дилану было уже 7 месяцев, Карен Энн сказала, что опять беременна, но, как и наша первая беременность, этот ребенок был обречен. Рождество с Диланом было чудесным, так как он начал ползать, и позитивная перспектива рождения еще одного ребенка в августе согревала, но по какой-то причине в январе мы потеряли этого ребенка, когда начались судороги. Карен Энн позвала меня подержать ее, мы позвонили моим родителям, чтобы они забрали Дилана, и я отвез свою бедную жену в больницу на очередное выскабливание. На этот раз это была моя больница. Я не отходил от нее ни на шаг.

И снова врачи качали головами на наше невезение. Ничего не поделаешь, сказали они, два выкидыша – это не так уж и необычно, и один здоровый ребенок у вас есть. Если это повторится, мы сделаем несколько анализов. Потерпите немного, подлечитесь и наберитесь сил. Мы так и сделали, и наше терпение было вознаграждено.

Я был уверен в прочности нашего союза, особенно после двух потерь. Я обнимал Карен, целовал ее, когда она рыдала, больше от разочарования, чем от физической боли. Однако большая трагедия выкидышей заключалась в потере радостной мечты. После первого случая Карен прижималась ко мне, как будто искала утешения. На людях она всегда держалась за меня за руку, свое тело она прижимала к моему, будто ища опоры.

После второго случая она приняла мои соболезнования, но иногда я замечал в ее глазах отстраненность, как будто что-то тревожило ее и хотелось высказать, но слов не находилось. Мне стало интересно, не утратило ли она желание иметь детей после таких потерь. Я предположил, что это может быть связано с работой и предыдущими беременностями.

В августе мы снова узнали о новой беременности через месяц после зачатия - это была наша Хэнли, маленькая девочка, о которой мы так мечтали. Она родилась с темными волосами и полненькой, и опять стала объектом нашего восхищения и заботы. Ее старший брат был удивлен такому неожиданному приросту в семье, он шалил и даже пытался конкурировать за наше внимание.

Как все родители знают, несмотря на ночные пробуждения и частые кормления, жизнь продолжается. Мы были измождены каждодневной рутиной. Я привык к своей работе и считал, что выполняю ее хорошо, а отец явно гордился мной. Однако Карен постепенно изнемогала после того, как начала работать снова в мае. Поэтому мы приняли решение временно отложить планы по расширению семьи. Нам было нелегко: одновременно кормить грудью одного ребенка и помогать Дилану учиться делать только один шаг за раз. Наш дом стал переполненным, и нам нужно было принять некоторые решения.

Мы держали Хэнли рядом с нами в люльке, а Дилану выделили отдельную комнату, так близко, что в тихую ночь я мог слышать, как он переворачивается в кровати.

Не многие ночи были спокойными: Хэнли требовала еды, или хотела покачаться в 3:15 утра, или хотела выяснить, встанем ли мы ради нее. Обычно мы были веселы, или, по крайней мере, притворялись такими.

После одного пробуждения, лишившего нас сна, мы смотрели старый фильм Хамфри Богарта; мы с Карен Энн обнимались перед телевизором, глядя как взлетает в сильном тумане самолет в Касабланке. Я считал это трогательным, мучительным моментом. Я чувствовал, что меня любят и ценят, а Карен прижималась ко мне. Возможно, нам нужно было больше таких вечеров.

Мы были еще молоды, а молодые семьи живут в тесноте, пока копят на большой дом или готовятся к лучшей работе, поэтому я не беспокоился. Таков был образ жизни: борьба в юности и успех в среднем возрасте. Были основания полагать, что наше положение улучшится.

«Милосердный Господь» был хорошим местом для работы, но моя работа представляла собой солянку из обязанностей, которые часто оставались незамеченными более чем одним или двумя врачами или медсестрами. Вскоре после рождения Хэнли ко мне зашел поговорить отец, чтобы спросить о моих планах и о том, чего я хочу от работы в «Милосердном Господе». Я объяснил, что считаю эту работу тупиковой для себя, если только не повысится ответственность, и он кивнул. Я мог бы зарабатывать больше денег, продавая костюмы в торговом центре. Я сказал, что с двумя детьми мне нужна большая карьера и необходимо быть более амбициозной. Он опять кивнул и сказал, что тоже думал об этом. Когда он ушел, я подумал, не намекает ли он на то, что мне пора уходить.

У Хэнли прошло чуть больше одного месяца, а Дилану вскоре исполнится два месяца. Моя жена с любовью выносила двух детей, пережила два недоношенных плода и спокойно принимала мою скромную удовлетворенность нашей жизнью. Для меня было большим счастьем. Я испытывал обычные сомнения мужчины, когда он приближается к тридцати годам.

Все это прошло вместе с ужасом, не из-за него, а потому что его никогда не было. Это всегда была иллюзия, в различных значениях этого слова.

Я работал в "Милосердном Господе" два года и девять месяцев, когда случилось то ужасное утро, которое сделало нас известными.

Глава 2: "Стрельба в Милосердном Господе"

"Стрельба в Милосердном Господе" произошла в моей больнице рано утром 3 июня. Возможно, вы слышали об этом. Некоторые называют это массовым убийством, актом терроризма или джихадом. В любом случае, множество людей погибло. День был солнечным, не слишком жарким, и я готовился к лекции для начинающих хирургов, которую запланировал в аудитории номер 2 в 8:30 утра, а затем демонстрационной диссекции раковой ткани печени в аудитории 1а в 8:45. Мои часы показывали 8:28.

Я подошел к второй аудитории (находящейся в конце коридора), где было много людей, как раз в то время, когда за моей спиной раздался выстрел. Если вы не слышали звук стрельбы из M16, то знайте, он не очень громкий, но пронзительный и привлекает внимание, особенно в помещении; это скорее резкий трещащий звук при ритмичной и короткой серии выстрелов. Именно это я услышал со стороны главного входа за спиной. Звук был значительно громче, чем я помнил из стрельбища. Сначала все подумали, что это петарды, но я почему-то знал, что это не так. Серия выстрелов продолжалась. Оказалось, у них было много целей.

В коридоре у входа во второй корпус стояли молодые врачи, выглядевшие испуганными, недоумевая, что это может быть за звук, и я сказал:

– Это стрельба, все – в палату, в палату!

Они выглядели так, будто не поверили мне, и мне пришлось их подтолкнуть, чтобы заставить двигаться.

– Вы сможете вылезти через заднее окно, если это безопасно. Только сначала посмотрите. Дверь здесь я запру. Если понадобится, навалите перед дверью вещи!

Я услышал: «о боже» и «что это такое? », а потом они зашевелились.

– Сейчас я закрою дверь, будьте осторожны, – сказал я, когда одна маленькая женщина-врач уставилась на меня. Я закрыл дверь и запер ее. Было много, очень много хлопков.

Я повернул обратно в коридор. Там раздавались хлопки маленькими сериями по три штуки. Поп-поп-поп. Хлоп-хлоп-хлоп. Не автоматически, но три выстрела так быстро, как только способен был нажимать на спусковой крючок палец, и повтор. Это было тренированно, по канонам.

Постепенно это переросло в парные выстрелы. Они находились в среде, богатой целями, и им не требовалось расходовать так много патронов. Тренированных убийц обычно где-то готовят, – подумал я.

Я осторожно вышел за пределы своего маленького кабинета. Услышал стрельбу и крики; затем услышал несколько выстрелов, вероятно, от охранника, потому что те были ниже и глубже; их было три или четыре, а после выстрелы из пистолета прекратились.

Мгновение спустя я выглянул из-за поворота коридора и увидел охранника на полу в луже своей крови; он стоял за стойкой, в которой были дыры, и я предположил, что его застрелили, когда он пригнулся. Стрелка или стрелков я все еще не видел. Раздавались крики и голоса, и все это приводило в замешательство.

Продолжив путь по коридору, я заметил несколько безжизненных тел, лежащих на полу. Хлоп-хлоп. Хлоп-хлоп. Приблизившись ближе, шум стал напоминать треск, который пронзал мои уши.

Подойдя к охраннику, я опустился на колени и проверил его пульс на шее - его уже не было. Боже, Томми... Я громко вздохнул и снял из его руки полуавтоматический пистолет. На его поясе я обнаружил два заполненных магазина. Я вытащил магазин из 9-миллиметрового пистолета - он выпал из рукоятки. Заметив, что в нем осталось только одиннадцать патронов, я заменил его полным магазином на пятнадцать патронов и спрятал этот с одиннадцатью и другим полным магазином в карман. Я потянул за затвор и услышал звук выстрелов в основном холле рядом с лифтами. Хлоп-хлоп. Хлоп-хлоп...

Вдруг раздался стук и стон, словно кто-то громко выпускал воздух из своих легких. Я оказался на перекрестке коридора, рядом с главными лифтами. Здесь, перед информационным центром, я заметил два тела: миссис Сцизм и незнакомого парня из офиса. Джоди Сцизм была еще жива; казалось, она слабо всхлипывала...

"Джоди, это Джон. Я иду по коридору. Сколько ты видела? Сколько?", - прошептал я.

"Я увидела только одного человека, но слышала выстрелы от кого-то еще. Я собираюсь умереть?" - спросила она.

Я присел по другую сторону стойки и фактически не мог видеть ее, так как оставил ее между собой и главным залом.

"Боже, надеюсь, что нет", - ответил я. "Держись, Джоди. Держись. Я пойду дальше по коридору, так что надеюсь, больше ты никого не увидишь. Я думаю, я уже позади них. Удачи".

Я видел тело за телом, пока шел по коридору, прижимаясь спиной к левой стене, насколько это было возможно. Прошел мимо лифтов. Я видел пустые тридцатизарядные магазины, приклеенные друг к другу вверх ногами и брошенные на пол. (О, Боже, – подумал я, – уже 60 патронов из одного автомата?) Я перешагнул через парня, которого никогда не видел, прошел мимо санитара с раной на голове, его глаза были открыты и не видели. Прошел мимо комнаты ожидания кардиологии, где на полу лежали люди.

– Если кто-то может двигаться, коридор за мной свободен, просто идите прямо через главный вход.

Я увидел, как встали мужчина и женщина, осторожно двинулись вперед, а затем рванули к дверям в двенадцати метрах позади меня. Четыре человека не двигались, остались лежать. Значит, десять, – подумал я. Повсюду была кровь.

Я прошел мимо приемного покоя. Впереди услышал еще стрельбу возле кардиологических операционных справа и стеклянной двери в кафетерий слева; эта стрельба также была похожа на автоматный бой. Испугавшись, я побежал по пустому коридору. Подумал: у тебя двое детей и жена, и это НЕ входит в твои должностные обязанности.

Дверь в кафетерий была приоткрыта. Я увидел их там, спиной ко мне.

Это были двое темноволосых мужчин в камуфляже, и они расстреляли многих завтракающих по утру в кафетерии. По-видимому, люди, находившиеся там, не заметили или не распознали стрельбу на входе и в холле, и убийцы ворвались в кафетерий за своей очередью за кофе. На полу лежало, наверное, человек десять или двенадцать, все они были мертвы. Другие струсили, живые, но играли в опоссума, или просто боялись, что они – следующие. Стрельба прекратилась, потому что ситуация изменилась.

Убийцы находились в непосредственной близости от меня, всего в полутора метрах. Они пристально наблюдали за двумя охранниками, которые стояли рядом с колоннами, ожидая своей очереди в кафетерии. Охранники не решались открыть огонь, так как у преступников были заложники.

Между убийцами и мной было всего полтора метра. Мой взгляд упал на AR 15, лежавшую на полу рядом с одним из убийц слева от меня. Он держал женщину за шею левой рукой и направлял пистолет против ее головы правой рукой. Второй парень прикладывал винтовку к направлению охранников одной рукой и также держал за шею несчастного 15-летнего мальчика - с того места, где я находился, они опережали первую пару на шаг.

Они использовали заложников как щиты. Я осмотрел окно двери. Я знал, что охранники могут видеть меня сзади убийц и распознал одного из них. Я показал на парня с пистолетом и жестом "ОДИН" дал знать охранникам; затем указал на парня с винтовкой и жестом "ДВА". После этого я указал на себя и имитировал стрельбу, сначала в парня слева, а затем в парня справа. Я перекинул пистолет в левую руку и на мгновение отработал движения в голове, вспомнив уроки, которые нам давали в базовой школе капитаном Малларки: это должен быть момент "максимальной агрессии". Я глубоко вдохнул.

Все произошло очень быстро. Я сделал два больших шага прямо в кафетерий и повернул налево за одним из убийц. Правой рукой я оттолкнул пистолет от головы женщины, а левой рукой выстрелил из пистолета примерно с расстояния пять сантиметров от левой стороны головы парня, стараясь наклонить оружие вправо, чтобы пуля не задела женщину (и ее сына, который стоял дальше), если прошла насквозь. Именно так и случилось. Отдача пистолета оказалась сильнее, чем я ожидал; я никогда раньше не стрелял только левой рукой, да еще и под таким углом. Я почувствовал жгучую боль в правой руке, которая отбросила ее вправо, но я сконцентрировался на том, чтобы перейти к другому парню.

Время замедлилось.

Оставшийся террорист повернул голову в мою сторону, явно испугавшись. Я издал гортанный звук: «УУУХХХ! », повернулся на правой ноге, сделал большой шаг левой ногой прямо к парню, вытянул левую руку и приставил пистолет к его лицу. Он скорчил гримасу, и я выстрелил с расстояния сантиметров двенадцать в его левую скулу, чуть ниже левого глаза и в затылок. У него не было времени переместить винтовку настолько, чтобы прицелиться в кого-нибудь, и он присоединился к своему товарищу-террористу на кафельном полу. Я держал пистолет наготове, злой и готовый выстрелить опять, если он пошевелится.

Я никогда не жалел о тех выстрелах.

После долгого молчания раздались крики, стоны и плач. Женщина слева застонала и повернулась к мальчику, который закричал, в его ушах, вероятно, звенело от выстрела из пистолета, прозвучавшего так близко, но никто из них не был подстрелен, а убийцы упали. Я держал пистолет направленным на тех двоих на полу, злясь и проецируя всю ярость, которую мог породить, но они определенно были мертвы. Все равно отбросив их винтовки и пистолет, я наклонился над ними и сказал:

– Вы трахнулись не с тем морпехом.

Моя правая рука была изуродована; пуля, убившая первого парня, вышла из его правой щеки и попала мне в руку, когда я отталкивал его оружие от головы женщины.

В этот момент появились охранники, сказали что-то о том, что со мной все в порядке, и, кажется, был туман. Я спросил:

– Их было только двое?

Ответил Билл Майер, один из охранников:

– Да, почти уверен. Других проверяют. Вы в порядке, мистер Бак?

Я глубоко вздохнул и почувствовал, как агрессия покидала меня. Она вытекла из моего существа и уступила место волне слабости, охватившей меня.

– Я повредил руку, – произнес я.

Женщина и мальчик обнялись, и мне стало ясно, что они – мать и сын.

– Вам двоим ничего не случилось? – спросил я.

Они сидели на ближайших сиденьях, плача и прижимаясь друг к другу.

– Слава Богу! Слава Богу! – проговорила она сквозь слезы, кивая мне и прижимая голову своего сына к своей груди.

– Мне нужно присесть, Билл, – заявил я.

Моя левая рука дрожала от напряжения. Я передал ему пистолет.

– Я забрал его у Томми у входа. Он был...

– Знаю, Джон. Я знаю.

– Джоди ранена. Кто-то должен помочь ей, – сообщил я. Моя рука была поднята, кровь стекала по локтю и капала на стол. – Я устроил хаос.

Мир, казалось, замедлился.

Я сидел рядом с плачущей женщиной и ее сыном на одной из скамеек у стола, опираясь на правый локоть и держа поднятую руку. Кровь все еще капала на стол. Левая рука обхватывала мое запястье в попытке остановить кровотечение и облегчить боль.

Внезапно появилось множество полицейских. Я посмотрел на часы на левом запястье. 8:43. Прошло всего пятнадцать минут. Время для вскрытия печени уже почти пришло.

***

Было много погибших и также много раненых. Везде был персонал больницы, оказывающий помощь, вызывающий каталки, проводящий реанимацию. Отец Михалес, священник этим утром, выполнял последние обряды и помогал нуждающимся, молясь за них. Он взглянул на меня, удерживавшего поднятую руку, кивнул и отправился своим делам.

К мне подошла полиция, следом за матерью и сыном рядом со мной. Я находился в состоянии адреналинового тумана, меня трясло, и я почувствовал прикосновение к своему левому плечу. Посмотрев на женщину, ее сын все еще находился в ее объятиях, и она продолжала плакать. Она сжала мое плечо и попыталась что-то сказать:

– Спасибо, – но из нее не вышло ни звука. Я улыбнулся и кивнул в ответ.

Появился полицейский с пакетами бинтов и начал заматывать мне руку, спрашивая, что я видел и делал. Я сказал, что убил парней, и он остановился, посмотрел мне в глаза и сказал:

– Хорошо. Возможно, вам не стоит говорить об этом никому, кроме нас, копов. – Затем он исчез, чтобы поговорить с другими. Повсюду валялись пакеты бинтов. Я заново перемотал свою повязку, когда та пропиталась насквозь. В этот день моя рана не имела особого значения.

В конце концов, меня поместили в палату и оставили, поскольку парня, который выстрелил себе в руку, нужно защитить от унижения. Через некоторое время санитар снова перевязал мне правую руку, чтобы остановить капание, но в остальном я не представлял особой важности, учитывая кровавую бойню вокруг. Я решил сообщить Карен Энн, что со мной все в порядке.

Мне было трудно достать телефон из правого бокового кармана, но после нескольких попыток это удалось. Видимо, сотовые линии в этом районе были перегружены, потому что сообщение никак не удавалось передать. Я продолжал попытки каждые несколько минут. Около 10:30 я, наконец-то, дозвонился до школы. Школьный секретарь передала звонок, хотя Карен Энн была на уроке. Стрельба в больнице «Милосердный Господь» была во всех новостях, и весть об этом дошла до каждого в маленьком Скай-Грей, штат Огайо.

– Карен, Карен Энн... Привет, да, я в порядке, ну, скоро буду в порядке. Ты слышала об убийствах? Ужасно. Да, я видел нескольких. Карен Энн, успокойся, меня ранили в руку, детка... Да, не так уж плохо... Нет, это я сам. Сам... Я случайно выстрелил в себя... В общем. Это прооперируют в ближайшие несколько дней, вероятно, но не так, как других... Ужасно, малыш... Нет, не знаю, стреляли ли в врачей... Успокойся, я в порядке... Скоро узнаю больше о том, кто пострадал, я уверен... Да, слава Богу... Я, наверное, останусь здесь на ночь. Приходи ко мне после школы... Хорошо. Здесь сейчас неорганизованно. Повсюду полицейские. Люблю... Я тоже тебя люблю.

Она казалась сойти с ума, даже в ужасе пыталась узнать о всех пострадавших, чтобы убедиться, что никого не знает. Я предполагал, что в этот день в Скай-Грей будет много горя.

Я позвонил своей маме, ее голос был насмешливым и проникновенным. Я попросил ее позвать отца и все объяснить. Но я не рассказал ему, что стрелял в парней. Подумал, что будет лучше сообщить об этом только полиции и больше никому. Мама просила меня постоянно держать ее в курсе состояния моей руки, но я лишь хихикал и говорил, что если будут новости, то свяжусь.

Я лег и задумался. Странно, что посреди этого кошмара, когда повсюду – незнакомые полицейские и правительственные чиновники, я продолжал оставаться одиноким. У меня было время задуматься. Полагаю, что экстремальные события заставляют задуматься о себе.

Я размышлял о Карен Энн. В нашем разговоре было что-то неловкое, как будто она хотела что-то сказать, что-то важное, но не могла собраться с духом это высказать. Это было тяжело, чего я совершенно не ожидал. Я ожидал крайнего беспокойства, фокусировки на моей ране и делового отношения к организации замены учителя и прочих вещах. Она же быстро переключилась на другие вопросы после того, как сняла мое повреждение со стола (что, учитывая характер моей раны по сравнению с другими случаями, показалось мне логичным). Я хотел облегчить ее тревогу, но она не утихала.

За последние годы, с тех пор как мы поженились и я вернулся из армии, мы изменились. С тех пор как мы переехали в небольшой домик и Карен Энн забеременела Диланом, ее энтузиазм стих. Более того, мы перестали разговаривать друг с другом и проводить время в объятиях. Я помнил ОДИН раз, когда мы обнимались посреди ночи; это был исключительный момент. Мы все еще поддерживали интимные отношения, но все стало более рутинным, несмотря на мои старания и усилия. Ей больше не нравились романтические разговоры или прелюдии, свидания и подобное. Я задавался вопросом, может быть, дело во мне. Мы просто погрузились в обычную жизнь супругов.

Я скучал по энтузиазму нашей ранней сексуальной жизни. Скучал по сексу в молодости. Мне не хватало того ощущения тепла, что было у нас до появления детей. Я покачал головой. Скучал по этому.

Глава 3: Послесловие

Карен Энн нашла кого-то, чтобы подменить ее на последних занятиях, и добралась до больницы к 13:30.

К этому времени я уже был в больничном халате, но у меня еще не было ни ограничений, ни капельниц, ни чего-либо еще. Обезболивающие препараты вводились, когда это было необходимо, в виде инъекций или перорально. Госпиталь был очень занят продолжающейся трагедией погибших и раненых; врачи проводили все операции. Позже я узнал, что многих мы отправляли в больницы Дейтона и Цинциннати, если те нуждались в операции и могли перенести поездку.

Карен Энн быстро пересекла палату и обняла меня, когда я сидел на кровати с забинтованной рукой. (Я подумал, что та похожа на гигантский ватный тампон, обмотанный толстой марлей). Все это было для нее слишком эмоционально. На глаза навернулись слезы.

– Кто убит? Ты знаешь? Имен пока не называют... – сказала она. Она заглянула за мою руку, чтобы увидеть меня.

Я сказал:

– Точно знаю только одного или двух по именам. Никого из тех, с кем мы общались. Видел тела тех, кого не знал, посетителей или пациентов. Их было много. Повсюду кровь.

Она вытерла глаза.

– Я видела на полу кровь. Пулевые отверстия и полицейскую ленту. Отец Михалес посадил меня в лифт – меня не хотели впускать, – сказала она.

Покачав головой, положив руку мне на плечо, немного отвернувшись, она продолжила:

– По радио только что сообщили, что мотив убийства неизвестен, и пока нельзя назвать имена подозреваемых. Заявлено, что у мужчин не было при себе документов, и личности этих людей до сих пор остаются загадкой. Многие предполагают, что это – экстремисты религиозной направленности. Все это кажется странным, особенно учитывая нашу местность. У нас нет высотных зданий, за исключением больницы, – проговорила она. – Мы здесь никто.

Она поинтересовалась:

– Так можешь рассказать мне, что произошло? С тобой?

– Да. Я в основном сталкивался с трупами или ранеными людьми. Я... – Я решил поведать ей то же самое, что и всем остальным, кроме полиции. Подробности я расскажу ей позже, когда она успокоится. Она была очень расстроена, глаза опухли от слез, а в ее голосе по телефону звучала неподдельная паника – я никогда не представлял ее такой испуганной. Некоторые детали я пропущу.

– Я услышал звук выстрелов в коридоре и попросил новых врачей спрятаться через окно в классе. Затем я следовал за нападавшими по коридорам до кафетерия, где, наконец, увидел их. У меня был пистолет, который я прихватил у охранника, лежавшего на полу, и сразу же ранил себя в руку. Там было охранение, и злоумышленники были убиты. (Показывал ли я свою защиту как шутливую сторону происходящего? Избегал ли этого?) Это было очень больно, детка. Там была мать и ее пятнадцатилетний ребенок, которых преступники использовали как заложников. Они выжили, но очень перепуганы. Потом прибыла полиция.

Карен Энн проявляла скептицизм и некоторую иронию в своем тоне, он слегка насмехался и проявлял презрение. Я никогда не слышал от нее такого настроения.

– Думаю, ты был храбрым, даже если и не умеешь стрелять. Вся эта история с морпехами была слишком давно, полагаю, – сказала она.

Она как будто отбросила все мысли о том, что касается меня. Отбросила всякую веру в меня. Ее не удивляло, что я прострелил правую руку, несмотря на то, что я – правша. Я люблю Карен Энн с того момента, как увидел ее на свадьбе. Она спокойно пережила оба выкидыша и стойко перенесла операции. Я присутствовал при каждом страдании. В этом она была другой; я не понимал ни ее отношения, ни расстройства в ее глазах.

Внезапно и ясно я понял, что моя жена меня не уважает. Возможно, из-за ухода из морской пехоты, разочарования в нашем маленьком доме, моей готовности согласиться на незначительную должность на работе и других разочарований нашей совместной жизни, она потеряла всякое представление о том, что я компетентен и приношу пользу. Она считала своего мужа неумелым и менее чем обычным, и умело классифицировала информацию, чтобы подкрепить это как предрассудок.

Твоя сдержанная скромная манера поведения приносит нежелательные дивиденды, Джон, – язвительно подумал я. – В век саморекламы ты демонстрируешь скромность. Даже твоя жена считает тебя неумелым, тупица. Ты – просто болван.

В косяк открытой двери постучали.

– Джон Бак?

В дверях стояла женщина, держа в руках значок.

– Я из полиции. Мне нужно опросить вас о том, что случилось.

Она вошла.

– Конечно, офицер. Моя жена, Карен Энн, – сказал я.

Карен Энн сказала:

– Я выйду и вернусь, после того как разберусь с детьми, – и сразу же ушла. Уход был быстрым, как будто ее интересовало не это разбирательство, а нечто другое. Дети, был уверен я.

Детектив сказала:

– Извините, что прерываю вас.

Я покачал головой. Я знал, как выглядит ситуация, и мне было любопытно.

Я пересказал свою историю настолько подробно, насколько только мог. Она задавала вопросы. Я никогда раньше не видел этих убийц. Нет, я не заметил третьего стрелка. Да, я хорошо владею оружием; когда-то я работал на стрельбище во время своей службы в морской пехоте. Нет, я никогда не стрелял с левой руки. Расстояние было небольшим.

Она посмотрела на меня и кивнула.

– Мистер Бак... Просто хочу сказать, вы не представляете, какие последствия повлекли за собой ваши действия?

Улыбка со мной не появилась. Вспомнилось, как я прицеливался из оружия в двух парней на полу.

– Уничтожил двух негодяев.

Она покачала головой и сообщила, что личность этих двоих еще не раскрыта и что мои действия стали темой обсуждения в новостях.

Я задумался. Только двое охранников и двое заложников явно видели меня после моих действий: женщина и ее сын. Все остальные прятались за столами и стульями, пытаясь уйти от пуль. Может быть, кто-то рискнул взглянуть, но я быстро повернулся, чтобы сесть на скамейку и прикрыть свою руку после того, как бросил оружие убийц. Возможно, об этом знали только немногие. Детектив сказала, что не следует говорить об этом людям: если это террористы, то чем меньше информации им попадет в руки, тем лучше.

Через два часа Карен Энн вернулась полная слез. Я предположил, что ее расстроила бессмысленная кровопролитная бойня, такая разрушительная для каждого человека. Она лишь качала головой и повторяла, насколько это ужасно, время от времени проскальзывая слезы.

По мере того как оповещались ближайшие родственники, появлялись списки жертв, а местные больницы определяли пациентов. Она сидела рядом со мной, пока меня не отправили на рентген, и была рядом, когда врач, лечивший руку, объяснял, какая операция потребуется мне утром. Карен Энн оставалась до девяти вечера, а затем отправилась домой, чтобы подготовить вещи к завтрашнему дню. Она намеревалась вернуться к операции на моей руке и взяла выходной. В действительности, школьный округ рассматривал вопрос о том чтобы закрыть школы, потому что так или иначе пострадали многие семьи, а до конца учебного года оставалось всего несколько дней.

Нападение было во всех новостях. Около полуночи появился полный список жертв. Погибли девять сотрудников больницы: Томасон, охранник, чей пистолет я использовал – его хорошее обращение с оружием положило конец убийствам, – один администратор, которого я хорошо знал, Кертис Уиллс, главный бухгалтер больницы, несколько человек, с которыми я был знаком мимолетно, два врача, один из которых был награжден за операцию на сердечном клапане, которую он провел впервые. Джоди еще жила, но смертей становилось все больше. У входа в зал ожидания и в кафетерии были убиты двенадцать посетителей. Другие жертвы были многочисленны: 37 человек лечились в различных больницах в состоянии от критического до хорошего. Мое состояние было удовлетворительным.

После захвата заложников миссис Спаньоль и ее сын Тони остались живы, но только потому, что в противоборство с боевиками вступили охранники. Никто не знал мотива, или, по крайней мере, никто не думал, что это нечто иное, нежели религиозный экстремизм в маленьком городке Америки. Возможно, в этом и был смысл.

Когда я пробудился, ориентироваться во времени было сложно. Было еще раннее утро. Я находился в палате больницы. Моя жена, Карен Энн, осталась дома с детьми. Рука все еще болела и пульсировала. Скоро мне предстояла операция. Я задумчиво смотрел в потолок, размышляя о том, что произошло накануне. Меня тревожили посещение Карен Энн и ее странные рыдания. Что-то необычное происходило, но я отверг эти мысли как неразумные.

Около половины шестого утра Карен Энн позвонила и сказала, что приедет после моей операции. Ей нужно было отвезти детей к родителям и подготовить уроки для школы. Она извинилась за то, что не может быть со мной до операции.

Моя рука была восстановлена доктором Тарой Битол, известным специалистом по лечению повреждений кисти в нашем регионе. Операция состоялась в 7 часов утра, это была первая операция, которую она выполнила в этот день. Мне удалось восстановить хватку до определенной степени, но полностью вернуть силу руки уже не получится. Все пальцы функционировали, я чувствовал и даже мог поднимать тяжести, но только до определенного предела. Бросать мяч также могло быть сложно или неточно. Я больше не смогу легко открывать банки. Люди замечали, что мое рукопожатие стало слабее. Физически я был немного ограничен, хотя это не всегда было очевидно.

Операция заняла у доктора Битол пять часов - достаточно продолжительное время для операции на руке. После операции я находился в состоянии полудремы, когда вы еще не полностью проснулись, но уже не спите. Мне показалось, что Карен Энн была рядом со мной после операции, и это было правдой. Однако рядом с ней находился какой-то небрежный парень, который явно нуждался в отдыхе.

Некоторое время я был в тумане, поэтому парень оставался на заднем плане, пока я не спросил, кто он такой.

Карен Энн ответила:

– Точно не знаю, но у него значок.

Он шагнул вперед.

– Мистер Бак, я – специальный агент Ремарк. Из Национальной безопасности.

Он сделал паузу, давая мне над этим подумать.

– Миссис Бак, вы должны это услышать. После вчерашнего мы считаем, что вам и вашей семье может угрожать опасность возмездия со стороны Исламского всемирного халифата, группы, напавшей на больницу.

В глазах Карен Энн появилось удивление.

– Почему нам? – спросила она.

– Из-за вчерашних действий вашего мужа, – сказал Ремарк, глядя на нее так, словно она не совсем вменяема.

– Из-за того, что он выстрелил себе в руку? – недоверчиво спросила она, смеясь.

Для меня это прозвучало как хихиканье. Агент перевел взгляд с нее на меня и увидел выражения наших лиц. Я слегка покачал головой. Агент увидел это и посмотрел на Карен Энн.

Она скрывала свое доверие ко мне, которого, как я теперь понял, было очень мало. Ее презрение было практически подростковым. Мне показалось, что она выглядит... высокомерной. Из всех ее причуд, из всех ее качеств я никогда не замечал в ней высокомерия.

Ремарк, видя супружескую динамику и, вероятно, удивляясь ей, решил не рассказывать подробности. Он был профессионалом в том, чтобы входить в ситуацию с неполными знаниями.

– Нет, просто за то, что мы вообще в этом участвуем. Мы думаем, что сможем в какой-то степени замять эту историю, что позволит защитить всех, кто в ней замешан: охранников, заложников, свидетелей и, – он на долю секунды замешкался, чтобы взглянуть на меня, – парня, который убил террористов. Мы изъяли видео с двух камер наблюдения в кафетерии, а на тех, что в холле, мало что видно. На Youtube воспроизводится видео с мобильного телефона одного из людей в кафетерии, и на нем видно, как происходит захват, но невозможно увидеть, кто это был; оно слишком размытое, и освещение было не очень хорошим, голос нечеткий, – сказал он. – Мистер Бак, мы бы хотели, чтобы вы оказали содействие в сохранении имени каждого в тайне.

Возможно, Карен Энн предполагала, что я стал свидетелем. Я оставил на нее такое впечатление.

Я колебался, размышляя; я знал сотрудников охраны, Джоди, Спаньолей.

– Это не должно быть проблемой для меня. Охранники?

– Они хотят, чтобы все было сохранено в тайне. Мы также скрываем их личности от прессы, а также имена двух заложников. Все знают о произошедшем, но никто не знает, кто что сделал. Нам бы хотелось, чтобы никто не упоминал имена. Охранники просто сообщат, что это сделал некий человек, которого они не знают. Возможно, посетитель. Мы надеемся на защиту всех. Никто не должен раскрывать личные данные.

– Ты видел то происшествие? – спросила меня Карен Энн, удивленная тем фактом, что я был так близко к месту происшествия. В этой ситуации она проявляла особый интерес или желание вызвать мое уважение. Возможно, это моя вина в том, что я не был с ней искренен.

– Да, видел можно так сказать. Потом я почувствовал резкую боль в груди, и полицейские были повсюду, – ответил я.

Я не понимал, что она потеряла уважение. Я доверял Карен Энн всем, ВСЕМ. Даже если шутил над своими недостатками и поступками, я думал, что она имеет обо мне более высокое мнение. Ведь это часть нашего брака: любить и уважать друг друга. Что значит уважать своего супруга? Разве она не считала смирение добродетелью? В теории, вероятно, да. Просто она не признавала во мне этой черты характера. Смирение требовало компетентности на уровне, который она не считала достаточным для меня.

Я был разочарован в ней. Меня интересовало то, что произошло с нами и когда это случилось. Как все произошло.

– Скоро вернусь, мистер Бак, – сообщил специальный агент Ремарк, – и нам придется более детально обсудить все обстоятельства.

- У меня будет возможность быть здесь весь день сегодня и до полудня завтра, сэр. Так говорит доктор. После этого я буду дома несколько дней. Возможно, вы знаете мой адрес?

Он кивнул и ушел. Карен Энн нежно приложила голову к моему плечу, хотя это было немного неловко.

- Хорошо, что ты в порядке, - сказала она.

- Мне тоже хорошо, - ответил я.

- Ты видел, кто их убил? - спросила она.

- Я едва его разглядел, - ответил я, стараясь быть правдивым, хотя это было обманчиво. - Никому не скажу ничего.

Я решил активно начать разговаривать с ней, интересоваться её мнением, высказывать свое и принимать несогласие. Мне бы хотелось уменьшить эту странную дистанцию между нами. Я хотел, чтобы Карен Энн любила меня так же сильно, как я люблю её. Моя рука ласково обняла её, а её голова покоилась на моей груди, пока я целовал её волосы.