БИДОНЧИК

ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

У нас на даче была такая соседка, тетя Наташа, которая всегда привозила нам молоко. Было оно густым и гулким, переливалось в бидончике с яркими цветочками, похожими на лекарственную таблетку от всех болезней. Когда она наливала его в стеклянную банку, это было такое тяжелое движение, словно она разливала краску, которой каждый год сосед Карасиков красил забор. Молоко у нее было своего производства – больше я ничего о нем не знал. А сама тетя Наташа была загорелой и полноватой женщиной около тридцати лет, с пышными формами и коричневатыми ногами, будто обжаренными на неочищенном подсолнечном масле.

Ах да, эти ноги... Я всегда обращал внимание на ее ступни, потому что всегда любил делать сравнения. У меня была возможность видеть ступни матери – худые и плоские как лист бумаги. Тонкие ступни, на которых сухожилия при каждом движении напоминали ребристый веер – когда она ходила острыми пятками с краснотой по веранде или шастала ими по огороду, запачкав их в пыли. У нее был острый мизинец, слегка отстоящий от других пальцев, и это было видно, когда мать вешала белье на веревки во дворе и вставала на цыпочки – ее ступни напрягались. А у тети Наташи этот мизинец был таким тугим и закрученным, как завиток шерсти на старой каракулевой шапке. Но отличалась её ноги от ступней моей сестры Ольги – у Ольги они были широкими и плоскими, а ногти – квадратными. На серединках её пальцев росли короткие черные волосы – смешные ворсинки длиной около трех сантиметров. В общем-то я отвлекся. Меня интересовало много чего у тети Наташи, но больше всего меня привлекали ее ступни.

Светлые выгоревшие волосы под косынкой, громкий смех, широкоскулое лицо без косметики; одета она была чаще всего в сарафан, а ноги – в пыли дороги, так как приходила она либо босая, либо держа в руках надоевшие шлёпки. Надевала ли она их вообще? Не знаю. На её широких крупных ступнях с характерной выпуклостью у мизинца я никогда не видел бледных полос от ремешков, какие бывали у всех деревенских девочек, старательно оглядываемых мною на речке. На речке... но об этом потом.

Обычно она приносила молоко в обед, когда дачный поселок плавал в дымах от шашлыков, пивном угаре да ленивом, нетребовательном, лае разморенных жарой собак. Хохотала и секретничала с матерью на веранде, однако в этот раз мать с Ольгой были в городе. Они уже три дня там занимались ремонтом нашей квартиры, пропадая неизвестно где... И вот тетя Наташа пришла одна.

Она поставила бидон на деревянные доски, извлекая из них глухой стук, потом осведомилась, где «мои». Узнала, что в городе; уселась на веранде в плетёное кресло, сказав небрежно:

— Ну, я чуток передохну тогда у вас... Жарища! А ты молочко-то поставь в холодильник. Да перелей в банку, мне бидончик нужен!

Я убежал прятать в холодильник её холодный эмалированный бидон, с синими кустиками на гладком бочку. Хер знает, где эта банка. Не хочется искать. Вечером мать отнесёт это бидончик ей обратно, уже лишенный молока и помытый. Вышел снова на веранду, и женщина, как она делала обычно, с грубоватым смехом, подначила меня:

— Ну, казак! Писюка-то выросла?! Девок щиплешь уже?

Я пожал плечами и прошептал: "Мол, я не измерял". Внезапно тётя Наташа продолжила смеяться и сказала:

— Ладно, давайте проверим с линейкой!

— Да ладно...

— Бери линейку! – энергично приказала она, женщина в полном сарафане, который едва удерживал её пышное тело. Нельзя было понять: она шутила или приказывала – или что-то другое. Стыдливо отвечая "Ну, как-то так... ну, не знаю...", я просто не мог отказать.

— Ой, дурень! – насмешливо протянула тётя Наташа – Ты что думаешь, я никогда не видела член? У моего мужа, покойного, знаешь ли... Больше размер...

Это меня поразило. Я отправился в дом и нашел линейку... С веранды тётя Наташа весело крикнула:

— Снимай трусы сразу. Чтобы не таскать зря!

Хоть фраза была странной, я не стал размышлять об этом. Стесняющись, я снял трусы в сенцах. Теперь на мне осталась только футболка. Держа свой член, я вышел на веранду с линейкой в руке. Женщина критически взглянула на него, забрала линейку и даже не подняла бровью. Я понял: мне всего лишь двенадцать лет, а ей... она потребовала:

— Подойди ко мне ближе... Вот так. И как мы будем измерять? Он должен быть в стоячем состоянии.

— Это как?

— Когда он стоит торчком... Или ты не знаешь?

— Ну... знаю...

— Подожди, мы его разбудим!

Она смеялась и часто облизывала свои полные губы. Они были треснутыми по краям и имели темную обшарпанную кожу на кончиках. Мне пришла мысль: а какие у неё соски? Соски её упругих грудей, которые лежали под сарафаном словно два тяжелых камня...

Однажды я видел двух шестнадцатилетних девочек на речке, которые прижимались грудью. Они, вероятно, были из другого места, судя по их оранжевым модным тапочкам и короткой стрижке одной из них - более темноволосой и младшей. Они ушли в кусты, не заметив меня, так как я избегал воды и шумных купаний, а сидел сверху на небольшом обрывчике. Я наблюдал за ними оттуда сверху.

Предположительно, они сначала решили загорать без верхней одежды; а затем произошло что-то, что изменило обстановку. Они начали обниматься и издавать смешки. Но черноволосая, более стройная, с выступающими лопатками, стала более активной. Фактически, у нее были всего лишь две холмика с розовыми точками вместо груди. У ее подруги, блондинки в краске, были тугие шары с розовыми пятнами...

Худенькая повалила на подругу. Смех прекратился. Они дышали возбужденно, уже не тратя времени на шутки. Я наблюдал и представлял их тела; скорее ощущение их обнаженных тел, липких от пота и этих напряженных сосков – они царапают друг друга ими. Бледная, так и не снявшая оранжевые шорты, закрыла глаза со своими темными ресницами – осветленными! – отдалась подруге. А она над ней ездит грудью по ее грудям и прижимается. На ее стройной спине появился пот в виде блестящих капель, это даже мне видно... Она двигается вверх и вниз. Она притискивается к телу подруги; она схватила ее за полные руки и развела. Полоска позвоночника выделяется. Трусики-стринги едва закрывают ее худые, мышцы упругие ягодицы. По ним ползает какое-то насекомое, но она не чувствует этого. Мне показалось, что я слышу, как шлепает потная влага их разогретых тел... Она подняла свои обнаженные ножки с розовыми пятками на песок; я бы облизал эти яблочкообразные пятки, собрав с них грязь и прилипшие травинки – языком, наслаждаясь нежной кожей и запахом. У женщины должен быть особый аромат в этот момент...

Та черноволосая одной рукой проникла под резинку стрингов, находя свою лысую киску. И своим влажным упругим ротиком вцепилась в розовый сосок подруги, я представлял себе, как он скользкий и горячий. Я видел, что ее стройные ноги в туфлях раздвинулись, и черноволосая легла на колени подруги, полной и бледной... Они только громко дышали, издавали стоны удовольствия. Их молодые тела были разогнуты и в этот момент бледная вскрикнула: "Щекотно!" и оттолкнула подругу. Та упала на сочную траву; ее взгляд описал кривую дугу и упал на меня, стоящего над оврагом со спущенными штанами и возвышающимся половым членом.

Я бы с радостью согласился на третье место в их игре. Я бы поблагодарил их за возможность ласкать их нежные, красные губы, не мешая им веселиться, а также языком очистил бы тонкие, прочные пятки от заноз. Я бы лег под черные ножки и она, обхватив мои бедра своими худенькими поцарапанными ножками, позволила бы струйке горячей мочи стечь на мои бедра – прикусив губу от стыда. Вторая дама с полными формами опустила бы свою белую задницу на мое лицо, с едва зарождающимся рыжеватым запахом...

Но я постеснялся и убежал.

Женщина взяла мой член своими сухими, шершавыми и горячими руками и начала его трогать. Это причиняло боль. Он стал еще меньше от такого грубого обращения. Я знал, что хотелось мне...

Манипуляции с моим половым органом разочаровали ее – это можно было видеть по ее лицу. Тогда я сказал:

— Тетя Наташа... я знаю, что нужно делать.

— Что?!

— Тетя Наташа... Можно ли мне полизать вам ноги?

— Ноги?

Она скептически посмотрела на меня. Затем на свои голые ноги, покрытые пылью. На завиток коричневого мизинца с круглым ногтем и заусенцем. Его можно было взять в рот, словно желудь, и сосать, как конфету. Она покачала головой.

— Ты такой хитрец... ну давай, хоть помою их. Принеси тазик!

— Не нужно... - у меня вдруг пересохло во рту – Вы просто положите их на стол. Мне нравится, когда они грязные.

Слегка открыв рот от изумления, женщина отодвинула наш старый круглый стол и поставила свои обнаженные ноги на него. Стол был низковат; я опустился на колени и, пылая от стыда, приблизился к ее босым ступням под ее насмешливым и удивленным взглядом.

Они пахли ее потом, травой и пылью дороги.

Они имели крупный размер, с слегка сплющенными длинными пальцами; на широких ногтях можно было заметить остатки давнего алого лака. Ширина и прочность пятки поражали. Вдоль краев ступни виднелись темные трещинки, словно бахрома. На мизинце можно было заметить выступающий коричневый бугорок косточки. Темные пятна мозолей украшали пальцы... Я осторожно взял ее ноги в руки: кожа была также горячей, но не сухой. Может быть, она уже начала потеть?

И я прикоснулся губами к ее обнаженным стопам. Сначала к левой.

Мне всегда нравится сразу брать в рот пальцы стопы. Начинаю с мизинца, разгибая его извивающуюся мякоть зубами и посасывая эту выпуклость, эту выступающую косточку основания стопы; там была небольшая мозоль, кожа была плотной и немного жестковатой. Языком ощущал подушечки: они оказались твердыми и шершавыми. Но все же упругими; прижимаешь зубами – немного... Рот наполняется слюной. Эти горячие обнаженные пальцы ее ног – в рту; мое небо ласкают ее ногти... Я облизал пальцы левой стопы, затем прижался губами к большому пальцу, ощущая жесткую кожу на боках, и начал сосать его, втягивая в рот. Жадно я гладил ее стопу, а затем другую. Массировал пальцы...

Я полностью отдался этому действию. Я проникал языком между пальцами ее стопы. Они были влажными и горячими; на зубах скрипела пыль. Я отряхивал пот с ее ног. С удовольствием проводил языком по подошве, ощущая твердую корку мозолей по бокам и даже аккуратно куснул за жесткую пятку.

Я лизал ее левую стопу, затем перешел к правой; я прижимал языком ее загнутый мизинец и слегка сдавливал зубами; она начала двигать пальцами ног в моем рту – это было просто великолепно! Мой язычок ласкал пространство под пальчиками, самую нежную кожу, и я ощущал приятный солоноватый вкус.

Ольга рассказывала мне, что в их спортшколе такой подход был обычным. Они делали массаж ступней друг другу для релаксации; мастурбация также практиковалась, но только по желанию... Это происходило в раздевалке перед соревнованиями. После этого девушки с крепкими телами, возбужденные гормонами, получали надежную силу: преодолевали перекладины и брусья, толкали ядра, ударяли пятки о песок прыжковой площадки, устанавливая рекорды. Главное было избегать беременности. Ведь это могло покончить со спортивной карьерой. Мастурбация была их способом подняться на новую высоту. А их ступни, шершавые и замученные мозолями, представляли собой своеобразный приятный сюрприз. Ольга показала мне, как можно использовать ноги без помощи мужского полового органа... но об этом можно будет поговорить потом.

Я не обращал на нее внимание и тут услышал стон. Я немного прищурился...

Тетя Наташа подняла сарафан, обнажив свои широкие бедра. На ней не было нижнего белья. Она показала густые кудрявые волосы на своей лобковой зоне... Пальцами она раздвинула края своей промежности, своей интимной зоны – другой рукой она вводила туда два пальца и громко дышала. Она мастурбировала передо мной – очень спокойно.

Я услышал, как она вымолвила через напряжение, через выдохи:

— Ты... что-нибудь придумал... молодец... посмотри. У тебя уже стоит!

Действительно: моя интимная зона напряглась. Она стала твердой и ударяла меня по ногам. Я с трудом оторвался от ее обнаженных и скользких от моей слюны ступней. Женщина схватила меня за бедра своими сильными руками и подняла на ноги.

— Давай не будем этим заниматься... – хрипло пробормотала она, глядя на меня расширенными и несколько туманными глазами – Я хочу поцеловать тебя сейчас...

— Кого?

— Вашего полового органа... Можно?

Я без слов приблизился к ней еще ближе. Теперь мой пенис был рядом с ее лицом; на него упал ее обгоревший локон. Защекотало... Женщина обняла меня одной рукой за бедра, гладила мои обнаженные ягодицы; фыркнула, убирая с лица волосы, и ее губы коснулись моего пениса.

Она сосала не так сильно, как Ольга; она взяла мой пенис в рот и начала его гладить языком. Она придерживала только головку. Она поднимала и опускала меня, раскачивая, а мои обнаженные ступни скользили по деревянным доскам и я схватился за ее голову – мой пенис плавал в ее теплом рту.

На веранде только слабо жужжали мухи. Жарко, полдень. Тишина сада...

Я хрипло проговорил:

— Дорогая... Наташ... покажите свою грудь!

Она без слов, резко сняла сарафан с плеч. Обнажив свои тяжелые груди с ягодно-красными сосками; они увеличились и стали еще более сочными. Они были, как у той блондинки-девушки, только крупнее, аппетитнее. Я с удовольствием схватился за эту шероховатую плоть, сжал. Женщина издала глухой стон. И в этот момент мой пенис выскочил из ее рта; я уже не мог его задержать.

Струя спермы покрыла ее лицо. На подбородке, а затем на обнаженную грудь – резко, словно плевок, и потекла по округлостям, по соскам. Я тяжело дышал и кончал на ее грудь, я взял пенис и начал протирать им по красным соскам, а вагина выдавливала все новые порции спермы.

А женщина, дождавшись окончания этого процесса, вновь взяла в рот мой обмякший член и облизывала его...

Затем она резко оттолкнула меня от себя.

Неуклюже встала. Ступни, омытые моей слюной, резко выделялись на темных досках пола.

Она сделала шаг к краю веранды – наполовину раздетая. Голая грудь делала ее похотливой и необычной. Казалось, мы были одни в раю – я, маленький Адам, и перезрелая Ева. Она азартно растирала по груди быстро сохнущую сперму. Ее красные, привыкшие к работе на огороде руки трогали набухшие соски, словно собирали ягоды с куста.

— Ты ничего... парень... - проговорила она также хрипло – Только маме не рассказывай... где здесь можно помыться?

Она ушла, не прощаясь даже не спросив про емкость.

ЧАСТЬ 2.

В настоящее время, будучи взрослым, я понимаю, что тётя Наташа делала мне оральный секс, а я ей – массаж ног, и она занималась самоудовлетворением... А в то время я ничего не знал о таких сложных словах! Просто женщина стояла передо мной каждую минуту, в голове: обнаженная – полностью обнаженная!!! – с пышными грудями, потными бедрами, упругой задницей, тёмной растительностью подмышек и раздвинутой, двумя пальцами, вагиной, как я тогда это называл... Было сильное чувство. Даже мать вызывала у меня эрекцию. На даче она ходила в коротком халатике и босая; она была худой, как и я, как и сестра, пятки острые, всегда красноватые, при белоснежной коже – мать не загорала.

И вот мы сидим утром, пьём чай с малиновым вареньем, я жую батон с алым покрытием этого варенья, мать напротив, халатик немного открыт и видны её груди; самый край! А грудь у неё была плоской, немного обвисшей, и они широко разошлись, грудки – углубление с немного поморщенной кожей хорошо заметно...

И тут встал у меня член в штанах для дачи, прямо за столом.

Я замер, а кусок запнулся в горле.

— Почему ты не ешь? – удивилась мать. – Обычно тебе не хватает... эй, что с тобой?

Я подавился, закашлялся, начал бормотать: типа, не то горло получилось!

Мать вздохнула:

— Горе луковое... Доедай! А я посуду помою быстро.

Собрала со стола тарелки, чашки, пошла к раковине на дворе. И вот она стоит там... А я думаю сначала о её грудях. У тёти Наташи соски темно-малиновые, как вот это засахарившееся варенье. А у матери какие? С трудом отогнал эти мысли – а тут и смотрю, что из шланга под раковиной протекает, брызгает на ноги матери; и она ступает босыми ногами на утоптанном участке около веранды, а на ступнях блестят капли, а пятки узкие, подошвы черные от мокрой земли...

У меня все еще был сонный вид. Я медленно встал из-за стола, прикидываясь. Перешел в спальню, чтобы уйти в прохладу. Расслабиться. Там железная палка между ногами постепенно стала мягче, свернулась и успокоилась.

... Мама помыла посуду, рявкнула на сестру, лежавшую в гамаке - типа, убери со стола, у меня нет времени! - и вымыла ноги. Ей нужно было на работу, в свою фирму. И вот она надела черную юбку чуть выше колена, кофточку и примерила туфли на каблуках. Сначала она хотела надеть старые черные туфли с уже слегка оборванными бантиками; но потом достала модные новые из коробки. Обутая, она прошлась по веранде. Доски скрипели. Я видел эти стройные ножки за краем занавески, закованные в туфли на каблуках, изогнутые и необычайно привлекательные...

Мой друг опять начинал просыпаться!

И вот, когда мама ушла, я не удержался. Прокрался в ее спальню, вытащил эту пару из шкафчика и утащил к себе. Понюхал, прижав к носу уже значительно изношенную туфлю с черной эмблемой на розовом фоне.

Она пахла потом, женским потом - материнским!

Я опустил штаны.

Никогда еще я не занимался самоудовлетворением с помощью туфли! Но это оказалось так удобно. Возбужденный член лег в эту постельку, проник; напряженная головка прикоснулась к мягкому бархату. Я закрыл глаза и сделал несколько движений. Вперед-назад. Вперед-назад.

И кончил...

Сперма вылилась в туфлю мамы, оргазм выбил меня из колеи - я уронил туфлю и рухнул на кровать.

Когда на веранде снова послышались скрипы досок, предвещая появление сестры, я едва успел подскочить и натянуть штаны. Я был бледным и задыхался. Сестра откинула занавеску:

- Что ты тут делаешь?!

— Устал... Жарко!

— Вот, черт, уставший... Совсем нехолодно.

Сестра моя всегда была грубоватой...

— Мама просила прибрать со стола... - прошептал я слабым голосом.

— Да ладно, нафиг... Пусть остается. Я пойду в магазин, за пивом.

— Мухи нагрянут...

— Иди куда подальше! Так... Нужно обуться, там гравий насыпали.

— Сандалии вон...

— Разорвались, черт побери, твои сандалии!

— Они не мои.

— Да пофиг...

И тут она заметила туфли на полу.

— А это что такое...

— Мама оставила... Она новые надела.

— А-а... ну, я возьму, размер тот же.

И прежде чем я успел что-то сказать, моя сестра схватила туфли и надела их на ноги. На свои безногие ноги. Моя сперма в туфле коснулась ее ступней!

— Что-то какая-то фигня... Воды, что ли налил туда, дурень?

— Нет... она вот это... посуду мыла, и вот...

Ольга странно посмотрела на меня. Хотела что-то сказать, но потом махнула рукой.

— В общем, сиди здесь! Надо бежать, а то пьяницы сейчас все разберут утром... Я быстро.

Но тут она вспомнила:

— Вот! А ты бидончик отнеси Наташе, понял-ли?

— Так а ты...

— Мне в другую сторону! – осведомилась Ольга. – Давай, поскорее... Два шага всего.

Бидончик. Да, эмалированный, с гремящей ручкой. Мне его нести тете Наташе. От возбуждения я едва не упал со стола. Значит, опять...

Путь до тети Наташи действительно был недалеким – из калитки налево, по гравийной дороге поселка примерно сто метров, а потом поворот к речке, по тропинке, заросшей мягкой травой и огромными лопухами в человеческий рост...

На ограде дачи тети было тихо. Совсем тихо – слышно было, как над тополями позади нее летали и кричали нарушенные вороньи гнезда.

Я толкнул поврежденную воротцу, проник внутрь; с неуверенностью крикнул «Тётьнаташ!»; затем, громче и активнее... Но ответа не последовало. Итак, я направился вглубь дачи, по тропинке между кустами.

И там, среди рядов малины, я увидел девочку. Худощавую и покрытую веснушками – светленькая, с пшеничными волосами, она сидела на скамейке, грубо слепленной покойным мужем тёти Наташи, и перебирала ягоду. Вернее говоря, должна была перебирать. Но вместо этого девочка лет двенадцати, в платьишке из застиранного хлопка ситца, забралась ногами на скамейку и... а ягода оказалась уже ведре рядом, безжизненно блестящая малиновым цветом со снятыми листиками – а в эмалированной кастрюльке её уже не было!

В общем-то эта девчонка делала бесплатно: имела короткую стрижку светлых волос; и занималась она тем, что наклоняла голову – так что я видел розовую кожу на линии волос, изучала свои обнаженные ступни. Тоже худые. С длинными и широко разведенными пальцами; кончики этих пальцев были аккуратно подстрижены. Девочка выбирала что-то между пальцев и приближала к носу – нюхала.

Я испугался. Я сразу представил этот запах... Лето, пот, пыль. И сжатый в этих маленьких комочках запах женского тела, может быть детского. От волнения мой голос прозвучал хрипло; вскрикнул:

— Что... ты делаешь?

Девочка подняла на меня глаза. Взгляд был странный, рассеянный, она смотрела сквозь меня. С мелодичным голосом - абсолютно спокойным, эта девочка ответила:

— А я нюхаю грязьку... Она такая приятная.

Это было сказано с полной серьезностью, абсолютно искренне! Я почти уронил бутылку. Еле собравшись с силами, я поставил ее на землю. Присел на эту скамейку, которая даже через шорты ощущалась горячей от солнца...

— Можно мне... присесть?

Я ожидал чего угодно. Смеха. Гнева. Крика – фу, какой идиот! Отпрыгнет прочь. Но странная девочка подвинулась на скамейке и доверчиво протянула мне свою обнаженную ступню. Узкую, худую, с костлявой красной пяткой.

— возьми...

Я взял ее за тонкую лодыжку. Я только успел приложить кончики этих теплых пальцев к губам. Я даже не успел коснуться языком их подушечек – чуть шершавую кожу ощутил, как понял, что что-то не так. Потому что девочка бесстыдно подняла юбочку и положила ладонь на... абсолютно обнаженную лобковую область! Немного покрытую серыми волосками. Привлекательная щель, словно нарисованная карандашом...

Я замер. А девочка, заметив мой взгляд, снова рассеянно сказала – точнее сообщила:

— У меня тут все маленькое. А у тети Наташи большое такое, красивое...

— А откуда ты это знаешь?

— Потому что я лижу ей писю. Она просит.

Тут я все понял. Похоже, девочка была не в полном порядке – я видел таких детей из городского интерната. Значит, она... Я покраснел, почувствовал холодок и отпустил ее обнаженную ножку. Девочка вдруг засмеялась – беззастенчиво счастливо:

— Меня зовут Даша. А у тебя какая пися?

Я огляделся. Деревья и кусты окружали нас со всех сторон - только сквозь прорехи виднелось голубое небо. Сейчас я ей покажу... этой стройной, худенькой девочке с царапинами на коленках и веснушчатым лицом – свою.

Когда я решительно снял шорты вместе с трусами, моя эрекция уже была заметна. Даша взглянула на нее и сказала с интересом:

— Какая красивая... такая большая!

— Я хочу показать тебе что-то еще... - пробормотал я. – Сейчас увидишь...

И я быстро схватил обе ее голые ступни и приложил их к своему возбужденному члену. Кожа на ее ногах была гладкой и прохладной, и мой член провелся по подошве от пятки до пальцев. Даша улыбнулась счастливо, начала ласкать свою киску рукой и двигать своими стройными ягодицами. А я продолжал ласкать ее ступню членом; затем вставил его между пальцами, между большим и указательным пальцами. Шершавые подушечки стимулировали головку члена.

И я кончил.

Этот раз сперма оказалась более жидкой и густой. Я застонал тихо, продолжая двигаться уже мягкой головкой по голым пальчикам ступни с недостаточно обрезанными ногтями, я поливал их спермой, осквернял их, я нарушал табу – сжимал в руке, которая стала мокрой, эти мокрые пальчики. Я облил спермой обе ножки Даши – и успел взять в рот одну из них – хрупкую, ощущая соленый вкус своей собственной спермы. Но Даша внезапно вскрикнула.

Я испугался – что случилось?

А она сказала:

— Это несправедливо... я тоже хочу.

И, не убирая руку со своего лона и широко раздвигая ноги, она ловко подняла другую ногу и начала вылизывать последние капли спермы со своей второй ступни.

Я был потрясен. Вот как умеет Даша! И ей это понравилось! Ее платьишко, старый сарафан, скользнуло с ее плеча, открывая загорелую кожу. Даша закончила. А затем деловито предложила:

— Желаешь у меня сладенького поцелуя? Но прежде я попрошу тебя...

Вот это да! Мой взгляд бродил то на Дашу, то на Бидончик.

Малышка соскользнула со скамейки; аккуратно исправила свою прическу. Встала на коленки, демонстрируя красные пятки и подошвы, только что омоченные моей радостью, ещё свежевлажные: на них уже прилипли травинки и комочки грязи, благородно расположившиеся на нежной детской коже. И приготовилась ласковыми губками прильнуть к возвышающейся палочке...

Я закрыл глаза! Господи, сейчас эта маленькая девчонка выполнит у меня оральное блаженство как опытная женщина. Как у знающего мужчины.

Конечно, я видел, как делает минет Ольга. Один раз. Она забирала меня из школы. Был такой влажный осенний день; листья усыпали тротуары. Мы шли прямиком через промышленную зону, и моя сестра встретила какого-то своего знакомого. Не помню, не уловил их разговор. Но Ольга обменялась парой фраз; поставила меня в некий проем – стой тут! – сказала она – и удалилась с этим мужчиной.

Но я, конечно, не стоял на месте. И между гаражами заметил свою сестру. Она стояла на коленках, полуголая, сняв джинсы; потому что и колени, и босые ступни со шершавыми пятками были покрыты грязью и росой. Она была на коленях перед этим мужчиной со спущенными штанами; на ней была только красная куртка и мохеровая кофточка. И она отлично выполняла оральные ласки. Большую палку члена проникающе проглатывая. Сосредоточенно делала минет, раскрывая глаза, исполняя блядский взгляд на этого мужчину... И он кончил ей в ротик, это было видно – хорошенько кончил, полным потоком, а она все проглотила.

Да, за сумму, которую он ей заплатил, Ольга купила себе пиво и мне – шоколадку.

И вот сейчас эта девушка у меня также выполнит оральный секс... Интересно, она будет закрывать глаза?

Мои размышления были прерваны криком. Похоже, это я закрыл глаза. Когда открыл их, передо мной стояла тетя Наташа. Она была потная и большая, одетая в выцветший сарафан на массивном теле. Она появилась как медведь, выбравшийся из-под малины. С ведром в руке она закричала, швырнув его с грохотом к сараю:

— Безумная дурочка! Что же тебе необходимо перебирать малину?! Ты ничтожество! Ах ты поганка, чтобы тебя...

Очевидно, это относилось к ягодам и девушке. Даша не просто удирала – она легко взлетела со земли, подскочила с коленей и скрылась куда-то. Тетя Наташа кричала вслед ей:

— Чтобы я не видела тебя до обеда! Убегай же, пока я не наказала задницу! Собери хворост, ничтожество. Я же говорила тебе вчера... Нельзя доверять тебе ничего.

И тут глаза тети упали на меня.

На человека со спущенными штанами и видимой эрекцией.

Тетя улыбнулась:

— Ой... Ты что, меня ждал? Какой заботливый!

Она даже не спросила про бидончик. Она смотрела на мою эрекцию, словно притягивала её магнитом. И как Даша, она опустилась на колени. Показав коричневые трещины и пыль на своих широких пятках.

Я проглотил и смог вымолвить:

— Я... не могу так... Вы разденьтесь... полностью!

— Зачем...

Она произнесла это автоматически; была удивлена, но явно силы моего голоса были потрясающими. И тетя Наташа, оглядываясь по сторонам на малину, сняла сарафан через голову.

Я увидел ее полностью обнаженной. Опять тяжелые и обвисшие груди с темными сосками. Опять плоский, мускулистый и широкий живот, похожий на сковороду. Опять обнаженная заросшая рыжей растительностью лобковой области со складками женского органа... Только сейчас она стояла передо мной на коленях полностью голая, полностью... полностью развратная. Хотя в то время я не знал такого слова, но мне было приятно.

Голая баба на коленках передо мной. Я знал, что она будет делать. Она буде сосать!

Тогда я ещё не знал прелестей минета. Точнее, гораздо позже, уже будчи большим шефом, я буду заставлять делать минет своих секретарш – у меня их много сменилось. И они обязательно раздевались. Минет в одежде – не то. Баба должна быть нагой, А я должен видеть её зад, двигающийся равномерно в такт рту; её босые – никаких туфель, ступни, должны упираться в пол; хорошо, если это ковролин офиса, а лучше – что-нибудь грязное. Третью секретаршу, Марину, я вытащил на пожарную лестницу. Она раздевалась, как овечка на убой – виновато и томно глядя на меня большими азиатскими глазами. И я ставил её в самую запллёванную грязь, голыми ступнями, очень смуглыми, в окурки и табачную труху...

Тётя Наташа начала сосать. Она сдернула с меня джинсы, ноги мои были босы. Они оказались меж её... и тут я по наитию нащупал пальцем ступни, большим пальцем это – мохнатое и влажное. Повинуясь первому чувству, я вдавил туда палец. Провалилсяв в горячее и мокрое.

Женщина замычала. Стонать и сосать одновременно было неудобно. Её босые ноги скребли по утоптанной у сарая земле, сильные пальцы пахали её, как трактор. Моя писька болталась в её горячем рту, словно рыбка в тинистой впадине, у коряги; язык женщины едва успевал... И вот она не выдержала. Оставтила мой член, схватила ногу обеими руками, и, с вытаращенными глазами застыла; только пальцы моей ступни вталкивала в себя, в свою щель, раздвигая влагалище. И прохрипела:

— Бля... ты меня... еб... епёшь, как... ты даёшь, да ты...

И так продолжалось. Я достиг состояния возбуждения. Но возникла одна сложность: в этом неприятном и душном саду, пропитанном запахом пота Наташи, мне захотелось пуститься в дело. Очень сильно захотелось. Я попытался выразить свои желания: тётя Наташа, прикосновением своей ноги мастурбирующая меня, только издавала стоны. И без особых усилий со стороны меня - струя мочи случайно попала на ее обнаженную грудь.

(продолжение следует)