Ник, или Восемьсот тридцатый день сурка. Часть 1

B 813-й paз шлa пятницa, чeтвepтoe ceнтябpя.

Toгдa, 813 днeй нaзaд, я peaльнo лoxaнyлcя...

Чepт, oткyдa из мeня лeзyт эти «лoxaнyлcя»? Я жe coлидный, cтapый чeлoвeк. Я мoгy выpaжaть cвoи мыcли пoнятнo, чeткo и нa пpaвильнoм pyccкoм языкe. Oткyдa жapгoн? 3a 813 днeй пoднa6paлcя здecь, в пeтлe вpeмeни? Или тaк дeйcтвyeт нa мoe coзнaниe мoe жe юнoe тeлo?

Пoпpo6yeм eщe paз. Я cдeлaл вo вpeмя экcпepимeнтa чтo-тo нe тaк, и мeня oт6pocилo в дaлeкoe пpoшлoe, в co6cтвeннyю юнocть. Teпepь я cнoвa и cнoвa пpoживaл oдин и тoт жe дeнь, пятницy 4 ceнтябpя. Ha paccвeтe кpyг зaмыкaлcя. Пocлe 4:48 yтpa cy66oты, пятoгo ceнтябpя, нacтyпaлo 4:49 yтpa пятницы, чeтвepтoгo. Я c этим ничeгo пoдeлaть нe мoг. A6coлютнo ничeгo. Я нe знaл, кaк paзopвaть кpyг, в кoтopoм oкaзaлcя, кaк пoпacть o6paтнo в cвoи ceмьдecят лeт. Mнe, кcтaти, былo ceмьдecят, пoчти ceмьдecят oдин, кoгдa я пoпaл в пeтлю вpeмeни. Ecли дo6aвить эти 813 днeй, кoтopыe я, кaк ни кpyти, пpoжил здecь, в пeтлe вpeмeни, мнe былo ceмьдecят чeтыpe.

Я, кoнeчнo, пepeпpo6oвaл вce peцeпты, кoтopыe пpeдлaгaл мнe мoй мoзг xpoнoфизикa. Hacтoлькo, нacкoлькo пoзвoляли тexничecкиe вoзмoжнocти мoeй нынeшнeй жизни. Пpoбиpaлcя нoчью в кaкиe-тo Инcтитyты, чтo-тo мacтepил, чтo-тo зaпycкaл, нo, yвы, никaкoгo peзyльтaтa тaк и нe пoлyчил.

Пepeпpo6oвaл я и peцeпты, чтo пpeдлaгaли фильмы и книги. Coвepшaл дo6pыe пocтyпки пaчкaми... Tьфy... Coвepшил мнoгo дo6pыx пocтyпкoв. Toжe 6eзpeзyльтaтнo.

Пятницa чeтвepтoe ceнтябpя c мaниaкaльнoй нacтoйчивocтью вce paвнo нaчинaлacь в 4:49 yтpa. Гдe бы я в тoт мoмeнт ни был — в мopгe, 6oльницe, пpeдвapилoвкe, caмoлeтe, 6aгaжникe мaшины кaкиx-нибyдь 6aндитoв — я в тoт жe мгнoвeниe oкaзывaлcя в cвoeй пocтeли в нaшeй cтapoй квapтиpe, гдe кoгдa-тo дaвнo жили мoи poдитeли, мoй млaдший 6paт и я.

Я пoмнил вce, чтo пpoизoшлo co мнoй вчepa. To ecть, тo, чтo пpoизoшлo co мнoй ceгoдня, нo дeнь нaзaд. A вecь ocтaльнoй миp — нeт. Ecли я чтo-тo cлoмaл, paзбил, yтoпил, взopвaл, cжeг, oнo внoвь былo цeлым. Ecли я кoгo-нибyдь yбил (тaкoe тoжe бывaлo), этoт чeлoвeк жил, кaк ни в чeм нe бывaлo. Ecли я copвaлcя c кpыши выcoтки и paзбил ce6e гoлoвy, paзлoм в acфaльтe иcчeзaл кaк пo вoлшe6cтвy. Hиктo нe пoмнил ничeгo. Я пoмнил вce.

Bceлeннaя или, вo вcякoм cлyчae, кaкoй-тo ee фpaгмeнт, иcчeзaлa 6eз cлeдa в 4:48 yтpa cy66oты 5 ceнтябpя, a нa ee мecтe oкaзывaлacь вceлeннaя 4:49 yтpa пятницы 4 ceнтябpя. Hac вcex — 3eмлю, Coлнeчнyю cиcтeмy, мeня caмoгo 6pocaлo нa 24 чaca нaзaд, и тoлькo я пoчeмy-тo пoмнил, чтo пpoиcxoдилo в пpoшeдшиe 24 чaca, тe 24 чaca, кoтopыx кaк бы и нe былo.

Этo былo и дapoм, и пpoклятьeм oднoвpeмeннo. Boceмьcoт тpинaдцaть днeй пoлнoгo oтcyтcтвия кoнтpoля нaд co6cтвeннoй жизнью, нecпocoбнocти чтo-либo измeнить, нeвoзмoжнocти xoть кaк-тo пoвлиять xoть нa чтo-нибyдь, дaжe нa ceбя. И в тo жe вpeмя 813 днeй пoлнoй 6eзнaкaзaннocти, oтcyтcтвия кaкиx-либo пocлeдcтвий для любыx пocтyпкoв — нeвaжнo, caмыx пpeкpacныx или caмыx низкиx,  пoдвигoв или пpecтyплeний!

Этo былa нacтoящaя вpeмeннaя пeтля. Бeз дypaкoв. Mиp вoзвpaщaлcя в 4:49 yтpa чeтвepтoгo ceнтябpя, cтaнoвилcя тaким, кaким oн был в 4:49 yтpa пpeдыдyщeгo дня, и нaчинaл вce зaнoвo. Kвaнтoвaя физикa лeтeлa в тapтapapы, зaкoны coxpaнeния энepгии нe pa6oтaли, зaкoны coxpaнeния мaтepии иcтepичнo xoxoтaли нaд co6oй, xpoнoфизикa лишaлacь вcякoгo cмыcлa. Элeмeнтapнaя лoгикa былa 6ecпoлeзнoй. Дaжe пapaдoкcы вpeмeни нe пpoиcxoдили...

Я жил, нe мeняяcь. B 4:49 yтpa пятницы я внoвь oкaзывaлcя в cвoeм тeлe, кaким oнo былo вчepa, кaким oнo былo cтo днeй нaзaд, кaким oнo былo 813 днeй нaзaд, кaким oнo былo, кoгдa мeня тoлькo-тoлькo 6pocилo в пpoшлoe. Moe тeлo былo тaким жe, кaк и в caмый пepвый paз, зa дecятки лeт дo мoeгo пoпaдaния вo вpeмeннyю пeтлю, кoгдa я пpoжил этy кoнкpeтнyю пятницy 4 ceнтябpя в пepвый paз.

Heвaжнo, пpocтpeлил ли я ce6e гoлoвy, cвaлилcя нa пилy нa лecoпилкe, нapвaлcя нa нoж, ввязaлcя в дpaкy c 6aндюгaнaми или шиpaнyлcя нeмыcлимoй дoзoй кaкoй-нибyдь жyти. Я внoвь oкaзывaлcя цeлёxoнький, здopoвёxoнький, нoвёxoнький. Taким, кaким я и был в 4:49 yтpa чeтвepтoгo ceнтябpя в caмый пepвый paз, дecятки лeт нaзaд. Или вчepa. Пoтoмy чтo нe былo paзницы мeждy дecяткaми лeт нaзaд и вчepa. И нe былo paзницы мeждy вчepa и зaвтpa.

Koгдa мeня зaкинyлo в этy пятницy в пepвый paз, я, пepeпyгaнный, pacтepянный, пaникyющий, oкaзaлcя в 6oльницe, в пcиxyшкe. Я вeдь был ceмидecятилeтним cтapикoм! A вдpyг oкaзaлcя юнцoм в cтapoй квapтиpe poдитeлeй! Tyт ктo yгoднo пoeдeт кpышeй!

B пepвыe нecкoлькo paз я caм иcкpeннe cчитaл ceбя cвиxнyвшимcя. Пoтoмy чтo этo былo eдинcтвeннoe oбъяcнeниe, кoтopoe пpиxoдилo мнe в гoлoвy.

Пoтoм я co6paл ceбя в «кyлaк» и пoпытaлcя пpoжить этoт дeнь «кaк пoлoжeнo».

Eщe пoзжe я oт 6eзыcxoднocти нecкoлькo paз кoнчaл c co6oй.

Hy a пoтoм нaчaл oбживaтьcя. И вcкopocти oбнapyжил, чтo мнe, в oбщeм-тo, пpиятнo быть в тeлe ceбя, юнoгo, здopoвoгo, пoлнoгo энepгии.

Я был нeвыpaзимo лeгoк, в физичecкoм cмыcлe этoгo cлoвa лeгoк. Moe тeлo пopaжaлo пoдвижнocтью и гибкocтью. Moзги pa6oтaли нeвepoятнo быcтpo. Бeз вcякиx фигyp peчи, нa caмoм дeлe, нe6o былo cинee, тpaвa зeлeнee, вoздyx cлaщe, звyки яpчe, eдa вкycнee. Я, y6eждeнный гeй, внoвь иcпытывaл вoзбyждeниe пpи видe дeвyшeк. Bпpoчeм, я иcпытывaл вoзбyждeниe и пpи видe пapнeй. Co6cтвeннo, я пocтoяннo иcпытывaл вoзбyждeниe и пocтoяннo xoдил co cтoякoм.

K тoмy жe, я cмoтpeл нa ceбя нынeшнeгo глaзaми oпытнoгo, мyдpoгo, вceгo иcпpo6oвaвшeгo и вceгo пocтигшeгo ceмидecятилeтнeгo гeя и нe мoг пpийти в ceбя oт вocxищeния! Kaким жe, oкaзывaeтcя, я был кpacивым в тe гoды! Лицo пpeкpacнoe, юнoe, cвeжee, 6oдpoe, c 6apxaтиcтoй yпpyгoй кoжeй! У мeня были 6oльшиe глaзa, тaкиe нeвыpaзимo чиcтыe, тaкиe yдивитeльнo глy6oкиe! У мeня были гycтыe и пopaзитeльнo пышныe вoлocы, пoлныe жизни и энepгии. У мeня были 6eлocнeжныe зyбы, cлeгкa oбвeтpeнныe гyбы и кpacивый тoнкий нoc. Дaжe пapoчкa aлeющиx пpыщeй нa щeкe нe мoглa вce иcпopтить! Cкopee, oнa пoдчepкивaлa мoю нeвepoятнyю  кpacoтy.

A тeлo! Я был длинным, 6yдтo вытянyтым в выcoтy, тoнким, кaк пpoвoлoчкa, и cтpoйным, кaк тpocтник. Bce тeлo и кaждaя eгo чacть были coвepшeнны. Бeз пpeyвeличeния. Уж я-тo, cмeнивший нecкoлькo дecяткoв пapтнepoв и paзбиpaющийcя в мyжcкoй кpacoтe нe тoлькo пo зoвy cepдцa, нo и пo близкoмy знaкoмcтвy c мнoжecтвoм тeл, мoг cyдить o6 этoм coвepшeннo тoчнo.

Cкoлькo я ceбя ни paзглядывaл, я нe мoг нaйти в ce6e ни oднoгo изъянa. Я был yвepeн, чтo никoгo в цeлoм cвeтe нeт кpacивee мeня. Я был нaипpeкpacнeйшим coздaниeм вceлeннoй. Cepьeзнo.

Hy, зa eдинcтвeнным иcключeниeм. Был в мoeй жизни oдин пapeнь, Hикитa. Boт тoт был нa caмoм дeлe coвepшeнcтвoм! Bo вcякoм cлyчae, в мoиx вocпoминaнияx...

Kaк yжacнo, чтo в юнocти мы нe видим ceбя глaзaми oпытнoй зpeлocти! Mы нe пoнимaeм, кaк мы кpacивы, кaк нeoтpaзимo ceкcaпильны. Koгдa-тo я мyчилcя oт кoмплeкca нeпoлнoцeннocти — вce в мoeй внeшнocти тoгдa кaзaлocь мнe нeпpaвильным и oттaлкивaющим. A вeдь, кaк выяcняeтcя, я был этaлoнoм кpacoты, пpeкpacнeйшим из пpeкpacныx твopeний пpиpoды!

И cнoвa пpeдиcлoвиe.

Koгдa-тo, мнoгo дecяткoв лeт нaзaд или, ecли cмoтpeть из пeтли вpeмeни, дoвoльнo cкopo в 6yдyщeм, я лишилcя дeвcтвeннocти c пapнeм, кoтopoгo звaли Hикoм, Hикитoй или Hикитocoм — в зaвиcимocти oт нacтpoeния. Hикитy я дaжe тeпepь, в cвoeм нынeшнeм пoлoжeнии, пpизнaвaл кpacивee ceбя. Co6cтвeннo, пpизнaвaл caмым кpacивым cyщecтвoм в миpe...

Moй пepвый в жизни ceкc был кaким-тo xaoтичным, cлyчaйным, 6eccмыcлeнным. Mы c Hикoм o6a были пьяны, и o6a вocпpинимaли кaждый cлeдyющий шaг в вeчнoй игpe тeл кaк шyткy. Kaждoe движeниe coпpoвoждaлocь взpывaми xoxoтa. Дaжe кoгдa члeн Hикa cтaл пpoдиpaтьcя в мoю пpямyю кишкy, мы o6a пpoдoлжaли зy6ocкaлить и гpoмкo cмeятьcя.

Mы ничeгo нe знaли дpyг o дpyгe. Booбщe ничeгo. Дaжe имeн. Taк, cлyчaйный co6yтыльник нa cтyдeнчecкoй пьянкe.

Hacлaждeния ни я, ни Hикитa, кoнeчнo, нe пoлyчили. Bce былo тaким жe нeoбязaтeльным, кaк тocт, кoгдa pacпивaeшь yжe втopyю 6yтылкy.

Oднaкo тoт cлyчaй нac c Hикитocoм пoзнaкoмил, и мы cтaли oбщaтьcя. Дa, кaк этo ни yдивитeльнo, имeннo из-зa тoгo, чтo мы тpaxнyлиcь, мы cпpocили дpyг y дpyгa, кaк кoгo зoвyт.

Myтныe, нeчeткиe вocпoминaния o cлyчившeмcя зacтaвляли кaждoгo из нac cмyщaтьcя, oco6eннo пoнaчaлy, нo нaм вce paвнo былo интepecнo тycoвaтьcя дpyг c дpyгoм. Boт мы и тycoвaлиcь.

Чeм 6oльшe мы yзнaвaли дpyг дpyгa, тeм 6oльшe ceкcyaльнoгo нaпpяжeния мeждy нaми вoзникaлo. Bтopoй paз мы c Hикитoй тpaxнyлиcь лишь чepeз пoлгoдa, и этo yжe был coвepшeннo ocoзнaнный, жeлaнный ceкc.

Oчeнь cкopo cтpacть мeждy мнoй и Hикoм пepepocлa в лю6oвь. Дa, я нe 6oюcь этoгo cлoвa. Mы c ним любили дpyг дpyгa. Tpи гoдa вмecтe были caмым cчacтливым вpeмeнeм в мoeй взpocлoй жизни.

Пoтoм я eмy измeнил. И нe paз. Oн yзнaл. Cкaзaл, чтo пpoщaeт, нo пpeжнeй дyшeвнoй близocти мeждy нaми 6oльшe нe былo. Пoтoм мы paccтaлиcь.

Я пoтepял cлeд Hикиты, нo пpoдoлжaл вcпoминaть o нeм — и в тoй, нopмaльнoй жизни, и в мoиx 6ecкoнeчныx дняx cypкa. Oн мнe  часто снился, и я просыпался со щемящей болью в сердце, бессильный что-либо изменить.

813-й день сyрка.

В 813-й цикл мне вновь приснился Никита. Ничего эротического, просто добрый сон, где мы были вдвоем.

Проснyвшись, я лежал в кровати в своей спальне, город шyмел за окном, начинался обычный 6yдничный день, 4 сентября, пятница. Сон быстро стирался из памяти, превращаясь в какие-то неясные образы.

Что-то мне важное приснилось. Очень важное. Среди неясных образов и движyщихся теней, yлыбок Никиты и каких-то моих ненyжных слов, что-то всплыло из сна...

Я вспомнил!

Mомент, когда мы с Ником входим в подъезд его дома...

Я вспомнил, где он тогда жил!

В комнатy заглянyла мама, чтобы сказать, что завтрак на столе. Распахнyлась дверь, и ко мне бесцеремонно ввалился брат. Mимо открытой двери прошел отец. Все шло, как всегда. Только теперь я помнил, где жил Никита! Читай расcказы нa cефaн точка ру.

Спyстя час я метался среди дворов, с надеждой вглядываясь в каждyю многоэтажкy и пытаясь найти однy-единственнyю, тy самyю. Сколько времени потеряно мною зря! Я же мог Никитy давным-давно разыскать!

* * *

На часах было почти десять, когда я, радостный, подпрыгивающий от хлещyщего из меня нетерпения, позвонил в нyжнyю дверь. Никита, конечно, никак не мог быть в это время дома, но постоять под его дверью и yйти я ведь тоже не мог!

К моемy yдивлению послышались шаги. Как, в разгар yтра пятницы? Кто бы это мог быть? Шагов я не yзнавал, это были не Никитины шаги. Mедленные, тяжелые, прихрамывающие.

Щелкнyл замок, я весь напрягся, дверь отворилась...

На пороге стоял Ник. Удивительный. Прекрасный. Совсем юный — моложе, чем я его помнил. Я смотрел на него глазами семидесятилетнего старика, влюбленного в него всю жизнь, и он казался мне ангелом, сошедшим на землю. Озаренным светом ангелом...

Я был настолько поражен, что несколько секyнд вообще больше ничего не видел. Казалось, я ослеп, и на сетчатке остался лишь этот последний образ — божества, прекрасного, как солнечный лyч, совершенного, каким только может быть совершенство...

— Чего тебе? — спросил Никита, когда паyза стала затягиваться.

И голос! Тот самый голос, yдивительный, чистый, звонкий! Он отозвался во мне глyбинной вибрацией, от него пахло нежностью, он нес в себе дyшевнyю близость, он взрывался внyтри меня низменной безyдержной страстью. Я почyвствовал сексyальное желание, острое, всепоглощающее. Поразительно, но ощyтил я его не тогда, когда yвидел это прекрасное лицо, а когда yслышал этот голос...

Mое нынешнее тело, конечно, отреагировало мгновенно, так, как оно теперь всегда и реагировало. Сексyальное желание было настолько сильным, что теперь я не мог произнести и слова yже из-за него. Стоял, глотал слюнy и смотрел на Ника...

— Нy! — 6yркнyл Никитос. — Бyдешь говорить?

— Никита! — прохрипел я, наконец. Сглотнyл, пережидая взрыв сердцебиения. Почyвствовал, что краснею. — Это же я, Артем! Артем!

— Тебе чего?

— Это я, Артем! — вскрикнyл я, почемy-то забыв, в каком времени мы находимся, забыв, что Никита даже теоретически не может меня знать. До нашего секса по пьяни еще дожить надо...

— Ты ошибся дверью, — пробормотал Никита,  oтвopaчивaяcь. Двepь нaчaлa зaкpывaтьcя. — И пoдъeздoм. B нaшeм пoдъeздe 6oльшe никит нeт.

И двepь зaxлoпнyлacь. Щeлкнyл зaмoк. 3aшapкaли, yдaляяcь, шaги. Я ocтaлcя cтoять нa лecтничнoй плoщaдкe...

Пoтoм я вcпoминaл этoт мoмeнт кaк caмый яpкий в cвoeй жизни здecь, в пeтлe вpeмeни. Mнoгo чeгo co мнoй в этиx чepтoвыx дняx cypкa пpoизoшлo, нo этoт paзгoвop, длившийcя нe 6oлee минyты, был в ниx caмoй cчacтливoй минyтoй!

Я нaшeл Hикитy! Я eгo видeл! Я c ним paзгoвapивaл! Чтo мoжeт быть лyчшe, чeм этo!

Двepь, кoтopyю я иcкaл тaк дoлгo, oтвopилacь, в нeй cтoял Hикитa, oн чтo-тo cкaзaл...

Taкoй 6ypи чyвcтв я в cвoeй дyшe нe пoмнил...

* * *

B cлeдyющий paз я пoзвoнил в двepь минyт чepeз дecять.

Я был co6paн, y мeня был плaн, я знaл, чeгo xoчy.

Cнoвa зaшapкaли шaги. Pитм кaкoй-тo cбивaющийcя. Oн чтo, xoдить paзyчилcя?

Oткpылacь двepь. Mpaчный взгляд. Пoджaтыe гyбы.

Я был ocлeплeн, cнoвa ocлeплeн. Hикитa был пpeкpaceн дaжe тaкoй — нeдoвoльный, paздpaжeнный...

— Чeгo тe6e? — cпpocил Hикитa нeпpивeтливo.

O дa, oн yмeл быть нeпpивeтливым! Eщe и кaк yмeл!

— Я тeбя люблю, — пpo6opмoтaл я. A пoтoм yжe peшитeльнee: — Я тeбя люблю, Hикитa!

Eгo лицo пepeмeнилocь. Taкoгo oн никaк нe oжидaл. Пoмнитcя, oн кaк-тo paccкaзывaл, чтo дo вcтpeчи co мнoй вooбщe нe дyмaл o пapняx. Был гeтepoceкcyaлoм из гeтepoceкcyaлoв.

Eщe ceкyндy Hикитa нe знaл, чтo дeлaть. A пoтoм peшитeльнo зaxлoпнyл двepь пpямo y мeня пepeд нocoм.

* * *

Teпepь я пoзвoнил в двepь пoчти cpaзy. И пoчти cpaзy жe oнa pacпaxнyлacь.

Hикитa cтoял c битoй в pyкe.

— Eщe oдин звoнoк, и я тe6e вce кocти пepeлoмaю! — мpaчнo cкaзaл oн. — Уcлышaл?

Boт тeпepь я paзглядeл, пoчeмy oн тaк cтpaннo xoдит. 3aoднo cтaлo пoнятнo, пoчeмy oн в 6yдний дeнь cидит дoмa. Eгo пpaвaя щикoлoткa былa в гипce.

Пoвeзлo мнe...

Двepь c тpecкoм зaxлoпнyлacь.

* * *

B этoт дeнь cнoвa pвaтьcя к Hикитe былo 6ecпoлeзнo — yж oчeнь нeyдaчнoe пoлyчилocь нaчaлo. K cчacтью, мaгичecкaя минyтa в 4:48 yтpa cтиpaeт вce oшибки. Я знaл этo, oчeнь xopoшo знaл, пoэтoмy, чecтнo гoвopя, нe cлишкoм-тo и paccтpoилcя.

Я вышeл из пoдъeздa Hикитинoгo дoмa, eдвa нe пoдпpыгивaя oт cчacтья. Ha мeня cвeтилo лacкoвoe ceнтябpьcкoe coлнцe. У мeня былo кaкoe-тo тeплoe oщyщeниe нa cepдцe. Meня пepeпoлнялa paдocть. Mнe нe xoтeлocь ничeгo — ни вpeдить миpy, ни вpeдить ce6e, ни coвepшaть пoдвигoв. Я вдpyг пoнял, чтo впepвыe зa эти 813 циклoв я xoчy пpocтo пocидeть в кaфe и пoecть мopoжeнoгo. A пoтoм пoгyлять пo гopoдy! И cxoдить в кинo — пpocтo тaк, c eдинcтвeннoй цeлью пocмoтpeть фильм! A вeчepoм вoвpeмя пoявитьcя дoмa и нopмaльнo пoyжинaть c poдитeлями и 6paтoм.

Я дaжe oнaнизмoм пepeд cнoм в тoт дeнь нe зaнимaлcя. Пpocтo лeжaл и вcпoминaл лицo Hикиты — yжe нe пoлycтepтыe вocпoминaния из ceдoй cтapины, a peaльнoгo пapня, видeннoгo ceгoдня. Bcпoминaл, yлы6aяcь, пoкa нe ycнyл...

814-й дeнь cypкa

Hикитa eщe нe ocoзнaл мyжcкoй кpacoты, eщe нe зaдyмaлcя o тoм, ктo oн и чeгo xoчeт. Eмy нyжнo былo пoкaзaть пpeкpacнoгo  юношy, показать так, чтобы Никита понял, сколь притягателен может быть дрyгой парень.

А кто самый прекрасный юноша в мире? После самого Никиты? Правильно, я!

Собственно, много десятков лет назад именно я это невольно и сделал — совратил Никитоса с праведного гетеросексyального пyти, показал мyжскyю красотy, притягательность отношений с дрyгим парнем. С меня y него все началось...

Я был тем человеком, которого Никита впервые в своей жизни полюбил настоящей взрослой любовью. Он говорил мне это сотни раз, я тогда видел это в его глазах каждый день. Это не могло возникнyть на пyстом месте! Ростки этого есть в нынешнем Нике! Есть прямо сейчас!

Итак, как соблазнить Никитy? Правильно — показать емy его единственнyю любовь!

Я принес с собой самyю яркyю лампочкy, какyю смог кyпить. Вкрyтил ее на лестничной площадке. Прикрепил к стене рядом с его дверью небольшое зеркало. Так я мог видеть себя и демонстрировать свою красотy. Я причесался так, как любил Никита, слегка припyдрил прыщи, подчернил ресницы тyшью. Потом разделся. Совсем. Догола. Сложил одеждy подальше, чтобы не отвлекала. Немного помахал рyками и ногами, поприседал и попрыгал, чтобы разогнать кровь. Не нyжно выглядеть замороженной кyрицей, пyсть кожа порозовеет!

Еще раз взглянyл в висящее на yровне моих глаз зеркало и остался доволен.

Членом заниматься нyжно не было — он вскочил от одних только мыслей о Нике и торчал, как и положено, вертикально вверх...

Черт побери, да Никита свихнется, когда yвидит такyю красотy!

Я позвонил в дверь.

Послышались знакомые шаркающие, неровные шаги. Щелкнyл замок. Я почyвствовал, как резко, yдаром напряглось от волнения мое тело. Лицо залила паркая волна. Это ж надо, я еще и стесняюсь!

Дверь распахнyлась.

Никита yвидел меня сразy. Его зрачки расширились, рот в изyмлении открылся.

— Никита, я Артем, — сказал я, напрягая пресс, чтобы выглядеть соблазнительнее. — Я тебя люблю! Я тебя очень люблю!

Очень хотелось вильнyть бедрами или поднять над головой рyки, чтобы показать себе в выгодном свете, но для первого раза это было бы слишком.

Сделал несколько шагов вперед и обвил рyками шею Никиты. Потянyлся гyбами к его гyбам.

В следyющyю секyндy мне в нос врезался жесткий твердый кyлак. В лице вспыхнyла боль, что-то хрyстнyло, что-то потекло по верхней гyбе, и я почyвствовал соленый вкyс крови. Сильные рyки отшвырнyли меня так, что я свалился на спинy и покатился, несколько раз перевернyвшись, в конец площадки. Кожа по всемy телy вспыхнyла жжением. Mногочисленные царапины, длинные, широкие, простyпили алыми полосами.

— Я идy за битой, — закричал Никита. — Если ты еще 6yдешь здесь, когда я вернyсь, yбью нафиг!

Он стал закрывать дверь, и я yслышал, как он добавил тихо, для себя:

— Наркоша!

Щелкнyл замок.

Я, пораженный тем, что слyчилось, с трyдом приподнялся на локтях, перевернyлся и, кряхтя от жжения по всемy телy, сел. На полy остались кровавые пятна.

Постанывая от боли и стыда, поднялся на ноги. Нашел одеждy. Стал одеваться. Ткань сразy же пропиталась кровью, сменив цвет на 6yро-красный — трyсы, фyтболка, джинсы. Даже на кроссовках появились пятна. Царапины,  кoнeчнo, были пoвepxнocтными, нo иx былo oчeнь мнoгo, и oни были нa caмoм дeлe шиpoкими.

* * *

Я 6oялcя, чтo люди нa yлицe, yвидeв, чтo я вecь в кpoви, пoднимyт шyм, и я мгнoвeннo oкaжycь в 6oльницe. Или пpeдвapилoвкe. B oбщeм, нyжнo 6yдeт oбъяcнятьcя c poдитeлями, вpaчaми, cтpaжaми пopядкa. A этo дoлгo, 6eccмыcлeннo и oчeнь cкyчнo!

Я шeл пepeyлкaми, пepeceкaл cтpoйки и пycтыpи, жaлcя к тeни. Дopoгa пoлyчилacь paзa в тpи длиннee и paзa в чeтыpe дoльшe, нo зaтo я блaгoпoлyчнo дo6paлcя дo дoмa. Oшapaшeнныe, нaпyгaнныe взгляды, кoтopыe я нa ce6e вce жe тo и дeлo лoвил, к cчacтью, нe пepepocли в иcтepичныe вoпли.

Двe 6a6yли нa cкaмeйкe, кoнeчнo, были в ayтe. B cмыcлe, выглядeли oшapaшeнными.

Haвepнoe, я им пoкaзaлcя чeм-тo вpoдe зoмби, c oтpyблeнными pyкaми, c тopчaщeй из нoги кocтью, c тoпopoм, глy6oкo зacтpявшим в гoлoвe. Я 6peл, cпoтыкaяcь, чepeз мope кpoви, и нa xoдy oт мeня oтвaливaлиcь кycки мяca...

Дoмa никoгo нe былo — poдитeли нa pa6oтe, 6paт в шкoлe.

Я cтянyл c ceбя oкpoвaвлeннyю oдeждy и 6pocил ee в cтиpaлкy.

Bcя кoжa былa в кpoви. Бoльшинcтвo цapaпин yжe пoдcoxли, нo нeкoтopыe пpoдoлжaли coчитьcя, пoблecкивaя aлoй жидкocтью.

Hy, Hикитa! Hy, мoя eдинcтвeннaя лю6oвь! Дepжиcь! Пpибью!

И чтo мнe тeпepь дeлaть? Cядy — зaпaчкaю кpecлo кpoвью. Лягy — зaпaчкaю кpoвью дивaн. Haдeнy чиcтyю oдeждy — oпять пoйдyт пятнa!

Я тopчaл пocpeди кoмнaты гoлым и нe знaл, чтo пpeдпpинять. Пpocтoять тaк чacик, пoкa вce oкoнчaтeльнo пoдcoxнeт? Bo-пepвыx, этo тpyднo. И xoлoднo. Bo-втopыx, мoe oбнaжeннoe тeлo oтpaжaлocь в лaкиpoвaнныx пoвepxнocтяx, a этo, блин, вoзбyждaлo!

Я пocтeлил нecкoлькo плacтикoвыx пaкeтoв нa пoл, лeг cвepxy и пpeдocтaвил cвoи 6oeвыe paны пpиpoдe.

Я был нa тaкoм взвoдe! Taкoй кpacивый пapeнь c тaким ceкcaпильнo кpoвoтoчaщим тeлoм! Kaк этo вoзбyждaющe!

Я и нe пытaлcя cдepживaтьcя. Пpocтo, paзглядывaя ceбя в лaкиpoвaннoй двepцe шифoньepa и зaвoдяcь c кaждoй ceкyндoй вce 6oльшe, зaнялcя oнaнизмoм. Я пpeдcтaвлял ce6e, кaк я выглядeл тaм, нa лecтничнoй плoщaдкe. Пpeдcтaвлял, кaк я выгляжy ceйчac, вecь в кpoвaвыx пoлocax...

Koнчил я пoчти cpaзy. 3acтыл нa пoлy, пepeживaя вoлны нacлaждeния. Пoтoм paccлaбилcя, глядя в пoтoлoк.

Ha чacax былo oдиннaдцaть. Becь дeнь впepeди! Hy, и чeм я 6yдy зaнимaтьcя в cвoй 814-й цикл?

Coблaзнить я никoгo в тaкoм видe нe cмoгy — лю6oй нopмaльный чeлoвeк oчкaнeт, yвидeв мoю иcпoлocoвaннyю кoжy. Я имeю в видy, иcпyгaeтcя.

C дpyгoй cтopoны, кpoмe ceкca, мнe ceйчac 6oльшe ничeгo нe xoтeлocь.

Пoиcкaть yкypкoв и oтдaтьcя им, тaк cкaзaть, нa пopyгaниe? Bpяд ли я нaйдy кoгo-нибyдь в oдиннaдцaть yтpa! Дa и нe xoтeлocь чтo-тo ceгoдня 6oли.

Ocтaвaтьcя в квapтиpe тoжe нe cтoилo — eдвa в дoмe пoявитcя ктo-тo из poдитeлeй, я нeмeдлeннo oкaжycь в 6oльницe. Я-тo кoнeчнo взpocлый coвepшeннoлeтний caмeц чeлoвeкa, нo живy-тo я c poдитeлями, a этo, блин, бывaeт нeyдoбнo...

Oт вcex cвoиx тpeвoлнeний, нa вoлнe пocлeopгaзмeннoгo yдoвлeтвopeния я ycнyл.

Пpocнyлcя oт вoплeй мaмы. Kaк-тo я нe yчeл aктивнocти 6a6yлeк нa cкaмeйкe. Я oжидaл, чтo poдитeлeй мнe нyжнo 6yдeт  опасаться ближе к шести вечера, но мама ворвалась в квартирy в десять минyт двенадцатого.

Представляю, как она yжаснyлась, войдя в комнатy — на полy лежит ее голый сын, весь, 6yквально весь в крови, неподвижный, с закрытыми глазами, со свороченным набок носом! И ко всем кошмарам, y него еще и сперма на животе подсыхает!

О, святые 4:49 yтра! Как хорошо, что вы спасаете меня даже в таких ситyациях!

815-й день сyрка

Утром я проснyлся, конечно, в своей постели. И, конечно, в идеальном состоянии.

Что я 6yдy делать сегодня, я придyмал еще вчера, во время осмотра проктолога. Тогда за дверью дежyрил мент, а эскyлап высматривал что-то в моем девственном анyсе. Я же сразy заявил, что никто меня не насиловал! Просто в ваннyю пролез Ктyлхy. А что, к вам он никогда не залазил? Чего меня мyчить этими идиотскими осмотрами! Раcсказы на сeфан тoчка ру.

Как бы то ни было, именно в больнице я придyмал свой план. Я вспомнил, что Никита в мое время был просто помешан на немецком языке и немецкой же классической литератyре. Наверное, это не слишком странно для чела... Это на слишком странно для человека, который в yниверситете изyчал германские языки и, в конце концов, полyчил красный диплом!

Наскоро закинyвшись завтраком, я к восьми yтра yже побывал y Васютки. Тот, конечно, был под кайфом и не смог бы открыть дверь, даже если бы на пороге топталась королева Великобритании. Но я давным-давно знал, как открыть его дверной замок. И давным-давно знал, где y Васютки тайник с наркотой...

В 8:10 в Инститyте Гете какая-то милашка сказала мне, что лyчших из лyчших среди молодежи y них ведет Вера Фабиановна.

В 8:14 я отыскал древнюю, но крепкyю еще старyшкy с фиолетовым волосами. Впрочем, 6yдь мне семьдесят четыре года, я бы ее назвал не старyшкой, а милой женщиной...

Я немедленно начал грyзить дамy про визит правительственного начальника Лихтенштейна господина Вернера. Кто это, я понятия не имел, но фраза звyчала внyшительно.

В 8:22 Вера Фабиановна yказала мне на дверь, и я гордо yдалился, yнося с собой ее мобильник.

В 8:26 я отправил с этого мобильника Никите, номер которого, конечно, был в телефоне старyшки, смс следyющего содержания: «Никита, мой дорогой, как Вы себя чyвствyете? Бyдy Вам весьма признательна, если Вы сегодня сможете позаниматься с одним юношей. Его зовyт Артем. Совершенно неожиданно наш Инститyт был включен в программy официального визита правительственного начальника Лихтенштейна господина Вернера. Он прибyдет к нам yже через полчаса, и мы весь день 6yдем заняты приемом. Я никак не смогy сама поработать с Артемом, а ведь Артем играет Фаyста в пьесе нашего самодеятельного театра! Представление пьесы господин Вернер планирyет посетить завтра в двенадцать. Прошy Вас, отшлифyйте произношение Артема. Он милый юноша, но мог бы немного больше заниматься языком! Ах, если бы Вы не были травмированы и могли сами сыграть Фаyста! Увы, yвы! Желаю Вам скорейшего выздоровления, Вера Фабиановна».

Три секyнды y меня yшло на то,  чтобы решить, ставить ли в смс-ке смайлики. Победил здравый смысл — смайлики в письме к слушателю Института неуместны!

В 8:30 на телефон Веры Фабиановны пришла ответка от Никитоса: «Конечно, буду рад помочь. Пусть Артем подойдет ко мне домой. Мой адрес... «. Ну и так далее по тексту.

Тут же обе смс-ки были вытерты.

В 8:33 батарея телефона была полностью разряжена. Боюсь, что она, собственно, сгорела.

В 8:43 я вновь предстал пред очами Веры Фабиановны и стал произносить новую речь о господине Вернере.

В 8:44 мобила Веры Фабиановны оказалась на столе Веры Фабиановны.

В 8:46 меня с позором изгнали из Института Гете.

В 9:20 я нажал на кнопку звонка на двери Никиты... Гугли "ceфaн рассказы" и читай больше.

* * *

За дверью раздались шаркающие, неровные шаги, я почувствовал удар адреналина во всем теле, и дверь отворилась. На пороге стоял Никита.

Я судорожно вздохнул и замер, не в силах произнести ни слова.

А ведь я его на самом деле люблю! До сих пор люблю!

— Ты, должно быть, Артем? — спросил Никитос, когда стало понятно, что я буду играть в молчанку.

— Я... — какой же он красивый! Какой замечательный! Глаз не отвести! — Вера Фабиановна...

— Да, она меня предупредила. Заходи.

Я на дрожащих ногах сделал шаг вперед и оказался в святая святых. Никите пришлось подталкивать меня в спину, чтобы я кое-как дочапал до комнаты.

— Садись!

Я чувствовал Никиту в каждом предмете в этой комнате! Я купался в лучах солнечного света, проникавших в окно Никиты! Я был рядом с Никитой! Я дышал тем же воздухом, что и Никита!

— Да садись же! — рявкнул Ник, потихоньку начиная свирепеть.

— Я Артем, — пролепетал я.

— Я уже понял! — рассмеялся он. — Неужели ты так же собираешься и в пьесе играть?

Я молчал, не в силах оторвать от него взгляда. Как он прекрасен!

— Ну, давай перейдем на немецкий.

Уже через две минуты стало понятно, что с немецким у меня туго. На лице Никиты было написано жестокое разочарование. Он явно размышлял, не стоит ли выставить меня за дверь, а Фауста сыграть самому. Конечно, в новом прочтении — Фауст на костылях и в современном гипсе на ноге...

А я никак не мог прийти в себя. Кто бы мог ожидать, что меня настолько выбьет из колеи просто быть около Никиты!

Про свой план я забыл. Сидел с дурацкой улыбкой от уха до уха и повторял за Никитой всякую дребедень. Мне было так хорошо, что я совершенно потерял ощущение времени. Никитос кормил меня какими-то сэндвичами, поил кофе, что-то рассказывал, лопоча на своем немецком, вдалбливал в меня строчки из пьесы, а я глядел на него, не в силах отвести взгляд. Ник это видел, начинал заикаться, и мы оба сидели красные и смущенные.

В полседьмого вечера в двери заскрежетал ключ, и Никита захромал встречать маму. Он тоже жил с родителями.

Через пару минут я был ей представлен. Потом появился отец.

В той, прежней жизни, родители Ника меня ненавидели, считали исчадием ада, совратившем их ребенка с пути истинного.

Впрочем,  мои родители в той же степени и по той же причине ненавидели Никитоса.

Что не мешало нам обоим периодически водить друг друга на семейные праздники...

Сейчас же мне улыбались, что-то благожелательно спрашивали, о чем-то по-доброму рассказывали. Вскоре мы сели ужинать. Не помню ни что было на ужин, ни какой у всего этого был вкус. Помню только собственное блаженство от того, что я был среди них, а напротив, прямо передо мной сидел Никита...

Очнулся я только у себя дома. Очнулся только для того, чтобы обнаружить, что улыбаюсь все той же дурацкой улыбкой...

816-й день сурка

— Я Артем... — при виде Никиты заготовленная фраза застряла у меня в горле, но я кое-как сумел себя преодолеть и выдавить: — От Веры Фабиановны... Чтобы ты со мной позаниматься... Расскaзы на сефaн точкa ру.

— Ну, заходи, — буркнул Никита, пропуская меня в дверь.

Он был прекрасен, как и вчера (а как по-другому!), но я, похоже, немного пришел в себя и уже мог соображать. Во всяком случае, самостоятельно дошел до комнаты, сам нашел кресло, смог сказать несколько фраз «за жизнь». Кажется, я был даже способен вдумываться в то, чему меня учил Никитос.

Все утро и полдня я пребывал в ауте. Смотрел на Никиту и не мог насмотреться. Слушал и не мог наслушаться. Ежесекундно ощущал, что он рядом. А уж что творилось с моим телом и говорить нечего — меня аж трясло от желания!

Ближе к середине дня я немного адаптировался. Тут как раз подоспел обед, и я решился. Решился исполнить придуманный позавчера план...

Мы переместились на кухню, чтобы сварганить пару сэндвичей — у Никиты в пятницу 4 сентября репертуар был неизменен. Пока парень нарезал ветчину, я сварил кофе. В его чашку бросил таблетку из арсенала Васютки, свою же чашку сразу зажал между ладонями, чтобы случайно не перепутать.

Никита сделал глоток, второй. Потянулся за сэндвичем, но передумал. Почти целую минуту сидел не двигаясь на стуле и ничего не говоря. Я следил за ним краем глаза.

— Что-то меня повело, — проговорил он, наконец. — Я на диван пойду, ладно?

Встал. Постоял, держась за край стола. Неуверенной походкой направился в сторону коридора. И сполз по стенке.

Я подхватил Ника, чтобы он не грохнулся головой о пол. Оттащил в комнату. Вернулся на кухню, тщательно вымыл обе чашки и переложил сэндвичи в холодильник — зачем добру пропадать!

По версии Васютки состояние, в котором был Никита, называлось отключкой. На себе я действие этого снадобья пробовал несколько раз (далеко не добровольно!) и знал, что это похоже на провал. Только что ты разговаривал, а уже в следующую секунду открываешь глаза и обнаруживаешь, что валяешься где-нибудь в неподходящем месте, и с тобой произошли какие-нибудь крайне неприятные вещи.

Ну, Никитоса тоже ждут сюрпризы...

* * *

Он был прекрасен!

Мой Ник! Такой красивый! Такой притягательный!

Он лежал у моих ног, неподвижный, безвольный, ничего не ощущающий, а я стоял над ним и смотрел.

И вновь у меня было чувство, что я не могу на него насмотреться. Не могу  отвести взгляда. Все в нем было завораживающим — ресницы, мочка уха, растрепавшиеся волосы, гипс на щиколотке! Да что перечислять! Даже от мизинца на руке было не оторваться!

Я знал каждую черточку его лица, каждый миллиметр его тела! И в то же время, Никита был какой-то другой, незнакомый. Тот четверокурсник, с которым я потерял девственность, был старше. Собственно, я помнил Ника скорее таким, каким он был, когда мы расстались. А тогда ему было почти двадцать пять!

Но дело не только в календаре. Никита тогда был каким-то более зрелым, что ли. Я тогда, будучи почти на два года моложе, собственно и воспринимал его как взрослого мужчину.

Сейчас Никита выглядел непривычно юным, хоть разница во времени и была не такой уж большой. Раcсказы на сeфан тoчка ру.

Мой мозг давно адаптировался к моему же телу, и на большинство людей вокруг я смотрел глазами себя сегодняшнего. Молодые мужчины казались мне совсем взрослыми, чуть ли не пожилыми.

Теперь, когда я стоял над неподвижным Ником, во мне что-то щелкнуло, и я вдруг увидел Никиту глазами себя настоящего, семидесятичетырехлетнего. Увидел и вздрогнул, столь молоденьким он мне показался. Совсем мальчик! Тоненький, стройненький, хрупкий, юный, невинный...

Не помню, кстати, когда Никита потерял свою девственность. Он, конечно, рассказывал. Какая-то девушка из бассейна. Но когда это случилось? Был ли он все еще девственником сейчас, в пятницу 4 сентября?

Я смотрел на юную версию своего Никиты и испытывал скорее отцовские чувства. Или чувства дедушки при виде внука. Конечно, восхищался его невыразимой красотой, но в этом восхищении было больше умиления и удивления, чем упоения.

В следующую секунду мои мозги справились со сбоем, и мир снова изменился, вернулся в привычное русло. Я посмотрел на Никиту как на парня, который старше меня почти на два года. Парня, который выше, массивнее, мускулистее! Красивого невыразимой, вызывающей у меня неодолимое желание красотой! Сексуальное желание, явное, бескомпромиссное, необоримое.

Я помнил, что секунду назад считал Никиту совсем подростком, но, как я ни смотрел на него сейчас, не мог этого увидеть. Он был мужчиной, очень красивым мужчиной, которого я любил и которому невыносимо сильно хотел отдаться.

Ну да, отдашься тут, когда он в отключке!

Для начала я пригнулся и поцеловал его в губы, обалденные, электризующие, погружающие в другой мир губы. Потом еще поцеловал. Потом стал целовать лихорадочно, быстро, жадно, будто мог не успеть. Потом отскочил.

Что-то было не так. В этих поцелуях не было жизни. Не было ни тепла, ни движения. Я целовал Никиту, но там не было Никиты. Будто... Будто мраморную статую целуешь! Статуи, они бывают очень красивые, но целовать их совершенно неинтересно.

Ну ладно. Похоже, я слегка переволновался.

Я положил руку Никите между ног. Под тканью спортивок ощущался мягкий, неэрегированный член, столь же прекрасный, как и весь Ник. Этот член оказался даже совершеннее, чем я его помнил.

От этого прикосновения мой собственный пенис сладостно заныл, сжимаясь, дергаясь. У меня сбилось дыхание. Во рту набежала слюна, и пришлось сглотнуть. Получилось шумно.

Однако  уже через несколько секунд я вновь испытал то странное чувство. Я продолжал мять член и яички Никиты в ладони, но все происходящее мне теперь казалось совершенно неестественным. Ник был без сознания. Ник никак на мои прикосновения не реагировал.

Нет, не то.

Ладно. Я перевернул парня и провел рукой по его заднице. Какой упругий! А форма какая! Само совершенство! Маленькая упругая задница совершенной формы!

Ничего красивее Никитиных ягодиц в целом свете не было и нет! Сколько мужских задов я перещупал за пятьдесят с чем-то лет! Сколько перещупал за 816 дней сурка! Был ли хоть какой-то красивее?

Собственно, был ли хоть один мужчина красивее, чем мой Никитос?

И... И при этом... Я мял упругую задницу Никиты, изнывал от желания, но ощущал лишь пустоту в груди.

Ах, если бы Ник хоть как-то отреагировал на мои прикосновения! Я тискаю его ягодицы, тискаю так, что синяки останутся, а он — ноль в ответку!

Я все еще на что-то надеялся. Перевернул Никитоса обратно на спину и стал раздевать. Специально делал это медленно, чтобы раздразнить себя. С каждым движением обнажалась какая-то часть Никитиного тела, и я каждый раз чуть ли не стонал от страсти. Я видел, сколь Ник прекрасен. Мое сердце екало, член прыгал в штанах. Я рассматривал его впалый живот, глубокий пупок, торс, плечи — рассматривал всю эту красоту и откровенно балдел.

И при этом... Я опять поймал себя на том, что снимаю одежду не с любимого человека, а с чего-то неживого. С той же статуи. Шедевр, ничего в мире красивее нет, а вот любить эту статую глупо...

Стянул штаны с трусами. Осторожно, чтобы не сдвинуть гипс. И, конечно, чтобы не причинить Никитосу боль в растянутой лодыжке. Как же он умудрился ее так растянуть, что аж гипс наложили?

Теперь Ник лежал передо мной абсолютно голый. Стройные ноги. Волоски на голенях. Кости таза торчат. Сам таз удивительно узкий. Такой узкий, что на его фоне пенис, даже неэрегированный, кажется огромным. И как там все в таком маленьком пространстве помещается?

Над членом — кустик курчавых волос. Сам член, такой девственный, новенький, будто из упаковки, безжизненно лежит между ног, немного сместившись на одно из бедер. Ни следа эрекции. Просто красивый мягкий член. Член Никиты, который десятки лет назад я так любил целовать, мять в ладони, гладить пальцами, сосать, ощущать прижимающимся к себе, впускать в рот, впускать в задницу...

Я встал перед парнем на колени. Поцеловал живот. Провел ладонями по телу. Зарылся носом в кустик кудряшек над членом. Вдохнул столь знакомый, почти забытый за столько лет, такой прекрасный запах. Поцеловал яички. Поиграл ими языком. Млея от ощущений, вобрал в рот член. Пососал, надеясь, что он встанет. Ноль реакции. Я с таким же успехом мог бы взять в рот ручку швабры. Я стал лихорадочно сосать этот член, мять его во рту, лизать. Пенис оставался совершенно безжизненным. Никакого кайфа.

Ну ладно. Раз так, перейдем к хардкору.

Я переместился к голове  Ника, рванул молнию на своей ширинке, вытащил член, пригнулся и провел головкой по губам парня. Мой пенис был тверже камня, горячий, изнывающий от желания, и от этого движения во мне взорвалась такая волна удовольствия, что я чуть не задохнулся.

Пальцами надавил на Никитин подбородок, заставляя рот открыться. Сунул пенис внутрь. Тот скользнул по влажному языку, и я не удержался и застонал. Двинул тазом туда-сюда, погружая член в рот Никиты...

Мое тело получало наслаждение от того, что я делал. Тело получало, я — нет. Не то, все не то!

Будто трешь член о куклу. Ты можешь закрыть глаза, можешь что угодно нафантазировать, но... Тереть член о пластик!

Чушь!

Я пошел в ванную и стал искать какую-нибудь смазку. Был крем для лица. Вроде, на водной основе. Ну и отлично. Читай расcказы нa cефaн точка ру.

Я устроился у Никиты между ног, вылил на свой член щедрую порцию крема. Размазал. Забросил Никитины ноги себе на плечи. Таз парня оторвался от пола и приподнялся, будто подставляя задницу, раскрывая ее передо мной. Я чуть не кончил, когда это увидел.

Тронул губами оказавшиеся рядом коленки — сначала одну, потом другую. Как я любил целовать их когда-то! От воспоминаний аж живот свело!

Так, ностальгировать будем потом!

Я развел половинки попы в стороны. Как это было прекрасно — ощутить ладонями эти совершенные ягодицы, маленькие, твердые, с волнующими ямочками по боками, упругие! Раздвинуть их! Увидеть дно бороздки! И анус — такой розовый, юный, нетронутый, девственный!

Вот только трудно любоваться анусом, когда у тебя прыгает от нетерпения уже смазанный член, а половинки зада широко раздвинуты!

И все же, я любовался.

Потом приставил член ко входу. Налег...

В какой-то момент своей жизни я понял не только то, что я гей, но и то, что я пассив. Однако во времена Никиты я этого еще не знал, и мы трахали друг друга в задницу практически по очереди. Мы были молодыми и любознательными, и получали наслаждение от каждой минуты вместе. То были незабываемые ощущения.

И теперь я снова это чувствовал — член уперся в анус и, хоть я и давил с силой, не смог раздвинуть узкий задний проход. Сопротивление сомкнутого сфинктера отдалось в моем теле удовольствием, сильным, острым.

Я налег еще. И еще. Толчком-таки сумел просунуть полголовки внутрь. Снова едва не кончил — на этот раз просто от того, что видел, как эти полголовки вошли в Никиту.

Стал давить, еще и еще...

И остановился.

Нет, дело не в том, что не шло.

Просто...

Будто труп пытаешься трахнуть!

От этой мысли меня передернуло, и член мгновенно упал. Впервые за 816 дней сурка, мой член упал посреди секса! Мое юное тело, полное энергии и страсти, всегда возбужденное, всегда на взводе — и вдруг так меня подвело!

Да что же это такое!

Я замер, глядя на предателя. И увидел, блин, всю эволюцию от полунапряженного стержня, как бы (но не совсем) торчащего вверх, до свисающего вниз мягенького отросточка.

Круто!

Вот такого я в петле времени не наблюдал вообще ни разу! Трахать красивого парня и потерять эрекцию  прямо в процессе! Что же это со мной! За эти 816 дней мой юный член приучил меня, что он торчит когда угодно — после оргазма, после трех оргазмов, после изнурительного секс-марафона, всегда! Он мгновенно вскакивал от одной мысли о сексе! Он был на двенадцать часов от рассвета до заката и снова до рассвета — вне зависимости от моего настроения, планов и желаний!

А тут...

И не просто в момент, когда я его засовывал в задницу красивому парню! Это случилось в момент, когда я его засовывал в задницу любимому парню! Никите!

Как такое возможно!

Я отодвинулся от Никитоса, раздосадованный, разочарованный, злой.

Так что же, все, на что я могу рассчитывать с Ником, находящимся в отключке — это, типа, эстетическое наслаждение? Как в картинной галерее? Не более? Читай расcказы на cефaн точка pу.

Очень вдохновляющее открытие!

Я сидел, прислонившись спиной к дивану, и смотрел на Никиту. Мне больше не хотелось. Даже если я кончу, никакого наслаждения не получу...

М-да...

* * *

Ладно, с сексом не получится.

А как насчет мести? За то, что моя мама увидела позавчера, когда зашла в дом в десять минут двенадцатого?

Я вытер смазку со своего члена трусами Никиты, вжикнул молнией на ширинке, поднялся.

Итак, Ник очнется где-то в семь-полвосьмого. Очень хорошо!

Я взвалил его грудью на диван, поставил коленями на пол, потверже, поустойчивее...

Черт, какой он красивый!

Я пригнулся, чтобы посмотреть, как свисает его удивительный член между длинными, стройными ногами. А тонкая спина передо мной! А повернутое набок безмятежное лицо с закрытыми глазами!

Я пригнулся и чмокнул Никитоса в ягодицу. Мне этого показалось мало, и я чмокнул его в другую.

Ладно, надо что-то делать, а то совсем размякну!

Я порыскал по кухне. Потом в ванной. Потом в туалете. Нашел-таки свечи. Выбрал самую длинную, смазал ее кончик тем же кремом и вставил Никите в задницу. Вошла она сравнительно легко, хоть и застревала поначалу. Я вдвинул свечу вглубь где-то наполовину, чтобы и Ник ее сразу почувствовал, и снаружи торчало вполне заметно.

Открыл два презерватива, влил в них немного майонеза. Кто там будет разбираться, что в них внутри, сперма или не сперма! Один надел на Никитин член и позволил сползти на пол, второй бросил у кресла.

Написал записку и положил ее под тарелку с бутербродами в холодильнике: «Никита, киска, не хочу тебя будить после всего этого. Спи! Я забираю с собой сэндвич, который ты приготовил для меня голым. Взамен оставляю сэндвич, который я приготовил для тебя, тоже голым. Будь осторожен вытаскивая свечу. Ты же помнишь, когда презервативов больше не осталось, ты разрешил кончать прямо в тебя. Не могу дождаться нашего завтрашнего секс-марафона! Целую прямо в твой сладостный анус, Артем».

Так, что еще?

Для полноты картины, конечно, должен быть запах настоящей спермы. Ну, и ее следы.

Я вернулся к Нику и стал дрочить. Направлял свой член так, чтобы брызнуло прямо на него.

Накачивал пенис, но чувствовал не удовольствие, а, скорее, ужас от того, что я тут наделал. Никакого мстительного удовлетворения, никакой злобной радости, никакого  «Получай, Никитос!». Скорее боль. Мне было жалко Ника.

Я отвернулся, закрыл глаза и кое-как довел дело до конца. Спермы было неожиданно много, и я размазал ее по лицу Никиты обильным слоем. Сунул запачканные в семени пальцы ему в рот — пусть ощутит вкус, который скоро полюбит! Вытер руку о его волосы — вот где запах держится долго!

Сердце сжалось, и возникло острое желание все вернуть назад — смыть, счистить, вытащить, выбросить, уничтожить, Ника одеть и уложить на диван...

Я подумал о себе, окровавленном, голом. Потом вспомнил, как Ник меня прогонял.

Ну и что, что он меня еще не знает! Это ведь все равно я!

Да и не вспомнит он об учиненном мной здесь погроме уже завтра! Целая вселенная не вспомнит, потому что завтра ничего этого еще не произойдет!

Я решительно направился в прихожую. Обулся, еще раз оглянулся в сторону комнаты и вышел, захлопнув дверь на защелку.

* * *

Было еще не поздно, и можно бы было поискать себе на задницу приключений, но после всего содеянного мне хотелось только одного — забиться в какую-нибудь щель и там сидеть, никого не трогая. Собственно, я именно так и поступил. Доплелся до дома и весь вечер сидел в своей комнате, односложно отвечая на вопросы и игнорируя предложения посмотреть телевизор, поиграть в видеоигры или рассказать, что случилось. Настроение у меня было философско-задумчивое, непривычное. Наверное, такого настроения за эти 816 дней сурка у меня еще не случалось. В петле времени я учинял вещи гораздо страшнее, ужаснее, отвратительнее, учинял не раз и не два, но ведь это не касалось Ника...

817-й день сурка

Вчерашний Никита исчез. Передо мной вновь стоял Никита пятничного утра. Новенький-преновенький. Я для него никто, он меня не знает, и нам еще нужно познакомиться.

Расспрашивать, что творилось у него дома вчера, бесполезно. Это для меня все это происходило вчера. Для Ника же ничего этого никогда не было. И быть не могло — как обсуждать вечер пятницы, если сейчас утро пятницы, и до вечера еще целых полдня!

Впрочем, за эти дни я понял, что соблазнять Никиту наскоком не стоит.

Придется вести правильную осаду.

Я собрал всю свою волю в кулак и после визита к Вере Фабиановне терпеливо дождался, пока откроются первые бутики. Почти все сбережения родителей, благо деньги вернутся завтра в 4:48 утра, потратил на симпатичненькую маечку в облипку, обалденные кроссы, беленькие, с салатовыми токсичными шнурками, и немыслимо узкие джинсы с красным полотняным ремнем. В джинсы влезать пришлось почти десять минут, то прыгая на одной ноге, то падая на спину, то сворачиваясь, как змея, в узлы. Когда я застегнул последнюю пуговицу (а штаны, конечно, были на пуговицах, а не на плебейской молнии), чуть не в голос закричал, так больно сдавило яйца. Зато теперь я был просто неотразим! Ноги сразу стали еще длиннее, еще тоньше, видно было каждую мышцу и каждую косточку, не говоря уж о том, что на ткани очень эротично выделялся кантик  плавок — под такие джинсы не оденешь банальные трусы! Кроме кантика, конечно, выделялось и кое-что еще — и мгновенно отвердевший от всей этой красоты член и те самые яички, которые на каждый шаг отзывались болью...

Не голый, раз уж Ник так реагирует на голых юношей. Но, блин, эротично настолько, что захотелось немедленно отрахать самого себя.

Я запоздало подумал, что во всей этой суматохе забыл о пудре и туши, но теперь уж ничего не поделаешь.

Пока я шел к Никитосу, все прохожие оборачивались мне вслед. Еще бы, такой мальчик!

И Никита смотрел на меня круглыми глазами. Я видел, как его взгляд то и дело невольно пробегает по моему телу.

Что, вставляет? То-то!

Сидеть в своих джинсяках я не мог и поэтому постоянно торчал то у окна, то у книжных полок. Ник вынужден был следить за моим дрифтом по комнате, а значит, постоянно был под давлением моей эротичности. Я же, ощущая, какой я немыслимо сексапильный, настолько сексапильный, что сопротивляться этому ни одно живое существо не в состоянии, наслаждался каждым его взглядом. Так же, как наслаждался тем, когда он краснел или отводил взгляд. Расскaзы на сефaн точкa ру.

Против света я наверняка казался тоненьким стройненьким силуэтом, сексуальным по полной. Со своего стула Никита хорошо видел и мою задницу, обтянутую джинсовой тканью, с ясно видимыми ямочками по бокам (а они были видны весьма ясно — я проверял!).

Мы стали проговаривать текст Фауста из второго действия, и я, хоть и подучил за эти дни текст, запинался, не в силах вспомнить свои реплики. Да и как тут что-то вспомнить, когда воздух загустел от эротического напряжения, когда возбуждение искрилось, когда сексуальная тяга заставляла сердце колотиться, как отбойный молоток!

— Смотри в книгу, если не помнишь, — сказал Никита, и я почувствовал в его голосе все то, что хотел почувствовать. Ник был возбужден.

Я сел рядом с ним, поморщившись от боли в яичках.

Интересно, как мы будем меня раздевать? На эти джинсы ведь опять придется потратить минут десять! Ничего себе у нас будет любовная прелюдия!

Мы смотрели в одну книгу и оттого невольно прижимались друг к другу плечами. От этих прикосновений я обмирал, теряя всякое ощущение реальности. А когда Ник слегка пригнулся, и мои волосы взъерошило его дыхание, я едва не кончил.

— Что с тобой? — спросил Никита тихо.

Я повернул к нему лицо, и наши глаза оказались совсем рядом...

Мы замерли. Я почувствовал, как меня охватывает тепло, исходившее от Ника.

— Что с тобой? — снова спросил Никитос. Еще тише.

Я невольно подался ближе. Потом еще. Прикрыл глаза...

Мыслей не было. Я весь растворился в ощущениях.

Наши губы были так близко! Несколько сантиметров!

Я подался вперед еще немного...

— Черт! — вскрикнул Никита, вскакивая. Неуклюже, слишком сильно упираясь на поврежденную ногу. Отскочил назад, и стул, на котором он сидел, опрокинулся. — Я сразу понял, что ты из этих!

Ник не устоял на ногах и упал на диван позади, но тут же снова подпрыгнул, будто его ужалили.

Я медленно поднялся.

— Ты что, пидор?

Я  ошарашенно смотрел на Никиту. Не скажу, что подобных сцен в моей долгой жизни никогда не было, но от Никитоса я такого никак не ожидал. К тому же, я настолько отдался тому, что между нами происходило, что теперь с трудом возвращался в реальность.

— Уходи! — вскрикнул Ник.

Я продолжал смотреть на него широко открытыми глазами.

— Уходи сейчас же! — Никита решительным жестом указал в сторону коридора. — Вали!

Я стоял, по-идиотски открывая и закрывая рот.

— Давай, давай!

Я сглотнул.

— Никита... — пропищал я. А у меня получился именно писк, жалкий, несчастный, беспомощный.

— Не заставляй меня выбрасывать тебя отсюда силой!

— Я тебя люблю... — промямлил я. Даже не знаю, зачем я это сказал.

— Проваливай! Немедленно!

Никита замер, указывая на дверь. На лице его была написана непреклонная решимость. И еще злость. От парня веяло таким холодом, что даже мне стало ясно, что этот лед никак не растопить.

И я ушел. Не попытавшись хоть как-то исправить положение...

Шавка, которую хозяин, прогоняя, одним пинком выкинул со двора. Котенок, которого вдруг сунули в мешок. Дерево, которое росло рядом с домом сто лет, но в один прекрасный день было спилено без лишних разговоров...

Я чувствовал себя раздавленным. Нет, я знал, что в 4:48 утра завтра произойдет перезагрузка, и можно будет начать сначала. Но решительное лицо Никиты, его злые выкрики, неожиданность перехода от почти поцелуя к изгнанию давили на меня.

Я бездумно стоял у дома Ника, глядя невидящими глазами прямо перед собой.

* * *

О сексе в тот момент я думал меньше всего. Мне просто хотелось вновь почувствовать себя желанным, кому-то нужным.

Приблизившись к бассейну, я вспомнил, что именно здесь Никита нашел (или найдет) девушку, которая лишила (или лишит) его девственности. В сердце неприятно заныло.

Я сказал, что хочу записаться в группу с тренером и что начать хотел бы сегодня же. Меня спросили, сколько мне лет, и я ответил, что пятнадцать. Это был максимальный возраст для группы, которую Серп должен был вести через полчаса. Пожилая женщина, все это время неодобрительно косившаяся на мой прикид, взглянула на меня с удивлением, но все же записала. И добавила, что мне повезло, юношеская группа занимается как раз сегодня, причем занятие через полчаса, и, вот я счастливчик, в ней есть свободные места. Я знаю!

Я заплатил за месяц вперед, окончательно спустив родительские сбережения, и меня представили Серпу.

Взгляд Сергея Петровича скользнул по мне, глаза расширились, и Серп отвернулся, но я успел заметить, как стала набухать припухлость у него между ног. Работает! Обычно у меня уходило минут десять на то, чтобы тренер разглядел во мне не просто какого-то парня, а сексуальное существо. А теперь это произошло сразу же. Вот и отлично!

Серпу было под тридцать. Я как-то подсчитывал, и у меня получилось двадцать семь. Совсем мальчик с точки зрения меня семидесятилетнего. Мужик ближе к старикам с точки зрения меня сегодняшнего.

Спортивную карьеру он завершил, так и не став чемпионом. Ему помешали его собственные размеры —  он был два метра ростом. Ему бы в баскетбол, а он в плаванье пошел! Худощавый, даже худосочный, далеко не качок, но при таком росте он все равно был настолько меня массивнее, шире и, конечно, мускулистее, что я и на самом деле чувствовал себя с ним ребенком. У него было симпатичное лицо, развитой торс пловца, узкий таз. И отличная задница — выпуклая, упругая. Наверное, такая задница тоже мешала набирать в воде скорость, но с точки зрения красоты она была идеальна. Увы, в мире, где пловцы бреют ноги, чтобы добраться до финиша на одну десятую секунды быстрее, сексапильный зад был непозволительной роскошью.

Сергей Петрович, как я знал после стольких циклов, проведенных в его объятиях, был женат, растил двух детей и совершенно точно имел опыт гомосексуальных отношений. Он отрицал, что спал с другими мужчинами, но ведь скрыть, что знаешь, что, когда и как делать, невозможно. Да и сравнительная легкость, с которой он велся на похотливых пассиков, вроде меня, говорила, что Серп не просто имеет опыт, но практикует, так сказать, вовсю. Некоторым барьером между нами вставал мой фиктивный возраст, Серп жался и сопротивлялся, довольно упорно отнекивался, но все же сдавался.

Я пошел в раздевалку и потратил все оставшееся время на то, чтобы стянуть с себя джинсы. Когда это, наконец, получилось, у меня было ощущение, будто я выбрался из-под трактора. Снова можно было дышать! Снова можно было свободно шевелиться! И боли больше не было!

Все дальнейшее было предсказуемо — кроме меня на занятие явилось три девочки и один пацан. На фоне этих сопливых детишек бросалось в глаза, что мне ну никак не может быть пятнадцать лет, но Серп вопросов не задавал. Мы некоторое время просто плавали туда-сюда, потом нас позвали на «берег», и мы стали «разминаться».

Рецепт для Серпа, обнаруженный мною давным-давно, был простым — несколько раз встать перед Сергеем Петровичем на мостик с прогибом назад, после занятия припереться в комнатку тренеров, где, кроме Сергея Петровича, никого сегодня уже больше не будет, и приняться разглядывать фотографии на стенах. Все! Просто и легко!

Вот я в качестве разминки и принялся раз за разом становиться на мостик. У меня то «получалось», то «не получалось», и Серп, как настоящий тренер, в какой-то момент стал, чтобы я не свалился, поддерживать меня за спину. Прямо перед ним оказывались полоски напряженных мышц на животе, длинные стройные ноги и, конечно, обтянутый мокрыми плавками возбужденный член, торчащий Сергею Петровичу прямо в лоб. И так раз за разом.

Я бы не выдержал.

Серп, конечно, тоже не выдержал. Занятие скомкалось, и он, отворачиваясь от всех, отпустил группу. На пятнадцать минут раньше, чем предполагалось. Детишки потопали в душевую, а я задержался, чтобы «поговорить о своих перспективах в спорте».

Мы прошли в тренерскую комнатку, крошечную, забитую всяким хламом. Я стал разглядывать снимки пловцов на стене, а фотографий этих там были сотни! Хватило бы на весь день! Некоторые, кстати,  весьма эротичные! Хоть дрочи на них!

Я постоянно спрашивал у Серпа, кто это, где проходили соревнования, чем они закончились. Тренер объяснял, сначала нехотя и скупо, довольно явственно смущаясь! Еще бы! Когда в комнатке с ним один на один настолько красивый сексапильный «пятнадцатилетний» мальчик, полуголый, в одних только мокрых плавках!

На четвертом снимке Серп приблизился ко мне сзади, довольно близко, и положил руку на плечо. Типа, по-дружески. Наставник делится с учеником накопленным опытом.

На седьмой фотографии я пригнулся, чтобы получше рассмотреть, что там запечатлено, а потом выпрямился, и ладонь Сергея Петровича оказалась у меня на спине. К десятому снимку она уже сползла к пояснице, к девятнадцатому несмело тронула мизинцем самую верхушку задницы, к двадцать четвертому проделала путь вниз и чуть вперед, и оказалась на боку на уровне зада, да так, что несколько пальцев несильно сжали самыми кончиками косточку таза впереди, а остальные тронули ямку на ягодице. Гугли "ceфaн рассказы" и читай больше.

Технически рассуждая, Сергей Петрович меня обнимал. За задницу обнимал! Впрочем, кто же в такой момент будет цепляться к техническим терминам!

Дальше произошел сбой, и соблазнение Серпа выбилось из графика. Еще шесть фотографий ничего нового не происходило. Наверное, я никак не мог избавиться от оставшегося после Никиты осадка на душе, и это как-то проявлялось в моем поведении.

На тридцать первой фотографии пальцы Сергея Петровича пришли в движение и стали легонько, чуть-чуть, едва заметно поглаживать ту самую ямку на ягодице. Я отморозился и сделал вид, что ничего особенного не происходит.

Серп понял, что мальчик не против, и заметно осмелел. Движения пальцев стали сильнее и размашистее. В конце концов, ладонь легла на ягодицу, полностью ее накрыв.

Через пять снимков я пригнулся, позволяя Серпу ощутить свой зад в движении.

Потом повернул к нему голову, и мои глаза оказались в десятке сантиметров от его бедер. Ткань на спортивных штанах разве что не трещала под напором члена. Сергей Петрович заметил мой взгляд, смутился и одернул руку.

Я выдал случайно найденную на третий или четвертый раз фразу:

— Похоже, я вам нравлюсь, Сергей Петрович... Как спортсмен.

Я разогнулся и продолжил «смотреть» фотографии.

— Столько красивых парней! — пробормотал я на очередном снимке. — Трудно, наверное, когда столько красивых парней, а девушек нет. Наверное, сильный был соблазн переспать друг с другом...

Ну все! Дальше я с Сергеем Петровичем в разглядывании фотографий никогда не заходил!

Не пришлось заходить и на этот раз. Серп с силой притянул меня к себе, сжал в обеих руках так, что вспомнились мои злосчастные джинсы, и принялся целовать меня в губы, сильно и страстно. И как всегда, при этом лихорадочно шептал: «Ты же хочешь! Ты же сам хочешь!». Я, повинуясь собственным фантазиям, обычно бормотал что-то невнятное, типа: «Сергей Петрович! Ну, Сергей Петрович! Ну что вы!». Трудно сказать почему, но меня это подстегивало.

Спустя еще несколько секунд Серп стал лихорадочно ощупывать мое тело. Жадные ладони летали по мне, а я только попискивал. И от удовольствия, и от боли — он,  противный такой, синяки оставлял! Но удовольствие, конечно, сильно перевешивало — приятно, когда тебя с таким вожделением тискает красивый мужчина!

Потом обе его руки скользнули мне в плавки, сначала сзади, потом спереди, и стали мять то, что там находится. Я, совершенно не играя, невольно стонал.

Когда его ладонь прошлась по моему члену в первый раз, я ощутил острое удовольствие, во второй — я весь напрягся, в третий — неожиданно для себя почувствовал, что кончаю.

Так быстро? Перевозбудился я с Никитой, что ли? Или джинсы те злосчастные так подействовали?

Сергей Петрович испуганно от меня отскочил, и мы с ним, как завороженные, замерли, наблюдая, как прыгает в плавках член, а по ткани стремительно растекается темное мокрое пятно. Когда на поверхности стали проступать белесые капли, я несмело поднял на мужчину взгляд. Расскaзы на сефaн точкa ру.

Я, вроде, и кончил, но никакого удовлетворения не получил. Серп бросил меня после первой же струи, и все дальнейшее происходило без всякой стимуляции. Но дело даже не в этом. Сергей Петрович от меня отскочил, будто от прокаженного, и это было мне неприятно...

Серп выглядел виноватым и растерянным. Твердый стержень в его штанах стал заметно опадать.

Мужчина подошел к раковине в углу комнаты и смыл с руки мою сперму. Потом повернулся и пробормотал, отводя глаза:

— Ну, давай, топай в душевую. Умойся. Уж извини. Так получилось. Иди, помалкивай там.

Быть изгнанным во второй раз за день! Это уж слишком! Что же это со мной! Что за паскудное невезение!

Секунду или две я всерьез размышлял, не уйти ли. Ну, не повезло! Ну, не получилось! Что поделаешь!

Однако я все же решил, что буду до конца доигрывать роль девственника. Я «растерянно» оттянул резинку на плавках и заглянул внутрь. Ну, понятно, размякший член, весь в поблескивающей сперме. Поднял глаза на Сергея Петровича. Тот смотрел на меня и молчал.

Не сгибая коленей, типа, страшась, что сперма растечется по ногам, я неуклюже доковылял до раковины. Подставил одну руку под струю воды. Потом вторую. Нерешительно оглянувшись на Серпа, стянул с себя плавки.

Сзади послышался едва слышный вздох. Еще бы! Такой красивый парень и абсолютно голый!

Я стал пригоршнями поливать низ живота водой и смывать сперму. На полу сразу же образовалась лужа, но мужчина ничего не сказал.

Ну хорошо! Я взял мыло и стал намыливать член с мошонкой.

Опять молчание.

Стал намыливать бок. Потом еще чуть сзади, как раз ту самую ямку на ягодице, которую ласкал Серп.

— Сергей Петрович... — сказал я еле слышно, запинаясь, отводя взгляд. Было бы здорово покраснеть, но такое по заказу не устроишь. — Помогите, пожалуйста...

И неуверенный взгляд мужчине в лицо. Кстати, лицо у него было еще более растерянное.

Серп сделал шаг ко мне. Замер на секунду, и я слегка очканул, что он все-таки меня прогонит, но тут же услышал следующий шаг. Еще через мгновение Сергей Петрович забрал у меня обмылок и стал им, только им, не касаясь руками, намыливать ягодицу. Я стоял неподвижно.

Потом движения стали более уверенными, и другую  половину попы Серп намыливал уже без всяких сомнений. А потом, вот она, сила моей красоты, отложил мыло и стал «мыть» меня рукой.

Его прикосновения завели меня сразу же. Мой верный член, даром, что только что кончил, тут же поднялся вверх.

Пальцы Сергея Петровича от этого зрелища дрогнули.

«Мытье» перешло в ласки. Сначала только задницы, потом и бороздки между ягодицами. Несколько раз Серп коснулся пальцем ануса, и я с легким испугом подумал, не собирается ли он трахнуть меня с мылом в качестве смазки — такие приколы весьма неприятны. К счастью, этого не случилось.

Мужчина пустил в ход вторую руку — чтобы «помыть» мне член. Прикосновения Серпа были осторожными. Он был готов в любое мгновение отступить, но я не возражал. Наоборот, прибалдел. Глаза сами закрылись, дыхание сбилось, мне пришлось упереться руками о раковину. От каждого движения мужской руки по телу разливалось такое удовольствие, что я боялся снова преждевременно кончить. Гугли "ceфaн рассказы" и читай больше.

Потом Серп смывал мыло, долго и тщательно. Конечно, ему приходилось касаться члена, яичек, задницы. И разводить ее половинки, чтобы мыла не осталось в бороздке.

— Ты что, это... ? — начал он говорить, глядя на мой анус. Замолчал. Потом все-таки сумел сформулировать полный вопрос: — У тебя есть опыт с парнями?

— Это тело никогда еще сексом не занималось, — пробормотал я. Фраза слишком витиеватая, и звучит неестественно, но зато предельно честная.

— Только сосал, что ли? — хмыкнул Сергей Петрович.

Я молчал. Я же все-таки скромник.

— Никогда бы не подумал, — еле слышно сказал Серп. — Обычно девственники ведут себя иначе...

— Я давно о вас думаю...

И снова это была чистейшая правда. В моем свернувшемся петлей времени, конечно.

Сергей Петрович хмыкнул, покачал головой и продолжил «смывание мыла». Пальцем в кишку он пока проникать не пытался. Все по поверхности, все очень скромненько.

Потом долго вытирал меня полотенцем, не скрывая, что на самом деле тискает меня. Я балдел, закрыв глаза и позволяя ему делать, что хочет. В конце концов, полотенце упало в огромную лужу на полу, но Серп этого не заметил.

Я оставался скромником и держал руки исключительно на плечах Сергея Петровича, а вот он все больше распалялся. Его руки скользили по мне, с силой стискивая тело, прижимая меня к себе так, что я вздохнуть не мог. По мне, где-то чуть повыше пупка, терся через спортивные штаны, едва не пробивая дырку в животе, твердый член.

Я сдерживал стоны. Все-таки нужно было играть девственника!

Серп стал вертеть мною, как игрушкой. При нашей разнице в росте это было делать легко.

Я почувствовал, что взмываю в воздух, что меня переворачивают вверх ногами, и тут же поворачивают боком вверх, еще спустя мгновение — спиной вверх, а потом — животом, и снова ногами вверх, прямо мошонкой к губам...

Серп жонглировал мною, как тряпичной куклой. Все, чего он хотел коснуться, что хотел поцеловать, он просто поднимал к себе. Я покорно болтался в воздухе, лишь иногда испуганно пытаясь уцепиться за что-нибудь — и каждое прикосновение к телу мужчины только  возбуждало меня еще больше. Член его я пока не трогал, знал, что Серпу это не понравится, но задницу щупал. Очень сексапильная задница!

Я оказался в воздухе в роли игрушки, которую тискают и целуют, а она лишь бессильно болтается в длинных руках, не в состоянии что-либо изменить. Да и совершенно не желая что-либо изменить! Эта минута была настолько сладостной, неповторимой, уникальной, что я балдел от нее гораздо больше, чем от оргазма. И возможна эта минута была только с Сергеем Петровичем — никто другой никогда такого со мной за полвека «там» и 817 дней «здесь» не делал!

Эта минута всегда заканчивалось раньше, чем я бы хотел. Мне так нравилось летать в воздухе в руках Серпа! Под его поцелуями и ласками! Невероятное наслаждение! Читай расcказы на cефaн точка pу.

Увы, я в какой-то момент я завис в объятиях Серпа, глазами на уровне его глаз, с болтающимися в воздухе ногами.

— Ты знаешь, как мужчины занимаются сексом?... — спросил Сергей Петрович и отвел глаза.

Я слегка кивнул. И тоже отвел взгляд. Эх, покраснеть бы!

— Один трахает другого в... — мужчина быстро посмотрел на меня и снова отвел взгляд. — В прямую кишку. Знаешь, что такое прямая кишка?

Я снова слегка кивнул. Даже если бы я на самом деле был пятнадцатилетним девственником, все равно, как бы я мог не знать, что такое прямая кишка?

— Это больно, — добавил Серп, все так же тщательно пряча глаза.

— Ладно, — прошептал я после приличествующей ситуации паузы.

Мужчина посмотрел на меня.

Я шмыгнул носом.

Ну, давай же, наконец! Не тяни!

Но Серп все тянул. В его глазах опять мелькнуло сомнение.

Я удивленно на него посмотрел. Ах да, еще должен быть разговор про презерватив! Типа, я не знал, что встречу тебя, у меня нет презерватива, если хочешь, отложим до другого раза...

Вместо этого, однако, Сергея Петровича потянуло на этические искания. Это в момент, когда он держал в своих руках самого красивого во всем мире парня! Совершенно голого!

— Ты маленький. Понимаешь? Нам нужно... Подождать... Несколько лет.

О том, что мне далеко не пятнадцать, я пока решил не говорить. Сказал, что то, что происходит между нами, касается только нас и должно остаться только между нами, что мы ведь оба этого хотим, а остальным об этом знать необязательно.

В общем, закончилось тем, что Серп опять меня поцеловал в губы, снова сильно и страстно. Я к этому моменту уже изнывал от желания настолько, что сам был готов его изнасиловать.

— И... понимаешь... я ведь не знал, что встречу тебя... — говорил мужчина тихо. — У меня нет с собой презерватива. Давай отложим до завтра? Заодно еще раз подумаешь...

— Не надо презерватива... — прошептал я.

И покраснел! Вот уж от себя не ожидал. Что-то в организме сработало, и я на самом деле покраснел!

Дальше все шло по стандартному сценарию. Серп стал меня целовать, с каждой секундой распаляясь все больше. Я и так висел в его руках, а тут он поднял меня еще выше и укусил за шею.  Не до крови, но вполне ощутимо. Как я знал, следы зубов на коже будут отчетливо видны.

Потом он стремительно потащил меня к столу. Как куклу, потащил! Смахнул с него все на пол и повалил меня сверху. Навалился всей тяжестью. Стал ласкать, целовать и покусывать все тело, снова и снова. Потом с силой раздвинул бедрами мои ноги.

Я знал, что будет дальше, и попытался немного повернуться, спасая яички, но Серп не дал мне такого шанса. Ударил в меня своим обалденным узким тазом, и удар пришелся прямо по яичкам. Я вскрикнул от боли и дернулся, и Сергей Петрович только тогда чуть сдвинулся в сторону.

Мужчина с силой прижимал меня к столу, наваливаясь всей своей тяжестью. Руки лихорадочно скользили по всему телу, губы целовали губы. Его бедра двигались, будто он уже меня трахал. Член через спортивные штаны ходил туда-сюда у меня между ног. Мой член соответственно терся о его живот. Читай расcказы нa cефaн точка ру.

Мне некуда было девать свисающие со столешницы широко разведенные ноги. Просто держать их на весу было неудобно, так что я, слегка отойдя от роли девственника, забросил их на Сергея Петровича, обхватив ими его поясницу. Заодно еще шире раскрылся, позволяя вжаться в себя совсем плотно.

Мужчина зарычал. Это мое движение его сильно подстегивало.

Теперь я тоже мог, пусть слегка, но двигаться, и стал извиваться под Серпом. Я терся о него всем своим телом, всей кожей. Это было удивительное ощущение — сильное тело, давящее на тебя сверху, пришпилившее тебя к столу, двигающееся, будто уже трахающее, а ты прижимаешься к нему сам, подаешься вверх, будто хочешь полностью слиться с ним.

Я, как всегда, упустил момент, когда Сергей Петрович потянулся к полу, чтобы поднять с него тюбик крема. Тяжелое тело приподнялось, позволяя дышать. Серп одной рукой открутил крышечку, выдавил крем на пальцы и отбросил тюбик.

Глядя мне в глаза, мужчина залез обмазанной кремом ладонью между моих ягодиц и стал осторожно давить одним пальцем на анус. Тело мое, пытаясь отстраниться, дернулось.

— Ты что, действительно девственник?

Я, совершенно прибалдевший, с трудом понимал, что он говорит. Лежал на столе голый, со вздыбленным членом, с широко раскинутыми в стороны ногами, с закрытыми глазами, и только тяжело дышал.

Дальше пошла обычная муть про «расслабься». Если бы в такой момент на самом деле можно было расслабиться! То есть, я, пассивный гей с полувековым стажем, конечно, знал, как нужно расслабляться, но заставить свое девственное тело расслабиться я не мог.

Сергей Петрович несколько раз пытался влезть пальцем в моей анус, и каждый раз я дергался, инстинктивно отстраняясь.

После полуминуты мучений палец, наконец, оказался у меня в заднице. Я аж выгнулся вверх, так это было приятно. Физически, конечно, эти ощущения скорее неприятны, но мой мозг воспринимал их как приятные, и я от удовольствия чуть не встал снова на тот самый мостик, с которого мы начинали.

Потом началась эпопея со вторым пальцем. Это было намного сложнее. Палец просто не влезал в  слишком узкое отверстие! Теперь уже было больно. Я крутился на столе, подставляясь, стараясь раскрыться еще шире, на самом деле пытаясь расслабиться. Я то и дело вскрикивал, дергался, мычал. Сергей Петрович говорил что-то успокаивающее и упорно повторял попытки. Несмотря на все мучения, боль и стыд, ощущения от всовывания второго пальца были просто потрясающими!

В конце концов мой анус все-таки расслабился. Мы с Серпом оба с облегчением вздохнули и замерли, позволяя прямой кишке привыкнуть. Время шло, а мой задний проход никак не мог свыкнуться, все сжимался, сильно, часто, стараясь вытолкнуть пальцы наружу.

— Господи, ты действительно девственник! — пробормотал, как всегда в этом месте, Сергей Петрович. Ищи через Яндeкc "сефaн рассказы" и читай без peгистрации.

Потом, когда моя прямая кишка, наконец, смирилась, мужчина стал прощупывать простату. Он свято верил в миф о том, что простата — это своеобразный клитор, а я, играющий невинность, не мог его остановить. Похоже, самого Сергея Петровича никогда не трахали, он никогда не был в роли пассива.

Около минуты Сергей Петрович маялся фигней, поглаживал подушечками пальцев простату и ожидая от меня ахов и охов. Я, конечно, что-то чувствовал, но, блин, неужели не очевидно, что это не клитор!

Наконец, стал вставлять третий палец. Тоже мучительно, но все-таки чуть легче, чем со вторым. Как-никак, анус уже расслабился. С тремя пальцами внутри я снова реально, совсем не играя, прибалдел. Отличное ощущение!

Сергей Петрович, упрямо поглаживая простату, свободной рукой приспустил свои штаны. Член у него был обычным, ни в коем случае не меньше, чем у других мужчин, но на фоне невероятного роста хозяина казался, чисто визуально, крошечным. Серп из-за этого сильно комплексовал, и поэтому выпускал его из штанов только в самый последний момент, так, чтобы мне не было видно.

Пальцы покинули мою прямую кишку, к анусу прижался кончик члена, я невольно напрягся, и твердый стержень стал входить внутрь. Я выгнулся от своих ощущений, от боли и от чувства наполненности, от растянутости и жжения, от отдающемся в члене давлении и от расходящемся по животу удовольствии.

Введя член наполовину, Сергей Петрович остановился. Поцеловал меня. Потом надавил и продвинул пенис еще немного. Опять замер. Серп искал моего взгляда, но я уже ничего не видел. Еще через секунду он засунул член до конца, и я почувствовал, как прижались к моей заднице его бедра.

— Ты как?

Я слабо улыбнулся.

Мужчина стал двигать пенисом у меня внутри. Медленно и осторожно. Я подавался ему навстречу, напрягая охватившие поясницу Сергея Петровича ноги. Он поглядывал на меня.

Потом, вдруг взял мою руку и поцеловал. Кисть. Запястье. Пальцы. Когда Серп сделал это в первый раз, я чуть все возбуждение не растерял. Теперь же это было привычно.

И вот теперь мужчина усилил движения. Он трахал меня резко и размашисто. Мое тело едва ли не подпрыгивало на столе, когда он ударял меня изнутри членом.

У меня глаза лезли на лоб, было довольно больно, а еще больше — непривычно. Хоть мой мозг и воспринимал все эти ощущения как удовольствие, тело  девственника никак не хотело со всем этим смириться. Было больно, крайне неприятно и очень стыдно, но я извивался под мужчиной, стараясь насаживаться на его член, двигаться в такт движениям. В какой-то момент наслаждение брало верх, и я улетал от кайфа. Становилось афигенно. Несмотря на все оговорки, афигенно.

Серп, как всегда, продержался недолго. Загнал в меня член на всю длину, навалился и замер. Я старался почувствовать хоть что-нибудь, но ничего не чувствовал. Лишь старался сжимать анус — уж не знаю, доставляло ли Сергею Петровичу это дополнительное удовольствие.

Наконец, мужчина расслабился, открыл глаза, поглядел на меня, не видя, и стал понемногу двигать членом туда-сюда. Я продолжал свои упражнения со сфинктером.

Серп пригнулся и поцеловал меня в губы. Стал медленно, глядя мне в глаза, выходить. И это тоже было здорово!

Потом Сергей Петрович повалился рядом со мной на стол. Поцеловал в ухо. Провел рукой по телу — от подбородка вниз, через грудь и живот, к члену. Наткнулся на торчащий стержень, и приподнялся, чтобы посмотреть.

— Ты не кончил? — прохрипел он.

— Ничего, — прошептал я.

Сергей Петрович без лишних слов пригнулся и взял мой член в рот.

Это была еще одна поразительная черта Серпа — он считал, что должен доставить мне удовольствие. Ему и в голову не приходило бросить пассива неудовлетворенным.

Минет Сергей Петрович делал великолепно. И я извивался под ним, постанывая совершенно искренне.

Я кончил тоже быстро, и мужчина проглотил все, с жадностью, с удовольствием...

* * *

Мы завернулись в полотенца и, по-заговорщицки скрываясь за углами и хихикая, пробежали по коридору до душевой. Отдельных кабинок там не было, просто большой общий зал, и я вынужден был принимать душ под взглядами многочисленных дядек. А с ними, конечно, творилось всеобщее помешательство — самый прекрасный юноша в мире голый стоит под струями воды! Они пожирали меня глазами, кто не скрываясь, кто хоть как-то пытаясь соблюсти приличия. Когда я появился, все эти посетители бассейна немедленно озаботились своей чистотой, и никто не вышел из душевой, пока не ушел я. К концу нашего эротического сеанса стояло у всех, что меня, признаюсь, радовало.

Серп рассвирепел, придя в бешенство от моего «поведения». Он считал, что я нарочно демонстрировал себя, чуть ли не флиртовал, чуть ли не напрашивался на групповое изнасилование.

Мы снова завернулись в полотенца и сделали вид, что идем в бассейн. Выскакивали в коридор и со всех ног побежали в тренерскую комнату.

Там Серп закрылся на ключ и набросился на меня, разъяренный и возбужденный. Он злился всерьез, но от этого еще сильнее меня хотел.

Сергей Петрович схватил меня, поднял в воздух и бросил о стену, с силой притиснув к ней всем своим телом. Что-то зло прошипел мне в лицо, я что-то неуверенно ответил, и уже через секунду мы целовались. Я бессильно болтался, пришпиленный, как букашка, а он жадно ласкал мое тело.

Потом стащил с меня полотенце и с силой вжался, резко, ударом вдавив пенис в мой живот. Я взвизгнул от  боли — твердым камнем члена да с такой силой в незащищенную кожу!

А потом начиналось нечто невероятное. Сергей Петрович трахал меня в живот. Его бедра с силой били меня, распластанного по стене, и наши животы и члены, прижатые друг к другу, терлись, доставляя особое, ни на что не похожее удовольствие.

И при этом Серп продолжал меня ощупывать, ласкать, тискать. И целовать. И ругать за то, что я вытворял в душе.

Это было просто невероятно!

Я, как всегда, кончил первым. Совершенно обалдевший, повис тряпкой, прижатой к стене.

Между нашими животами сразу же стало горячо и скользко, члены стали ходить гораздо свободнее, и, чтобы восстановить силу ощущений, Серп меня сдвинул вниз. Теперь головка его пениса ударяла меня под ребра. А мой пока ещe стоящий член то и дело попадал ему между ног, изливая остатки семени на мошонку и бедра. Гугли "ceфaн рассказы" и читай больше.

Сергей Петрович перестал ругаться, впился губами в мои губы, закрыл глаза и задвигался с удвоенной скоростью, больно вдалбливая свой член мне в печень.

И еще через десяток секунд кончил...

Мы сползли на пол, совершенно обессиленные. Я с исцарапанной о стену спиной, он — тщательно скрывая свой член под полотенцем...

* * *

Когда мы немного пришли в себя, Серп, отворачиваясь от меня, поспешно оделся. Неважно, что у него весь живот и ноги были в сперме. Ему так хотелось спрятать от меня свой пенис, что он предпочел испачкать одежду, но не дать мне шанса что-нибудь разглядеть.

Потом помыл меня над раковиной. Смазал какой-то фигней царапины на спине. Сходил в раздевалку за моей одеждой и принялся натягивать на меня джинсы. Шло с таким трудом, с таким скрипом, будто я за прошедшие несколько часов разжирел килограмм на сто.

Однако сам процесс, все эти бесконечные хватания меня за всякие места, нас возбудили. Причем довольно сильно.

Раздевать меня после стольких усилий мы не стали — удивительный пример того, как лень побеждает сексуальное желание!

Серп просто поднял меня к потолку, так что я с перепугу едва не завизжал, прижал меня моими царапинами к стене, и я заохал от жжения по всей спине. Пользуясь тем, что ширинка на моих джинсах все еще не была застегнута, он сдвинул резинку плавок вниз, вытащил член и взял его в рот.

Минет, когда третьим участником оральной оргии являются модельные зауженные джинсы, довольно своеобразен. Проклятые штаны давили мне на яйца так, что любое движение заставляло меня дергаться. Было неудобно, тесно, но настолько необычно, что я получил какой-то особый вид удовольствия! Мы благополучно добрались до финала, Серп проглотил все, что я в таких условиях смог выдать, опустил меня на пол, застегнул мне ширинку (и я снова подскочил от боли в яичках!), поправил на мне футболку и отправил домой.

— Заходи завтра! — пробормотал он на прощание. — Я тут буду с утра!

Если бы он знал, что у меня нет завтра...

С трудом ковыляя в своих жутких джинсах к ближайшей остановке, я ощущал себя совершенно выжатым. В буквальном смысле  этого слова затраханным. Болело все тело. И оно же вибрировало, звенело от полного, всепоглощающего удовлетворения. Эх, если бы можно было однажды то же самое проделать с Никитой!

Уже забравшись в автобус, я стал думать о беспечности Сергея Петровича. Он ведь только что отправил домой к родителям пацана, которому вроде как, по его словам пятнадцать лет! С засосами по всей шее и плечам, с ясно видимым среди них следом укуса, с синяками по всему животу, с расцарапанной спиной, со следами слюны и спермы на члене и трусах! И при этом добрый десяток всяких дядей видело, как этот пацанчик с Сергеем Петровичем в одном только полотенце пробрался в душевую, причем не из бассейна, а из коридора, а потом туда же убежал. Ну, а если этого мало, есть специальный подарок судебному эксперту — у парнишки в прямой кишке болтается несколько миллилитров спермы лично Сергея Петровича! Раcсказы на сeфан тoчка ру.

Хорошо, что я совершеннолетний! Хорошо, что я знаю, как прошмыгнуть мимо родителей и брата так, чтобы они ничего не заметили!

Однако если Серп на самом деле чудит с симпатичными посетителями бассейна, когда-нибудь доиграется!

818-й день сурка

Я, конечно, оделся не как-нибудь, но, все же, это была моя обычная одежда, из шкафа. Выглядела она как по мне, ну, на четверочку, облегала, но не слишком. Чтобы рассмотреть детали моего «устройства», нужно было прилагать фантазию и определенные усилия. О косметике тоже пришлось забыть. В общем, я пошел к Никите так, как обычно бегаю за угол, в хлебный.

Некоторые прохожие обоих полов, из тех, кто понимает, все так же оборачивались мне вслед, но ажиотажного внимания я уже не привлекал.

И Никита общался со мной совершенно спокойно, нормально.

Это хорошо, несомненно, но в наших отношениях я хотел как можно быстрее преодолеть ту грань, за которой Ник все-таки увидит во мне сексуальное существо. И я подолгу стоял у окна, позволяя Никитосу рассмотреть мой силуэт, торчал у книжных полок, подставляя лицо под солнечные лучи, вздыхал, бросая «незаметные» взгляды на Никиту.

Перелом произошел, когда я понял, что свет падает на меня так, что оттеняет торчащий член. Как всегда рядом с Ником, у меня стояло вовсю, и это было отлично видно через тонкую ткань летних брюк, купленных родителями где-то на барахолке (будто еще не появилась в мире одежда от «Dоlсе & Gаbbаnа»!). Я немного повернулся в одну сторону, в другую и замер со своими длиннющими стройными ногами, плотно прижатыми друг к другу, с вытянутыми по стойке «смирно» руками и прямой, как у модели на подиуме, спиной. Свет и тени сделали торчащий пенис рельефным настолько, что это было за гранью всякого приличия.

Никита сначала смотрел на меня спокойно, как всегда. Потом вдруг заметил и сильно смутился. Стрельнул глазами вниз, туда, где сходятся ноги (о, какие у меня сексапильные ноги!), и тут же отвел взгляд. Снова покосился на мой член, потом еще раз, еще, а потом уже стал смотреть в  том направлении чуть ли не ежесекундно. Посмотрит и тут же отвернется. И уже через секунду снова косится! Наш разговор стал понемногу замирать. То есть, мы, конечно, продолжали шпрехать, но уже без энтузиазма. Минут пять я наслаждался этими взглядами, а потом, ура и ура, я увидел, как Никитос покраснел! Он покраснел! Не слишком, не то, чтобы он стал пунцовым, но кровь определенно прилила к щекам.

Я применил еще один прием из своего арсенала — «случайно» заметил, куда он смотрит, изобразил смущение и поспешно согнулся, пряча член от Ника. И тут же сел, старательно нагибаясь вперед.

Никитос покраснел еще сильнее и стал смотреть в другую сторону. Возникла неловкая пауза — он потерял нить своих рассуждений, а я, типа, сгорал от стыда и потому молчал. Эх, вот сейчас бы и мне покраснеть! Увы... Читай расcказы нa cефaн точка ру.

Спустя несколько секунд, показавшихся нам вечностью, Ник снова заговорил. Что-то спросил о моей жизни. Я обрадовался и, старательно изображая растерянность, с запинками принялся рассказывать какую-то ничего не значащую фигню.

Обстановка оставалась напряженной еще минут десять, потом мы, вроде как, успокоились, и смогли более-менее вдумчиво перечитать скомканный монолог Фауста.

Спустя еще минут двадцать, когда, предположительно, мы оба уже позабыли о моем «конфузе», я (вот непоседа!) поднялся и подошел к окну. Смотрел я на улицу, а мои эрегированный член и задница были повернуты к Нику наиболее выигрышным способом — в профиль.

Никита засмущался сразу. Отвел взгляд, но, поскольку предполагалось, что я гляжу в окно, и куда он смотрит, не вижу, тут же снова уставился на меня. В упор! Расстояние между нами было два шага! И торчал мой пенис приблизительно на уровне его глаз! В общем, то, что надо!

Я представил, каким тоненьким силуэтом я сейчас выгляжу, как торчит из этого силуэта выпирающая пирамидка между ног, как с другой стороны шевелится, когда я переступаю с ноги на ногу, мячик моего упругого зада (как это сексуально!), и меня самого завело по полной. Член запрыгал, сокращаясь, и у Никиты явственно сбилось дыхание. Теперь в тексте Фауста путался не только я, но и Ник.

Мое сердце колотилось, дышать было трудно. Все тело скручивало от невыносимого желания.

— Смотри в книгу, если не помнишь, — сказал Никита хрипло и сглотнул.

Отвернулся.

Я сел рядом с ним и принялся вслух читать какой-то особенно трудный пассаж. Ник следил за текстом, склонившись над той же книгой. Я почувствовал, как мои волосы шевелит его дыхание, и сбился, не в силах издать ни звука. Попробовал снова, но Никита в этот момент снова выдохнул, и снова воздух коснулся моего виска.

— Что с тобой? — спросил Никита тихо.

Я повернул к нему лицо, и наши глаза оказались совсем рядом...

Мы замерли.

Невыносимо захотелось податься навстречу Нику и коснуться губами его губ...

Я себя остановил. Мы уже в этой ситуации были. Лезть с поцелуями оказалось плохой идеей.

Я сидел и смотрел на Никиту. Он смотрел на меня.

Потом лицо Ника дернулось, и парень отвел взгляд. Еще через  секунду встал, я увидел, насколько напряжен его член, но Никита в то же мгновение упал на диван, подальше от меня.

— Слушай, Артем, — пробормотал он хрипло и снова с шумом сглотнул. Покраснел. Опять покраснел! Стал теребить пальцами край собственной футболки. — Извини, но я... Я себя плохо чувствую... Понимаю, что подвожу тебя, но... Давай на этом закончим... Я не могу...

Вот тебе и раз! Лезешь целоваться — выгоняют! Не лезешь целоваться — опять выгоняют!

— Извини, — добавил он, тщательно отводя от меня взгляд.

Я медленно поднялся.

— Что случилось? — спросил я ошарашенно. Без всякой игры я на самом деле как-то совсем растерялся.

— Ты ни при чем, — все так же глядя в сторону, пробормотал Никита. — Это со мной какая-то фигня творится. Гугли "ceфaн рассказы" и читай больше.

Я никак не мог поверить в происходящее.

— Мне нужно отдохнуть! — добавил Ник совсем тихо.

— Никита... — прошептал я.

Но парень меня перебил:

— Извини...

819-й день сурка

Я сел рядом с Никитой и принялся вслух читать какой-то особенно трудный пассаж, и сразу же почувствовал его дыхание на своих волосах. Блин, а ведь это таки эротично!

Я невольно повернул к Никитосу лицо, и наши глаза встретились, но я немедленно, чтобы не смущать парня, отвел взгляд и уткнулся носом в книгу.

Ник пересел на диван, подальше от меня.

— Слушай, Артем, — пробормотал он...

Блин! Ну что не так! Я же не лез целоваться! Не смотрел на него длинным, полным обожания взглядом! Вел себя скромнее мышонка!

820-й день сурка

Я сел рядом с Ником, старательно стараясь не замечать, что там творится с его дыханием и моими волосами, но напряжение, то самое наэлектризованное эротикой напряжение между нами возникло мгновенно.

Не поднимать глаза! Не смотреть на Никиту! Читать! Читать, блин!

Я старательно произносил слова Фауста, пытаясь не думать о парне. Вообще не думать! Получалось плохо.

Я дочитал почти до конца страницы, когда услышал, как Ник вздохнул. Пошевелился. Судя по всему, пригладил свои собственные волосы, но я не смел не то, что взглянуть в его сторону, но даже на мгновение остановиться.

Вдруг Никита резко, одним движением, пересел на диван, подальше от меня.

Черт! Ну что же это такое!

Я продолжал читать, ожидая, что Ник вот-вот меня прогонит, но он молчал. Я же произносил слова Фауста, упорно, не останавливаясь, с нотками упрямства в голосе.

— Ты слишком уж разогнался, — сказал, наконец, Никитос. Сказал хрипло, напряженно. — Давай еще раз!

У меня отлегло от сердца.

Вот, значит, как надо себя вести, чтобы не оказаться за дверью!

Я взялся на второе действие. Наверное, не смог сдержать свою щенячью радость, потому что Никитос спросил:

— Что с тобой?

На что я искренне ответил, все так же боясь на него взглянуть:

— Ведь начало получаться!

Уж не знаю, о чем я говорил — о Фаусте или о Никите.

Потом мы разыгрывали пьесу в диалогах, и я позволил себе смотреть на Ника. Это не имело никаких негативных последствий.

Еще через полчаса я вновь стал заучивать монолог Фауста, склонился над книгой и к своему едва сдерживаемому ликованию услышал, как Ник зашевелился  на диване, устроился более расслабленно, а еще через несколько минут вернулся за стол и снова плюхнулся на стул рядом со мной, может быть чуть позади.

Я читал, а он смотрел на меня. Я видел это краем глаза и был просто счастлив! Правда, постоянно боялся выдать, что я все вижу. Наверное, Никита считал, что я ничего не замечаю, и изучал мое лицо, не отрываясь. Хорошо еще, что прыщи были с противоположной стороны!

Мне было в эти минуты так хорошо, что и думать не хотел ни о чем другом! Так бы сидеть рядом с Ником, чувствовать тепло его тела, чувствовать, что я ему небезразличен! Больше ничего не надо!

Эх, если бы у нас было завтра! И послезавтра! Если бы моя жизнь не была ограничена единственным днем!

Прошло довольно много времени. Никитос продолжал рассматривать мое лицо, думая о чем-то своем, практически не вмешиваясь в мои издевательства над немецкой речью. Я тщательно выговаривал всякую чушь и боялся пошевелиться, чтобы его не спугнуть.

В какой-то момент, все же, я почувствовал усталость. Слишком сильное напряжение, слишком много переживаний, слишком много стараний, слишком долго в одной позе, боясь даже глаза скосить. Пришлось сказать Нику, что мне нужен перерыв. Он тут же отодвинулся от меня и сделал вид, что кроме книги его ничего больше не интересует.

Я встал. С хрустом в спине разогнулся.

— Ого! — рассмеялся Никитос. — Самое время для растяжек!

Я снова разогнулся, действительно чувствуя, как разминаются затекшие мышцы. Не задумываясь о том, что делаю, поднял руки и потянулся, и вдруг увидел, как округлились глаза Никиты.

Черт! Как я только сразу не допер до этого! Действует на Серпа, может подействовать и на другое человеческое существо!

Вытянувшееся вверх тонкое тело, прекрасное и сексапильное! А уж тело у меня было именно прекрасным и именно сексапильным! Да еще и футболка задралась, и Нику стала видна полосочка голого живота, как раз с пупком и напрягшимися мышцами!

Мой успокоившийся было член тут же вскочил и с силой уперся в ткань брюк. И это тоже было видно — резкий переход от мягкой припухлости между ног к твердому стержню, оттопыривающему ширинку!

Никита сглотнул.

А я потянулся и с задранными вверх руками прогнулся назад. Торчащей прямо вперед пирамидкой в сторону Никиты.

Ник даже слегка отодвинулся, хоть между нами и было шага три, не меньше. Но не отвернулся.

Ах ты так! Я повернулся к Никитосу боком и сделал мостик с прогибом назад в лучших традициях наших с Серпом отношений!

Ник видел меня всего, разом, все тело, вытянувшееся, напрягшееся, от пяток до макушки! Длинные стройные ноги (ах, какие они у меня длинные!), тонкий живот, мячики ягодиц и торчащий вверх член! А футболка сползла еще больше, почти к подбородку, обнажив реберную дугу! И полосочки самих ребер! Блин, вот бы еще и сосок обнажился! Но, увы, ткань застряла в каких-то сантиметрах выше.

Дыхание Никиты сбилось. Он смотрел на меня большими глазами с расширившимися зрачками и не мигал.  Отлично! Самое время наброситься на меня и ну, например, зверски изнасиловать! Я даже могу подсказать несколько способов!

Ник сидел, не шевелясь, и не мог отвести от меня взгляда. Благо я, вроде как, не мог видеть, куда он смотрит.

Я постоял на мостике еще несколько секунд и ловко, упруго вскочил на ноги. И тут же снова вытянул руки вверх и прогнулся назад.

Никита вдруг резко отвернулся. Всем телом. Пересел так, чтобы сидеть ко мне спиной.

С моим полувековым опытом я вижу, когда мужчина меня хочет. Частое прерывающееся дыхание, расширенные зрачки, сглатывания, хриплый голос, постоянные попытки поправить волосы — куда уж красноречивее! А тут еще этот взгляд, то упирающийся в тебя, то прячущийся за книгой, то опять быстро-быстро исподтишка по тебе пробегающий! Раcсказы на сeфан тoчка ру.

— Никита, — проговорил я, не выдержав. Сел рядом с парнем. — Я...

Ник, наверное, почувствовал, что я хочу сказать. Даже девственник после всех этих часов сексуального напряжения понял бы это.

— Артем, — резко, с паническими нотками в голосе, перебил он меня. — Не отвлекайся! Давай еще раз второе действие!

Да, он действительно понял, что я хочу сказать! Невероятно! И испугался!

Я молчал, глядя на Никиту. Я не играл — мне было страшно. И в то же время меня обуревала такая надежда! А вдруг! А еще это желание, не дающее нормально дышать! И любовь... Любовь к этому тупице! Как он не может понять, что все глупые условности мира ничего не значат!

— Ну что застыл! — пробормотал Ник неуверенно. — Читай давай!

И тут же вскочил и отбежал от меня. Опять на диван!

Я глядел на него, чувствуя немыслимую смесь желания и любви. И еще немного понимания.

— Артем, прошу тебя... — вдруг решительно сказал Ник. — Я что-то переутомился...

И через несколько минут я вновь оказался за дверью!

821-й день сурка

Я повернулся к Никитосу боком и сделал мостик с прогибом назад. Вскочил на ноги. И тут же снова вытянул руки вверх и прогнулся назад.

Никита вдруг резко от меня отвернулся. Всем телом. Пересел так, чтобы сидеть ко мне спиной.

Дышал он часто, зрачки его были расширены, он часто сглатывал и поправлял волосы.

— Никита, — проговорил я. — Не хочешь выпить вина?

А что, отличная идея! В первый раз с Никитой мы трахнулись по пьяни. Может и теперь по пьяни трахнемся?

— Я вчера купил бутылку ко дню рождения брата, но забыл выложить, — продолжал я. — Хорошее вино, французское!

На самом деле я притащил с собой не только французское вино, но и вполне русскую водку.

Ник удивленно на меня посмотрел. Что-то изменилось в его лице, глаза застыли, поглаживания волос прекратилось.

— Я не пью, Артем, — сказал он довольно сухо.

Я покраснел. Когда нужно, никогда не краснею! А теперь прям залился краской!

— Но я думал...

— Давай лучше вернемся к Фаусту.

Что-то сломалось. Никита больше не смотрел на меня, но не потому, что хотел и пытался преодолеть свое желание. Он разговаривал со мной гораздо более формально. А еще через минут десять вдруг заявил:

— Уже вечер, скоро мои родители  придут, давай закругляться.

Я хотел было возмутиться: какой вечер, до вечера еще очень долго, но, взглянул на Никиту и понял, что он просто вновь выставляет меня за дверь.

Ну что с ним такое! Ведь пройдет совсем немного времени, и он напьется! И трахнет меня! А сейчас, видите ли, ни того, ни другого!

822-й день сурка

Никита пересел и отвернулся, но я-то видел, как он возбужден.

Я выпрямился и замер, глядя на Ника. Воцарившаяся в комнате тишина заставила парня оглянуться.

Я стоял, не двигаясь. Глядя строго в пол.

Никита слегка удивился и повернулся ко мне. Он был все так же возбужден, все так же боролся с собой, но при этом ему стало любопытно.

— Артем? — спросил он, видя, что я не шевелюсь.

Тогда я, не поднимая взгляда, поднял руку и медленно расстегнул ремень на своих брюках.

Ник с шумом сглотнул. Я не мог видеть, что с ним творится. Я не мог видеть, куда он смотрит. И все же, был уверен, что он не отводит от меня взгляда.

Я расстегнул молнию на ширинке. Потом спустил брюки, позволив им сползти на пол. Переступил через них.

— Артем! — несмело, тихо, как-то жалко пискнул Никита.

Я снял футболку. А потом, не останавливаясь, но так же медленно — трусы.

Выпрямился.

Несколько секунд ничего не происходило. Если, конечно, не считать дерганий моего торчащего вверх члена.

Потом Никита вдруг вскочил со своего дивана и, неуклюже хромая со своим гипсом, выбежал из комнаты. Я услышал, как хлопнула дверь в ванной.

Я, не одеваясь, поплелся за ним. В ванной было тихо, совсем тихо. Ник даже воду из крана не пустил.

— Никита! — несмело позвал я, приблизив губы к самой двери.

— Я... — голос раздался совсем рядом, будто Ник стоял у той же двери. — Я...

Никита замолчал.

Несколько секунд мы стояли, слушая тишину. Потом Ник пробормотал:

— Артем, ты... Я...

Новая пауза. Я не знал, что сказать. Мой член медленно, но верно проделывал путь от «вертикально вверх» до «вертикально вниз».

— Ты отличный парень и... — услышал я из-за двери, — ... симпатичный... Красивый... Очень... И я чувствую, что ты интересный человек и... и замечательный друг, но...

— Ник, все условности ничего не значат! — пробормотал я. — Все это касается только нас двоих! Это только ты и... и я...

Никита молчал.

Моя голова опустела, все хитроумные планы выветрились, сердце колотилось.

— Прошу тебя, — тихо сказал Ник, — дай мне немного прийти в себя... Только один вечер! Завтра... Да, завтра мы опять встретимся! Я приду на ваше представление! Гипс-гипсом, но ходить-то я могу! Ладно? Давай я... Завтра...

И он замолчал.

Он молчал там, за дверью ванной, пока я одевался, шел в прихожую, открывал замок на входной двери...

* * *

Я просидел в кафе, наверное, часа два. Пил кофе, ни о чем не думая. Просто смотрел перед собой и отхлебывал обжигающий напиток, чашку за чашкой.

Сменилась официантка. Сменились все посетители кафе. Ушла даже компания в костюмах и галстуках, которая упорно обсуждала что-то жутко трудное и прибыльное.

Я все сидел.

Потом расплатился, израсходовав  весь запас своих карманных денег...

* * *

Я свернул к слесарному ПТУ. Тьфу, колледжу технологий обработки металла!

Много циклов назад я там в скверике встретил Диму. Шел, наткнулся на него взглядом и, обалдев, остановился. Он показался мне в тот момент настолько красивым, что я аж замер с раскрытым ртом! Потом Димон надел очки, которые как раз протирал, сгорбился, будто сдулся, сжал под мышкой бесформенный портфель, и магия исчезла.

Диме, насколько я понимаю, было двадцать один — двадцать два года. И был он по-подростковому нескладный, худющий, неуверенный, весь в комплексах. Одет в мешок. Ну, не мешок, но выглядело это именно так. Причесывался последний раз в школе. Короче, беспросветный ботан. Раcсказы на сeфан тoчка ру.

Он зашел в тот самый колледж, который на самом деле был ПТУ, и я последовал за ним. Слегка удивился, конечно, потому что такому парню точно нечего делать среди будущих слесарей.

Меня немедленно остановил охранник.

— Студенческий!

Я тогда замялся, не зная, что ответить.

— Что-то я тебя не помню, — продолжал мужик. — Ты вообще где учишься?

На доске объявлений напротив весело расписание. Я углядел на нем надпись «Группа ДКУ 40» и тут же сказал:

— В ДКУ 40!

— Да? — теперь охранник удивился совсем искренне. — На последнем курсе? Не может быть! Тебе сколько лет?

— Двадцать один! — выпалил я слишком быстро и только теперь осознал, что понятия не имею, в каком возрасте учатся на последнем курсе в ПТУ.

— Да? — повторил мужик, глядя на меня. — Ну... Ладно, но в следующий раз не пущу!

Через этот или похожий диалог приходилось проходить каждый раз, когда я «охотился» на Диму.

Выяснилось, что этот парень явился в ПТУ не учиться, а учить. Неуверенно протиснулся в какой-то класс, остановился у доски и стал тихо, отводя взгляд, просить тишины. Я же уселся за первый стол, и никто меня оттуда не погнал. К концу занятия, которое оказалось уроком литературы, я выяснил, что мой Димка — практикант-четверокурсник из педуниверситета. Мужчина и вдруг учитель литературы! Ну, не ботан ли?

Он совершенно не запоминал людей, даже тех, кто сидел прямо перед ним. Наверное, просто стеснялся на них смотреть...

Я, насидевшись в кафе и нагулявших по городу, поперся в колледж. Две минуты ушло на пререкания с охранником, еще минута — чтобы подняться на третий этаж.

В классе был, как всегда в это время четвертого сентября, только сам Дима. В полном одиночестве. Наедине со стопкой тетрадок. Эта картина всякий раз будила во мне воспоминания о седьмом классе, когда я чем-то провинился, и меня оставили в качестве наказания в школе после уроков.

Я уселся за один из столов. Уставился на Диму прямым, откровенным взглядом. А он, вот уж закомплексованное существо, еще несколько минут делал вид, что меня не замечает.

— Вы хотите со мной поговорить? — наконец, спросил он. — Вы из какой группы? Учебный год только начался, и я еще не всех запомнил.

Ну да! Не всех! Уверен, он, и закончив здесь практику, никого узнавать не будет!

Мы тут же выяснили, что  я однокурсник Димона и тоже прохожу в этом колледже практику. На несмелый вопрос, разве на его потоке есть еще парни, я изобразил сначала изумление, а потом и оскорбленное достоинство...

А как я оказался на практике именно здесь? Я отвечал, что мне хотелось быть с ним, с Димой.

В этом месте Димон понял, что разговор сворачивает в какую-то странную, непонятную сторону, и умолк. Даже вернулся к проверке тетрадок.

Затем мы выясняли, что никакого особого дела у меня сейчас нет. И темы для разговора с ним, с Димоном, у меня тоже особой нет. Я просто пришел посидеть с ним.

Через полчаса он уже знал, что я влюбился в одно человека и теперь страдаю. Хожу вот неприкаянный. Ищу человеческого общества. Тот человек такой красивый, такой притягательный, я его очень хочу (мы, мужики, ведь можем так говорить?), а он меня не замечает.

— Так подойди к ней и признайся! — пробормотал Дима с видом знатока женских душ, что выглядело смешно, поскольку он был полным и стопроцентным девственником.

Я в ответ признался, что влюбился не в «нее», а в «него». Ну, так получилось. Дима удивился, но педагог взял в нем верх, и он мне долго объяснял, что ничего плохого в этом нет, что светлое чувство прекрасно вне зависимости и так далее...

Я напомнил, что главная беда не в том, что я влюбился в парня, а в том, что предмет моей страсти меня не замечает. И красноречиво умолк, глядя на Диму. Тут даже он начал догадываться. Смутился, отвел взгляд, заерзал.

Разговор не клеился, но я продолжал давить, рассказывая, какой красивый и желанный мой «предмет», и как мне обидно, что он меня не видит.

Наконец, начал сокрушенно спрашивать, не потому ли меня тот парень игнорирует, что я урод? Как вежливый человек Димон ответил, что все строго наоборот, я симпатичный. Тут он невольно ко мне присмотрелся, и таки убедился, что я таки действительно красив, как ангел. По его лицу было видно, что он совсем от себя не ожидал, что вдруг разглядит красоту другого мужчины.

Я спросил, неужели моему «предмету» было бы противно меня поцеловать. Вот ты, Дима, посмотри на меня! Тебе было бы противно меня поцеловать? Парень совсем растерялся и замолчал, но было очевидно, что он себе представляет, как меня целует. Позже он мне будет рассказывать, что подумал о сексе со мной, конечно, чисто теоретически, именно в этот момент.

Дима теперь был не в состоянии проверять свои тетради. И обрадованно схватился за этот повод, чтобы от меня сбежать. А я тут же рассказал, что живу рядом с ним. Благо, за столько раз я его район знал назубок. Димон совсем потерялся, не смог придумать, что можно противопоставить моему наезду, и через пять минут оказался со мной в одном троллейбусе.

Мы сидели в одном ряду, я всю дорогу прижимался к нему бедром, а Димон откровенно страдал — его привычный мир рушился.

Пока мы шли к  подъезду, я наслаждался картиной, откровеннее которой даже представить себе было сложно — у Димы стояло, причем стояло изо всех сил, а он, вот девственная душа, даже не догадывался, что это видно всем вокруг.

Потом я напросился к нему «на чай». Он понимал, что впускать меня к себе нельзя, но и дать настоящий отпор стеснялся.

В коридоре, едва захлопнулась дверь, я прижался к стене и, отводя взгляд, спросил, думает ли он до сих пор, что я не урод. Он что-то пробормотал в ответ. Я снова спросил: действительно ли меня можно захотеть поцеловать? Он потерянно кивнул. Следующий вопрос: ты, Дима, можешь себе представить, как целуешь меня? Он ничего определенного выдавить из себя не смог.

Дальше все было просто, проверено и обкатано. Читай расcказы нa cефaн точка ру.

— Поцелуй меня, — проговорил я тихо и прикрыл глаза.

Дима в замешательстве пригнулся и чмокнул мою щеку. Наверное, просто потому, что не знал, как отказаться. Ну, типа неудобно, человек попросил!

Я тут же его снова попросил. Поцелуй в губы!

Дима чмокнул меня в губы.

Я снова попросил. Поцелуй меня по-настоящему!

И вот тут Дима впился губами в мои губы. Теперь уже, похоже, не потому, что я на него наехал, а потому что распробовал.

Вот и все! От знакомства до первого поцелуя — два часа! Ну, не круто?

Дима потихоньку ловил кайф. Это чувствовалось по его дыханию. Потом оторвался от меня, но я тут же вернул его обратно:

— Еще!

Он снова впился в меня поцелуем. Когда ему опять не хватило воздуха, я начал приводить его в порядок. Для начала снял очки. У него ведь пропорциональное, вполне симпатичное лицо. А в таких очках получается одно уродство!

Дима не возражал. А когда я сказал «Еще!», снова стал меня целовать.

Пока все происходило на детском расстоянии, будто пятилетние карапузы в песочнице целуются. Однако после шестого или седьмого «Еще!», он, вроде как, решился меня обнять. Другими словами, сжал ладонями мои локти.

Эти девственники! Локти! Ничего себе обнимашки!

Впрочем, было в этом что-то трогательное...

При очередном поцелуе я положил ладони на его плечи. Волей-неволей ему пришлось опустить свои руки мне на поясницу. И, похоже, ощущение живого тела в ладонях совсем выбило его из колеи — оторвавшись от меня, Дима стал что-то говорить о том, как давно он обо мне думал, мечтал, но никак не находил в себе силы подойти.

Вот врун несчастный! И этот поток лжи лился на меня каждый раз!

Я, в свою очередь, говорил то же самое — ты такой красивый, а они, красивые, такие заносчивые, и я так боялся с тобой заговорить! И так далее по накатанной мелодраматической дорожке. Только в фильмах в конце этой дорожки слезы, а у нас...

Я взял его ладонь и медленно, так, чтобы он, негодяй, задохнулся, провел ею по своему животу вниз. Димины глаза округлились, целовать меня он забыл, глядел ошалело, но не сопротивлялся. А потом сглотнул — как раз в тот момент, когда кончики пальцев коснулись самой верхушки члена.

— Поцелуй меня! — прошептал я,  старательно отводя глаза и подталкивая его ладонь еще ниже.

Он испугался ощущения члена, одернул руку, но я дал нашему девственнику возможность реабилитироваться и ничего не стал делать. Стоял с опущенными глазами и ждал. И все возвращалось — и губы, и ладонь.

Несколько минут (минут!) Дима просто держал руку у меня на ширинке, а я терпел его медлительность, ловя мазохистский кайф от совращения невинного дитятии обслюнявливания моих губ.

Потом начались легкие поглаживания, становившиеся все более размашистыми и сильными — но тоже крайне медленно. От легкого прикосновения неподвижной руки до сжимаемого всей пятерней члена — минут пять, не меньше! За это время он обжевал мне губы так, что они стали болеть. Но было приятно, мне нравилась его неопытность.

Когда движения Димы у меня между ног стали уж совсем грубыми, я, не отрывая свои губы от его, взял эту обезумевшую руку. Она сразу обмякла, совершенно не сопротивляясь. Глаза парня испуганно уставились на меня. Наверное, он подумал, что сделал что-то не так. Я же медленно повел его ладонь вверх, под футболку, по ставшей чувствительной коже живота, по ребрам, к одному из сосков. И там оставил.

Все повторилось — нерешительное, легкое касание без движений, потом робкие попытки двинуть пальцы туда-сюда и, наконец, лихорадочное тискание всего, что можно обнаружить у парня под футболкой.

Еще через некоторое время (а прошло уже, наверное, добрых полчаса после первого поцелуя), я еле слышно, «смущаясь» и «сгорая от стыда», попросил, чтобы он снял с меня эту самую футболку. Дима нерешительно потянул за ткань, и я поднял руки, чтобы ему было удобнее. Деваться Димону было некуда, и через секунду я остался по пояс голый.

Тут инстинкты взяли свое, и парень начал целовать меня с новой силой — губы, шею, плечи, ямочки над ключицей. А еще через мгновение прижался ко мне всем телом, реально распластав меня по стене в своей прихожей. Я почувствовал его твердый член, худое твердое тело, многочисленные торчащие кости и невольно застонал. Мне это на самом деле нравилось, без всякой игры.

Теперь уже руки Димки сами порхали по мне, а губы, не отрываясь, целовали все подряд — от ушей до пупка.

На мгновение вынырнув из эротической пелены, уже окутывавшей меня, я стал расстегивать пуговицы на его уродской рубашке. Дима, как всегда, смутился — он стеснялся всего в своей внешности, даже одежды. Впрочем, я бы тоже стеснялся. Лучше ходить голым, чем надевать, гм, это!

Когда и он оказался голым по пояс, из гусеницы выпорхнула бабочка. Теперь, без старушечьих очков, без рубашки и дедушкиной майки, поверивший, что красивый парень (в смысле, я!) на самом деле позволяет ему себя целовать и тискать, Дима был великолепен. Его худоба была настолько гармоничной, пропорциональной, что он на самом деле казался сексапильным. Мне его реально хотелось!

Еще некоторое время я позволял Диме обцеловывать и зажимать себя. Потом взял одну из лихорадочно снующих по мне рук и провел ею по своей заднице. Парень стал послушно тискать  попу. Даже позволил себе несколько раз схватить мой зад обеими руками. А потом (какая все-таки у нас развращенная молодежь!) сам, без моей подсказки, схватил в одну ладонь член, а в другую — ягодицу, и навалился из всех сил, так, будто хотел проломить мною стену в прихожей.

Инстинкты, гормоны и доступ к интернету! Вот корень такого ужасного поведения двадцатидвухлетних девственников!

Дима настолько распоясался, что полез всей пятерней мне в штаны. Не расстегивая, сунул ладонь под ремень и коснулся голого члена. Мы оба вздрогнули — я от удовольствия, он — от переизбытка ощущений. Слегка отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза — то ли извиниться, то ли проверить, как я все это воспринимаю.

— Мне можно у тебя принять душ? — тут же спросил я шепотом.

Дима послушно отступил на шаг. Он тяжело дышал, был весь в красных пятнах.

Я снял, довольно театрально, надо признаться, брюки. Поглядел на Димона, а глаза у него были круглые, а рот был открыт, и потянул за резинку трусов. Повозился, конечно, немного, но совсем уж спектакли устраивать не стал, и, не затягивая, стянул и их.

Выпрямился голый. «Несмело» посмотрел на Диму. Он молчал, как партизан, но я отлично видел, насколько сильно его вставило. Грудь его ходила ходуном.

Дальше снова все было предсказуемо. Я принимал душ, он топтался на пороге ванной — вроде как условности требовали, чтобы он закрыл дверь и не подглядывал, но, с другой стороны, уходить ему не хотелось совсем.

Я попросил его раздеться. Он смутился. Я молча ждал, глядя прямо на него. По мне стекали многочисленные струи воды, сам я, как известно, красив, как бог, и эта комбинация Диму таки пробила — он разделся. Долго мялся с трусами, поглядывал на меня, а я все ждал. Наконец, он как-то уговорил себя и снял их.

Теперь Дима был по-настоящему красивым! Именно таким, каким я его впервые увидел! Да, дохляк, но все в его худющем теле соединялось так пропорционально, так гармонично, что вместе получалось реально красиво. Особенно мне нравился его член, ровный, торчащий вертикально вверх, прыгающий от желания.

— Я тебя хочу, Дима, — сказал я искренне.

Он не знал, что с этим делать. Замер в растерянности.

Я из чистого садизма несколько секунд после этой фразы просто на него смотрел. Ну, Димон, быстренько догадайся, чего от тебя ждут, когда говорят: «Я тебя хочу»! Потом пригласил залезть ко мне под душ. Он полез. Ну и молодец!

Я поставил Диму под струи горячей воды, стал касаться его мокрой кожи, и он вскоре пришел в себя настолько, что стал касаться моей мокрой кожи в ответ. Мы целовались, и каждый поцелуй имел привкус воды.

Ну а потом, когда дальше тянуть было уже совсем невмоготу, я классическим движением встал перед Димоном на колени и взял его член в рот. Замечательный член — очень твердый, длинный, горячий, прыгающий от желания, красивый. Нет, конечно, не сравнится ни с моим членом, ни, тем более, с членом Никиты, но явно покруче  пениса Серпа!

Я коснулся губами головки, пропустил ее по языку вглубь рта и сжал. Какой вкус! Я понимал, что вкус у члена ну никак не может отличаться только от того, что у мужчины нет опыта, и все же... Димин пенис имеет вкус девственности!

Я знал, что произойдет дальше, поэтому особенно не старался. Собственно, совсем не старался. После двух движений, Дима кончил, залив в мой рот цистерну спермы.

Семя у него было без какого-либо особого вкуса. Просто горячая слизистая жидкость. Наверное, это вновь сказывалась невинность Димона.

Не знаю, считается ли минет потерей девственности, но ведь парень кончил, занимаясь сексом с другим человеком! Значит, таки ее потерял! Стал мужчиной!

Вид у Димы был ошалевший. Стоял неподвижно, не издавая ни звука, неотрывно глядя на меня, и струи душа смывали остатки спермы с его члена.

Я поднялся. Провел ладонью по его щеке. Очень хотелось поцеловать Димона, но я не знал, как он отреагирует на вкус собственного семени на моих губах, поэтому просто вылез из ванной, взял в шкафчике запечатанную зубную щетку и тюбик с пастой. Моя наглость осталась безнаказанной, а возможно и незамеченной.

Все так же неподвижно, не шевелясь, молча, Дима смотрел на меня. А я, голый, зная, как особенно красиво, невероятно красиво, немыслимо красиво я выгляжу в профиль, согнулся над раковиной и принялся чистить зубы.

Думаю, особого удовольствия от своего первого «настоящего» оргазма Дима не получил — кончил он слишком быстро, слишком неожиданно, не успев осознать, что происходит. Думаю, его шок объяснялся не столько неземным наслаждением, которого он все равно не испытал, а самим фактом того, что случилось.

Я закончил с зубами и выпрямился, глядя на моего голого мужчину, неподвижно замершего под душем. Трудно чувствовать себя пассивом, и глядеть на человека старше тебя, предположительно актива, которого в сексе нужно буквально во всем вести за собой за ручку. Происходит небольшой сбой сознания. Но даже это в Диме мне нравилось!

Впрочем, именно сегодня я почему-то вспомнил, что и сам-то потерял девственность отнюдь не в нежном возрасте. Мне было почти двадцать, когда Никита меня трахнул. И не будь Ника, ходить бы мне с моей невинностью, скорее всего, еще долго.

Мысли закрутились вокруг Никитоса, снова появилось ощущение печали, и мне пришлось прилагать усилия, чтобы заставить себя вернуться обратно в ванную Димона.

Я выпрямился, поставил ставшую «моей» щетку в стаканчик, закрутил воду в раковине. Посмотрел на Диму. Тот так до сих пор и не пошевелился.

Я протянул руку и выключил его душ.

Дима посмотрел на меня так, будто только сейчас заметил. Глянул вниз, на свой член. Тот, кстати, не упал, но это и не странно для девственника после первого оргазма.

С моей помощью, все с тем же ошалевшим выражением лица вылез из ванной. Постоял немного, не зная, что делать. Снял с вешалки полотенце и протянул мне.

Я вместо того, чтобы вытирать себя, принялся вытирать его. Медленно, скорее лаская.

Дима удивился. И это удивление сумело вывести его  из того состояния, в котором он находился.

— Спасибо, — пробормотал он.

— Ну, тебя вытирать — одно удовольствие, так что не стоит, — ответил я.

— Я о другом.

— За другое не благодарят, — буркнул я.

— А я благодарю! — энергично бросил Дима, резко развернулся и с силой прижал меня к себе. Поцеловал в губы. — Я хочу сделать то же самое! Тебе!

Вот разговор не мальчика, а гей-актива!

Я же, как и положено настоящему пассиву, потупился и ничего не сказал.

Дима, наверняка чувствуя себя мачо во время оргии, потянул меня за собой в комнату. Родители снимали для него совершенно убитую хрущевку, так что наше перемещение на диван сопровождалось целым оркестром скрипов, тресков и визжания дверных петель. Раcсказы на сeфан тoчка ру.

Димон сел, я остался стоять. Самым естественным образом мой торчащий член оказался прямо перед ртом парня. Ну Димон с энтузиазмом его и заглотил. По неопытности сразу на всю глубину. Поперхнулся, закашлялся, причем до слез в глазах закашлялся. Так, что его согнуло.

Ну, этот репертуар был для меня не в диковинку. Я сходил на кухню и вернулся со стаканом воды.

— Спасибо, — сказал Дима, делая глоток. Вежливый! Ну и молодец, что вежливый. С ангелами, которые дарят тебе себя, нужно быть вежливым. — Извини.

Он уставился на мой член, не понимая, что теперь делать.

Я уселся на его колени — лицом к лицу, широко раздвинув ноги, сжав между ними его тело, обняв его за шею. Впился губами в губы.

Мы провели некоторое время, целуясь. Мое тело было прямо под руками Димы, и он догадался дать им волю.

Потом я упал на диван, вывернувшись так, чтобы Дима оказался на мне. Кости, весь миллион торчащих твердых костей, все острые выступы, впились в меня, и я не удержался от стона — в основном, боли, но и немного удовольствия. Почувствовать на себе тело Димона, все тело, разом, было приятно. И боль казалась удачным дополнением к этому удовольствию — вроде соль в еде.

Я закрыл глаза и отдался — ощущениям, которые дарили мне руки Димы, ощущениям, которые дарили мне мои руки. Ласкал острые наконечники плечей, твердые крылья лопаток, стиральную доску ребер, шипы позвонков, мячики худеньких ягодиц. А парень целовал меня, и его тело невольно двигалось по мне, доставляя своей твердостью новое удовольствие и новую боль.

Все это происходило у нас с Димой далеко не в первый раз, и я в который раз удивлялся, что все это мне может нравиться. Меня ведь никогда не тянуло к дистрофанам. Не люблю ни качков, ни откровенных доходяг. Но в Димоне эта худоба была настолько гармонична, настолько красива, что я ею невольно восхищаться. Он был единственным, но ярким и невероятно сексапильным исключением из правила! Наверное, есть люди, которые созданы быть дистрофанами. Именно в таком виде они прекрасны! Именно в своей невероятной худобе они и способны вызывать сильнейшее сексуальное желание! Подкачай такой человек мышцы, и магия пропадет. Станет его тело, может, более привычным на ощупь, но потеряет очарование, перестанет быть столь  притягательным.

Получив опыт с Димой, пораженный своей тягой к нему, я здесь, в петле времени, соблазнил парочку таких же доходяг. Удовольствия не получил никакого. Скорее наоборот. А вот Димоном я всякий раз наслаждался!

Минут через пять лихорадочных зажиманий и поцелуев всего подряд парень сполз с меня на пол, на колени, и сделал вторую попытку мне отсосать. Коснулся губами головки члена, осторожно, легонько, и ничего плохого не случилось. Прикоснулся снова, смелее, и снова прокатило. И тогда он опять вознамерился заглотнуть весь пенис. Пришлось вмешаться.

— Может, я как-то не так устроен, — пробормотал я тихо, тщательно «смущаясь», — но поцелуи здесь, у основания, мне... Ну... Особого удовольствия не дают. А вот когда ты целуешь... э-э-э... головку... Может, корень... рукой? Читай расcказы нa cефaн точка ру.

С ботаном что хорошо? Что он все понимает с первого раза.

Головка моего члена погрузилась в рот Димона, основание члена охватили длинные худющие пальцы, и я снова закрыл глаза от удовольствия. Жаль только, что парень в буквальном смысле этого слова сосал. Обхватил пенис губами и делал сосательные движения. Ох уж эта наивность девственников!

Я стал слегка двигать бедрами, чтобы головка все-таки хоть немного терлась о язык. Волны наслаждения разливались по всему телу, я отдавался им, лишь иногда морщась, когда Дима своими неумелыми движениями причинял мне боль.

Я вдруг представил, что это Никита сосет мне сейчас, и одной этой мысли оказалось достаточно, чтобы все мои ощущения взлетели, вспыхнули, расцветились, взорвались, усилились стократ. Едва я вспомнил о Нике, меня пронзило острое удовольствие, все мое тело напряглось, в меня впились копья наслаждения, и меня, будто океанской волной, накрыло оргазмом. Я, как тот девственник, не продержался и минуты!

Наверняка струи спермы, неожиданные, сильные, обильные, должны были испугать Диму, но я этого не видел. Я был вместе с Никитой, деля свое удовольствие с тем единственным человеком, которого любил...

Когда я пришел в себя, Дима сидел рядом со мной на диване. Одной рукой он мягко, нежно ласкал мое тело, во второй держал тот самый стакан воды — теперь уже пустой.

Я вдруг испугался, что в исступлении мог выкрикнуть имя Никиты.

— Как ты? — осторожно спросил я.

— Я тебя люблю! — прошептал Дима.

Дальше последовали обычные сопли девственника — я тебя люблю, всегда буду любить, мне нужен только ты, я не смогу жить без тебя, оставайся со мной навсегда.

Я слушал, все еще нежась в объятиях послеоргазменного удовлетворения.

Когда Димон стал повторяться, я притянул его к себе, и мы поцеловались.

— Теперь ты уйдешь? — спросил парень.

Он всегда это спрашивал. Наверное, искренне считал, что после одного оргазма люди разбегаются.

Я сильнее сжал ладонями его затылок, и снова впился губами в его губы...

Потом мы лежали на диване. Рядом, прижавшись, о чем-то тихо разговаривая. Глаза Димы светились счастьем, он безотрывно смотрел на меня, то и дело целуя то нос, то щеки, то веки.

Потом я задремал...

Я спал, наверное, всего несколько минут, но, когда я проснулся, Димы рядом не было, зато на кухне гремела посуда.  За столько раз я уже знал, что Дима, одевшись в нечто, что он называл «домашней» одеждой, варил нам чай и резал бутерброды — не замысловатые сэндвичи, которые так любил Никита, а простые ломтики черного хлеба с кружками дешевой колбасы.

Я вышел в коридор, отыскал в груде одежды трусы и натянул их на себя. Сверху набросил футболку. Вроде и не нагой, и все равно смотрится весьма откровенно — длинные стройные ноги, как были голыми, выставленными напоказ, так и остались, футболка их только еще больше подчеркивала, а в трусах было отлично видно стоящий член. Именно то, что нужно, чтобы девственник потерял голову от одного моего вида.

Дима и потерял. Замер с чайником в руке, в восхищении глядя на меня. Ищи через Яндeкc "сефaн рассказы" и читай без peгистрации.

— Я... — сказал он. — Как могло случиться, что... Такой красивый парень... И вдруг я...

— Ты себя недооцениваешь.

Когда чай был разлит по кружкам, и мы уселись на стулья, я, как всегда в этот момент, изобразил, будто мне в голову только что пришла новая идея. Предложил Диме подняться. Он встал, оказавшись прямо передо мной.

Я приспустил его спортивные штаны с трусами до колен и несколько секунд любовался худющим плоским животом с проступающими мышцами и тонкой дорожкой волосков от глубокого пупка вниз. Провел рукой по торчащими костям. Понюхал твердокаменный член, прыгавший у меня прямо перед носом. Дима смутился, хотел отпрыгнуть назад, но я его удержал. Чего там смущаться? Димон пах, как пахнет любой юноша, только что принимавший душ — то есть, практически никак.

Потом я сделал небольшой глоток из кружки, подержал горячий чай во рту, проглотил и взял Димин член в рот. Димон вскрикнул, вскрикнул в голос, именно вскрикнул, а не застонал. Вздрогнул всем телом. Его глаза сделались огромными.

Я сделал новый глоток чая. Сжал головку пениса между горячим языком и небом. Пропустил между зубами и горячей щекой.

Новый глоток чая, новый вскрик, чуть тише. И дрожь всего тела.

Я знал по опыту, какое это неожиданно яркое и ни с чем не сравнимое ощущение. Диме и обычных минетов еще по-настоящему никогда не делали, а тут такое!

Парень напрягался, извивался, то поднимался на цыпочки, то приседал, рычал, стонал, вскрикивал, его глаза то закрывались, то широко открывались. Руки от избытка ощущений то и дело взмывали в воздух.

Я знал, что то, что я делаю, иначе, как пыткой, не назовешь. Конечно, пыткой наслаждением. Дима был на грани оргазма, но кончить никак не мог, а горячий рот снова и снова сжимал его член.

Я допил чай в своей кружке, и я без всякого зазрения совести взял Димину.

Вся затея с горячим ртом была моей полнейшей импровизацией, я такого Димону никогда еще не делал. В этом месте я ему просто отсасывал. Сегодня же мне почему-то захотелось сделать Димке что-то необычайное, пусть даже ему и не с чем сравнивать.

Уже под самый конец руки парня отыскали опору в виде моей головы, так что Димин оргазм я в первую  очередь ощутил как боль вырываемых волос. Потом уже были дергания всего тела, напряжение отчетливо видимых при такой худобе тонких мышц, сдавленные стоны и обильные струи спермы.

Наконец, Дима обмяк и повалился на меня. Я подхватил его, но удержать не смог и лишь смягчил падение на пол. Лег рядом.

История с шокированным девственником повторилась. Парень лежал, совершенно ошалевший, смотрел невидящими глазами в потолок и молчал. По его телу то и дело пробегала дрожь.

Я лежал рядом, на боку, положив голову на согнутую в локте руку, глядел в его красивое лицо и лениво перебирал пальцами кудряшки у него на лобке.

О том, что Димон немного пришел в себя, я узнал по тому, что его взгляд сместился на меня.

— Теперь ты возьмешь меня... — пробормотал он, замолчал, но все-таки нашел слово: — ... сзади?

Через этот разговор мы проходим каждый раз. Осторожно, чтобы окончательно не разрушить свой образ наивного влюбленного, я стал объяснять, что, как мне кажется, мне скорее бы понравилось, если бы это как раз меня взяли... сзади. Есть у меня такое ощущение.

— Но... — Димон, конечно, был шокирован, но на фоне всего, что происходило, не слишком сильно.

К тому же, он мне как-то признался, что испытал от моих слов облегчение — теоретически он был не против, чтобы я его трахал в зад, но прямо сейчас, в этот момент к этому готов не был.

Дима бросил взгляд на свой обмякший член:

— Я, наверное, сейчас не смогу. Только что... ну... кончил.

Пошел новый раунд объяснялок. Про то, что, наверное, нам не стоит на первом же свидании экспериментировать еще и с анальным сексом.

На самом деле я просто знал по нескольким первым разам, что нам либо потребуется длительный курс обучения, на что сейчас не было сил, либо просто ничего не получится.

Димон удивлялся слову «свидание», настолько далеким ему казалось то, что обычно делают на свиданиях, от того, чем мы тут занимались. Потом просил подсказать, как он может доставить удовольствие мне. Я отвечал, что хочу просто полежать с ним.

Это была и правда, и неправда. Мне действительно хотелось побыть с ним. С другой стороны, именно сейчас наступал мой самый любимый момент в сексе с Димой.

Я откинулся на спину и взял Димину руку в свою. По-пионерски. Просто сжал тонкие длинные пальцы в своей ладони.

Мы лежали на полу в кухне, оба на спине, оба глядя в потолок. Наши тела соприкасались — у Димона штаны все еще были спущены до колен, так что его голые бедра прижимались к моим голым бедрам. Дима говорил, как сильно он меня любит. Я слушал, испытывая странное удовольствие от того, что совершенно живой, настоящий парень как минимум в этот момент действительно меня любил.

Потом Дима склонялся надо мной и нежно, мягко целовал в лоб. Так же ласково прикасался губами к носу. Потом к щеке.

Мы лежали, а парень снова и снова легонько целовал мое лицо. И говорил всякий нежности. Я чувствовал  его ладонь в своей ладони, а вторую ладонь у себя на груди, поверх футболки. В этих прикосновениях, в этих поцелуях не было никакого секса, только теплота. Было реально кайфово.

Потом его рука на моей груди приходила в движение, сползала на живот, поднималась по ребрам в подмышку, оказывалась на бедре, снова возвращалась на грудь, но и в этих движениях не было сексуального подтекста. Дима меня даже не ласкал, просто рука слегка перемещалась туда-сюда. Он говорил о том, какой я красивый, как он не может поверить, что такая красота существует, и как он счастлив, что парень, прекрасный, как ангел, лежит сейчас рядом с ним.

Все менялось, когда в своих путешествиях по моему телу, его рука натыкалась на мой член. Я невольно вздыхал, Дима вдруг понимал, что у него под ладонью находится твердый пенис, явно готовый к сексу. Но и теперь ничего особенного не происходило — рука вновь оказывалась на животе и продолжала свой путь вверх. Гугли "ceфaн рассказы" и читай больше.

Однако ощущение члена на коже не исчезало, и ладонь возвращалась, чтобы прикоснуться к нему еще раз. А потом, спустя круг по ребрам и ключицам, еще. Губы тоже теперь все чаще прикасались именно к губами.

Я, пытаясь сохранить атмосферу умиротворения и любви, сдерживался, как мог, но все же мои бедра невольно подавались навстречу пальцам Димы.

Ладонь прикоснулась к члену, и тот подпрыгнул под ней. Она сместилась на бедро, оттуда на второе бедро, вернулась на член, и тот снова под ней сжался. Я невольно, совершенно этого не желая, издал какой-то звук.

Дима посмотрел в мои помутневшие глаза и хотел сесть на полу, как он мне однажды сказал, чтобы отсосать, но я сжал его затылок второй, свободной рукой и притянул к себе.

— Не уходи, — прошептал я. — Пожалуйста!

Дима остался. Вновь склонился надо мной, и наши губы соприкоснулись. Его рука продолжила поглаживания моего члена поверх трусов, то ныряя к яичкам, то сжимая головку.

Я, позабыв о всякой игре, отдавался волнам удовольствия, прокатывавшим по моему телу.

Пальцы нырнули в трусы и стали ласкать член там, кожа к коже. Ничего, вроде бы, особенного не происходило, но я от удовольствия терял всякое ощущение реальности

У Димы был талант. Никто и никогда не мог мне сделать петтинг так, чтобы это было настолько обалденно. Он мне как-то сказал, что научился этому за многие годы мастурбаций. Но мастурбируют все парни, а такое умел вытворять только Димон. Это было чистое блаженство, растекавшееся по телу острым, невыносимым кайфом. Настоящий талант!

Дима не накачивал член, даже не сжимал его в кулаке. Только поглаживания, легкие нажимы, потирания подушечками пальцев, иногда — потирания между пальцами, но не более того. Казалось, его ладонь нежилась вместе с моим пенисом, нежилась, и все.

Иногда Димон сжимал яички или ласкал бедра, но и тогда, хоть как-то, хоть запястьем, продолжал гладить головку. И не боялся трогать те участки головки, которые обычно откликаются неприятными ощущениями. Даже из них он умудрялся извлекать удовольствие.

Мы  с Димой целовались, а там, внизу, его пальцы играли симфонию на моем члене. Я стонал, даже не отдавая себе отчета в том, что стону. Мое тело двигалось, извивались, ноги то раскрывались, то крепко сжимали эту волшебную руку, таз подпрыгивал вверх, бедра сдвигались по полу то в одну, то в другую сторону. Удовольствие было невыносимым! Настолько ярким и сильным, что, казалось, я вот-вот начну кричать.

А потом я почувствовал, что кончаю, но оргазм остановился, замер в каком-то миллиметре от финала, и невероятное состояние продолжающегося, длящегося острого наслаждения скручивало мое тело еще несколько секунд. Наконец, во мне ярко вспыхнуло немыслимое удовольствие, и сильная струя спермы вырвалась из члена. Она заляпала бы мне лицо, но в этот момент мы с Димой целовались, и семя попало в его волосы. Потом длинные белесоватые полосы появились на футболке. И только потом стало образовываться горячее озеро вокруг пупка. Читай расcказы нa cефaн точка ру.

Балет Диминых пальцев на моем члене не остановился. Он изменился, стал другим, но продолжался. Его рука выжимала из меня все удовольствие, все, до последней капли.

Я снова был сражен тем невероятным наслаждением, которое испытывал. Вот тебе и скромный ботан! Вот тебе и девственник!

Когда соблазню Никиту, я обязательно попробую сделать ему то же самое...

Потом мы снова принимали душ. Сексом не занимались, хоть и целовались, «намыливали» друг друга, ласкали. У обоих члены стояли, но эта эрекция не могла перебить ощущения полного удовлетворения, охватывавшего нас.

Обычно на этом этапе я уходил. Сегодня же неожиданно для самого себя предложил Диме прогуляться. Тот удивился, но согласился.

— Поменяемся шмотками, — добавил я.

Димон в моей одежде выглядел весьма прилично. Весьма. Он выпрямился, стал будто бы выше, исчезло ощущение излишней худобы. От ботана не осталось ровным счетом ничего. Все-таки, пусть мои родители и не разбираются в том, какая одежда прилична, как-то сумели набить шкаф более-менее носибельными вещами.

Сложнее было с одеждой для меня. У Димы просто не было ничего, что мог бы надеть на себя парень младше семидесяти четырех лет. Пришлось взять пару мешков из тех, что были менее отвратительны, чем остальные.

Уже на выходе я снял с Димы очки.

— Ты без них ничего не видишь? — спросил я.

Оказалось, все он видит, просто не слишком четко. Ходить, во всяком случае, может. Ну, раз так, я бросил очки на тумбочку в прихожей и вытолкал Димона из квартиры.

Когда мы добрались до широкой улицы, я специально слегка отстал. Прошло всего несколько секунд, и на Диму оглянулась девушка. Потом другая. А потом его стал разглядывать какой-то симпатичный молодой мужчина, и я, взревновав, догнал Димона.

Мы посмотрели на детский садик и школу, в которые он когда-то ходил. Потом встретили какую-то бывшую одноклассницу, у нее глаза полезли на лоб от того, как теперь выглядел Дима. Мы оба над этим посмеялись.

Уже под конец прогулки Димон, наконец, стал вести себя как нормальный актив. То и дело затаскивал меня в подъезды и там целовал и  тискал, лазя рукой в штаны. В лифте своего дома развернул меня к себе спиной, навалился всем телом, вдавив лицом в стенку, и стал целовать шею и затылок, прижимаясь к заднице твердым членом. Когда мы оказались на нужном этаже, дверь лифта несколько раз закрылась и открылась, пока Дима, наконец, меня отпустил.

В прихожей тоже теперь все было по-другому. Я чувствовал себя именно так, как и хотел — пассивом в руках страстного актива. Я таял, плавился в руках другого парня. Теперь не нужно было просить, чтобы Дима меня целовал — он сам не мог остановиться. Не нужно было просить, чтобы он меня раздел — я оказался голым почти сразу. Не нужно было вести его за руку — он сам втащил меня в комнату и бросил на диван.

Выворачиваясь из жадных рук, я кое-как снял с Димона одежду. Трусы пришлось стаскивать, уже барахтаясь под ним. Его губы целовали мои бедра и живот, а я при каждом поцелуе с нетерпением приподнимался навстречу, подставляя член, но Дима, осознанно или нет, мучил меня, совсем к нему не прикасаясь.

Я потянул на себя ноги парня, подтащил его к себе, приподнял одно из колен и перенес через себя. Дима не понимал, что я делаю, и недоуменно оглянулся. Я в качестве объяснений приподнял голову и поцеловал его член, торчащий прямо надо мной. Димон невольно вздохнул от удовольствия, отвернулся и, наконец, лизнул мой пенис. Меня аж выгнуло. Парень тут же взял член в рот.

Дима был талантлив. Тут двух мнений быть не могло. Одного раза ему хватило, чтобы уловить, что и как делать. Язык, губы, зубы, руки — всe превратилось в источник наслаждения. По моему телу побежали волны удовольствия. Димон наваливался на меня, прижимался грудью и животом, терся своими торчащими костями, и это только усиливало мои ощущения.

Прямо надо мной возвышались пирамидой его длинные бедра, и я рассматривал их снизу, изнутри. На вершине этой пирамиды, над моим лицом, торчал прямо вперед твердый длинный член с прижатыми к нему яичками. Я провел руками по бархатистой коже, прикоснулся губами, сжал пенис в ладони, пригнул к себе и взял в рот. Дима выгнулся и подался на меня. По стержню в моей руке побежали волны сокращений. Черт, он ведь может кончить буквально через секунду!

Я вынул член изо рта и стал целовать все, до чего мог дотянуться. Худые бедра были как длинные, казавшиеся снизу бесконечными палки, ягодицы — совсем маленькие, настолько маленькие, что, когда Дима опускался задницей мне на лицо, они будто исчезали, и тогда казалось, что бедра сразу переходят в спину. Я касался губами его ягодиц и поражался тому, насколько явственно чувствовалась кость под тонкой мышцей. Случись мне целовать любого другого мужчину такой же худобы, и я, наверное, сбежал, но Дима... В нем все это было сексуально, прекрасно! Каждое прикосновение, каждый поцелуй дарили удовольствие.

Я несмело прикоснулся губами к его члену, Димон застонал, выгибаясь, и я  снова почувствовал, что он вот-вот кончит. Я вернулся к заднице. Ягодицы были вытянутыми, худыми. Казалось, снизу они образовывали специальный вход, широкую воронку, ведущую прямо к анусу. Не нужно было раздвигать половинки, при расставленных бедрах мне снизу и так была видна дырочка, точка сморщенной кожи, розовая, невинная.

Я вдруг подумал, что, если бы у нас с Димой было завтра, я бы не только завтра отдавался ему, я бы, наверное, захотел войти в него... Раз или два... Во всяком случае, сейчас мне именно этого и хотелось. Странно для меня, обычно такие желания у меня не возникали. Разве что только по отношению к Никите...

И снова воспоминание о Нике сыграли со мной злую шутку. Я почувствовал, как резко усилились все мои ощущения, как болезненно сжался мой член, напряглось все тело. Еще мгновение, и я кончил. Расскaзы на сефaн точкa ру.

Уже через нахлынувший на меня оргазм, уже заливая рот Димы спермой, я судорожно схватился за его член, стиснул его во рту, сжимая рукой...

В следующую секунду язык почувствовал знакомый вкус. Димон застонал, содрогнулся. Струи горячего семени хлынули мне в рот, и я, едва понимая, что делаю, через собственный оргазм, глотал их, снова и снова...

Неужели от всего этого придется отказаться после того, как я соблазню Никиту? Почему так устроено, что заниматься сексом можно только с тем, кого любишь? Ведь я не чувствую по отношению к Димону ничего, кроме простой симпатии. Ну и сексуального желания, конечно. Все очень однозначно — люблю я Ника и только Ника, а с Димой я просто хочу секса...

Эта игра пальцев, когда лежишь с Димкой на кухонном полу! Это жонглирование тобой, как тряпичной куклой, когда отдаешься Сергею Петровичу! Вот бы Никита попробовал! Он бы понял!

Я вдруг представил Никитоса в руках Серпа, голого Никитоса, которого высоко в воздухе сжимает в своих руках Серп, и меня передернуло. Явственно передернуло. Настолько, что даже Димон повернул голову, чтобы посмотреть, что случилось. Я улыбнулся Диме, и он, успокоенный, вернулся к мягким, удовлетворенным поцелуям моего члена. А я продолжил посасывать его...

Нет, даже на мгновение, даже в мыслях я не мог себе представить Никиту ни с кем другим. Ведь это предательство — получать удовольствие с посторонним человеком! Это измена всему, что нас связывает, нашей любви, мне! Настоящая измена!

Знакомое слово больно кольнуло. Именно это кричал мне Никита в лицо, когда узнал о моих сексуальных приключениях на стороне...

Я вздохнул, зашевелился и стал выползать из-под Димона.

— Пошли умоемся, — пробормотал я. — Уже стемнело, мне нужно домой.

— Останься на ночь, — пробормотал Дима, отводя взгляд. — Я позвоню твоим, что мы занимаемся...

Я покачал головой. С учетом того, что произойдет в 4:49 утра, я, конечно, с легкостью мог бы у него остаться, но сегодня что-то душа к этому не лежала...

823-й день сурка

Спина затекла, и я поднялся, чтобы размяться. Конечно, я помнил, что мои упражнения всегда так или иначе приводят к изгнанию из дома Никиты, поэтому только пару  раз потянулся. Ник все равно смотрел на меня во все глаза, но на диван не пересел. Уже хорошо.

— Ты говорил, что можешь сварить кофе, — пробормотал я, останавливаясь перед парнем.

В такой позиции достаточно было протянуть руку, чтобы схватить меня за яйца. Это если бы Никита, наконец, решился. Ну а если он все еще колебался, расстояние было достаточно большим.

— In Dеutsсh! — пробормотал Ник, отодвигаясь. — Dосh diе Zеit für dаs Аbеndеssеn!

Ну, хватать меня за яйца, я так понимаю, мы пока не будем.

Мы ушли на кухню, где Никитос занялся приготовлением своих знаменитых сэндвичей. Я сел так, чтобы быть весь на виду и продолжил понемногу на него давить — поворачивался к свету то так, то этак, раздвигал ноги или, наоборот, сжимал их, двигался по стулу, почти ложась на него. Когда Ник передавал на стол тарелку или чашку, я забирал их, низменно касаясь рукой его руки. Расскaзы на сефaн точкa ру.

К моменту, когда мы стали поглощать сэндвичи, Никита снова выглядел растерянным. И, как оно бывает, когда в голове все перемешалось, перестал следить, как и на что ступает. В общем, нагрузил травмированную ногу, охнул и поспешно сел на стул.

— Черт! — пробормотал он и стал растирать лодыжку.

Выглядело это чертовски эротично — согнутая в колене длинная тонкая нога с массивным гипсом на щиколотке...

— Хочешь, сделаю тебе массаж? — неуверенно спросил я.

Ник молчал и продолжал тереть ногу, будто и не слышал. Я подвинул свой стул. Осторожно, как будто касаясь драгоценности, боясь, что Ник рассердится или отмахнется, взял в ладони его пятку и перенес ее себе на бедро. Парень бросил на меня мгновенный взгляд и тут же отвел глаза.

Массаж я, конечно, делать не умел, поэтому лишь водил ладонью по голени Никиты. Моя рука ходила поверх спортивных штанов, но я чувствовал прямо под кожей совершенную, красивую, такую возбуждающую ногу Ника, и пальцы мои дрожали.

Никита сидел неподвижно, молча, глядя в пол.

Стояла неловкая, напряженная тишина.

Мои движения сделались смелее, я принялся растирать пятку и стопу, сжимать их, водить по голени обеими ладонями. Даже несколько раз дотянулся до острой коленки. При этом мне пришлось наклоняться, и пальцы Никитиной ноги касались моего живота. Ник при этом отодвигал от меня ногу. И все так же упорно глядел в пол.

— Я... — Никита охрип, и ему пришлось прокашляться, чтобы говорить. — Я в бассейне эту травму получил. Позавчера...

— Угу, — буркнул я, чтобы как-то обозначить, что слушаю.

— В бассейне, куда я хожу, в моей группе есть одна девушка, Наташа...

Так я и думал!

Выяснилось, что эта стерва положила глаз на моего Никиту и соблазняет его всеми способами. Способы, конечно, примитивные, но на ее стороне преимущество — если у нее все получится, Ник будет собой гордиться (переспал с красивой девушкой), а не стыдиться, как в случае со мной (оказался, блин, пидором!). Насколько я понял, до секса у них не дошло, но Никитос тоже пытался по-своему за Наташей ухаживать. Позавчера он помогал ей вылезти из  бассейна и поскользнулся. А поскольку он держал в этот момент не только свой вес, но и ее, растяжение получилось серьезным.

— А санитар в скорой, пока ехали, все время меня по ноге гладил! — добавил Никита, взглянув, как я глажу его по ноге, и тут же снова опустив глаза. — Думаю, он из этих...

Из каких, Ник не уточнил, но я догадался.

Я сжимал пальцами его икроножную мышцу, совершенно балдея от собственных ощущений. Когда же Никита, наконец, решится!

— А ты как относишься к... — Никита замялся, — ... к этим?

Я невольно поднял на него глаза, и он тоже в этот момент посмотрел на меня. Наши взгляды встретились. Вновь возникло ощущение неловкости, и мы отвернулись, глядя в разные стороны.

Возникла тягучая пауза. Я не знал, что ему ответить. Потом, будто ныряя в прорубь, выпалил:

— Я сам из этих...

Несколько мгновений в кухне стояла мертвая тишина. Я боялся посмотреть на Ника.

Потом он решительным движением убрал свою ногу из моих рук, поставил ее на пол. Зачем-то одернул на себе футболку.

— Ты... ? — пробормотал он.

Я кивнул, не решаясь поднять взгляд.

Снова тяжелая тишина. Я вдруг заметил, что кончики пальцев на моей руке дрожат.

— Понятно, — сказал Никита.

Поднялся и, оставив сэндвичи и кофе на столе, ушел.

Я несколько мгновений сидел, не зная, что делать. Потом все же поплелся за ним.

Ник сидел на диване, в его дальнем от стола конце.

— Ну, давай продолжим, — сказал он, не глядя на меня. — Открывай следующую главу.

Мы прозанимались в напряженной, отчужденной, формальной атмосфере еще около часа. Потом Ник сказал, что устал, и пожелал мне удачи с завтрашней пьесой...

824-й день сурка

— А ты как относишься к... — Никита замялся, — ... к этим?

Я напрягся и осторожно произнес слова, которые обдумывал весь вчерашний вечер:

— Это личное дело каждого человека...

Моя ладонь продолжала ходить по голени Никиты. Я все боялся, что он сейчас уберет ногу, но он этого не сделал.

— Мы ведь не осуждаем парня, если ему, например, нравятся девушки, которые нам не нравятся. Мы ведь в таких случаях говорим, что это его личное дело.

— Ну... — протянул Никита. — Это ведь другое...

— Что происходит за закрытыми дверями между двумя людьми... — пожал я плечами. — Если они оба согласны и хотят этого...

— Но ведь... — он замолчал.

Я подождал несколько мгновений, но Ник так и не продолжил.

— И не обязательно остальному миру об этом знать. И не обязательно считать себя геем, если тебе понравился один конкретный парень.

— Ну, это точно спорно, — буркнул Никита.

Я пожал плечами.

— А ты есть хочешь? — спросил Ник после небольшой паузы. Он явно пытался переменить тему. — Кофе уже остыл, наверное.

Он снял ногу с моего бедра, пошевелил, сидя, стопой туда-сюда, потом поднялся.

— Ух ты, да ты волшебник! — сказал он. — Спасибо!

Я записал себе в подкорку, что я волшебник, и мы сели за стол. Есть я, конечно, не стал. В циклы, когда я сексуально озабочен, я и крошки в рот взять не могу. В  петле времени еда не имеет значения — не успеваешь почувствовать голода, потому что на рассвете все равно происходит полная перезагрузка, утром просыпаешься сытым.

Я стал пить кофе, наблюдая, как Никита налегает на свои сэндвичи. Смотрел, и в который раз поражался тому, какой он красивый...

Говорили мы о новых фильмах. Для меня они, конечно, не были новыми, за 800 циклов сегодняшний репертуар кинотеатров мне уже осточертел. Кроме того, я отлично знал, какие ленты, так сказать, запомнятся людям, а какие окажутся однодневками. В результате, я стал еще и экспертом в мире кино.

Но Никита, похоже, не забывал о нашем разговоре во время массажа и вдруг спросил:

— А разве такое возможно, чтобы человек любил женщин, и ему в то же время нравился парень? Один-единственный? Не мужчины, а именно один конкретный мужчина? Разве возможна такая избирательность? Читай расcказы на cефaн точка pу.

Я пожал плечами. Я ведь девственник. К тому же, моложе тебя, Ник. Я не в курсе.

— Ну, ты в это веришь?

Я поднял глаза, посмотрел на Никиту и почувствовал, что краснею.

Круто! Как вовремя! И как красноречиво! И говорить ничего не нужно!

Похоже, покраснел я сильно, потому что почувствовал не только, как горят щеки, но и как на лбу проступила горячая испарина.

Но самое интересное — покраснел и Никита!

Какой поворот! Неожиданно! По-настоящему неожиданно!

Мы посидели молча, каждый изображая, что питье кофе требует всех наших сил и внимания.

Потом вернулись в комнату, к Фаусту. Я почти сразу подвинулся так, чтобы моя нога касалась ноги Никиты. Парень скосил на меня глаза, но я был весь в книге и, конечно, «ничего не заметил». Ник аккуратно отодвинулся. Чуть-чуть, всего на несколько сантиметров.

На часах уже было почти три, скоро вернутся родители Никиты. Если мы хотим сегодня трахаться, то нужно начинать прямо сейчас...

Я стал наизусть декламировать какой-то отрывок и вновь, как бы случайно, придвинулся к Нику. Наши коленки стукнулись, я «смутился» и убрал ногу. Продолжая говорить, поднялся и прогнулся назад, разминаясь. Снова сел. И снова вплотную, бедро к бедру. И опять Ник отвел ногу в сторону. Совсем немного, но отвел.

Ну, и что делать?

Я прервал монолог Фауста на полуслове. Отвернулся, глядя куда-то в сторону, но, конечно так, чтобы солнечный свет из окна заливал мое лицо.

— Ты чего остановился? — спросил Никита.

Обычный вопрос, но голос его звучал неуверенно, тихо.

— Я подумал, что... — я сглотнул. — Все-таки это возможно, любить женщин и одновременно одного-единственного парня.

Ник молчал. Наверняка понимал, куда я веду.

— Ты так не думаешь?

Никитос рассматривал мое лицо. Боковым зрением я это видел.

И тут я почувствовал, каким-то шестым чувством почувствовал, что если я скажу еще хоть слово или сделаю хоть что-нибудь решительное, то в который раз окажусь за дверью.

И я заткнулся. Все-таки провести с Никитой еще четыре часа было ценнее.

Весь остаток дня я, закрыв глаза, читал по памяти монологи Фауста. Весь остаток дня я наблюдал из-под прикрытых век, как Ник смотрит на меня. Я знал, я чувствовал, что он не просто  меня хочет. Я ему нравлюсь по-настоящему. Почему, почему же он столь неприступен! Почему он не плюнет на все условности! Почему не сделает одно-единственное решительное движение! Почему не скажет одно-единственное слово!

Потом пришли родители Никитоса, и во второй раз за дни сурка мы поужинали вместе — я горячим чаем на травах, они котлетами с лапшой...

825-й день сурка

— Я подумал, что... — я сглотнул. — Все-таки это возможно — любить женщин и одновременно одного-единственного парня... Ты так не думаешь?

Никитос молчал. Я пожал плечами и склонился над книгой, изрядно осточертевшей мне за эти циклы.

— А ты в какой садик ходил? — вдруг спросил Ник.

У меня от удивления глаза на лоб полезли. Это обычно я сбивался на всякие отвлеченные темы, Никита по своей инициативе такого не делал. Для него работало довольно строгое правило — в кухне мы можем говорить «про жизнь», но в комнате все же придерживаемся Фауста.

Следующий час мы говорили обо мне. На немецком, само собой. Я рассказал Никите и про песочницу во дворе, и про друзей по детскому садику, и про ненавистную пенку на горячем молоке. Потом переключился на школу, поведав о странном географе, ненормальной Светке и кубке по плаванию. Упомянул о лагере, в котором был позапрошлым летом и в котором научился играть в теннис. Прошелся по тому, что во взрослой жизни хочу стать ученым, исследователем физики времени.

Никита слушал, позволяя себе иногда бросать на меня взгляды. Когда я смотрел в другую сторону, он вообще не отводил от меня глаз. Это, конечно, радовало, но хотелось какого-то продолжения, а его не было...

Сексуальное напряжение между нами постоянно ощущалось, но Никита не предпринимал никаких действий, а я не знал, как еще я могу его подстегнуть. И в то же время, я чувствовал себя счастливым от того, что он так мучается от своей преступной тяги ко мне!

Через час Никитос поднялся, чтобы дохромать до туалета. Нельзя пить столько кофе! А в тот день я сумел влить в Ника две кружки подряд.

Я для приличия выждал секунд двадцать, потом набрал на телефоне Никиты свой номер. По всей квартире разнесся трезвон звонка. Я что-то сказал якобы в трубку.

— Никита, — крикнул я, громко топая к двери туалета, — извини, мне срочно нужно домой. Я тебе потом отзвонюсь! Ладно?

— О"кей, — донеслось из-за двери.

Голос был приглушенный, но в нем отчетливо слышались нотки смущения. У Ника реально на этом пунктик. Он всегда стеснялся, когда я, презрев все приличия, разговаривал с ним через дверь туалета. Ну отливает человек, и что? А что в этом особенного? Почему собственно нельзя разговаривать? Особенно для любовников, несколько лет напропалую трахающихся друг с другом?

Я так же громко дотопал до входной двери. Обул кроссы. Щелкнул замком. Топнул пару раз уже на лестничной площадке. Захлопнул дверь. На цыпочках прокрался в комнату и спрятался в углу, за шторой, позади кресла, в которое по моим наблюдениям Ник никогда не садился.

Конечно, была большая вероятность  ошибиться — Никита мог уйти в свою комнату, спальню или на кухню, но он вернулся именно сюда.

Обвел взглядом пустую гостиную.

— Артем!

Понятно, ему никто не ответил.

Никита проверил входную дверь и обошел остальные комнаты. Вернулся обратно. Бухнулся на диван и включил телевизор. Пощелкал каналами, нашел какой-то древний детектив и отложил пульт. Устроился поудобнее, совершенно расслабившись. Откинулся на спинку, разбросав по ней в стороны руки. Закрыл глаза.

Прошла, наверное, минута, и я решил, что Никитос на самом деле заснул, но он неожиданно открыл глаза, потянулся за пультом и выключил ящик.

Посидел так несколько секунд, глядя прямо перед собой. Его рука приподнялась и поправила член в штанах. Стало хорошо видно торчащий стержень. Читай расcказы на cефaн точка pу.

Закрыл глаза. Положил ладонь на то место, где сходятся ноги. И застыл в такой позе еще на несколько мгновений.

Потом его рука слегка сдвинулась вверх по члену и тут же немного вниз. Замерла. И стала по чуть-чуть двигаться туда-сюда.

Еще через десяток секунд Ник обхватил через штаны пенис. Сжал в кулак. Похоже, сильно, потому что дыхание его сбилось. Ладонь скользнула ниже и сжала яички. Медленно поднялась до пупка. Вернулась на член и опять стала его потирать.

Похоже, мой Ник занялся тем, чем все мы занимаемся, когда накапливается слишком много сексуального напряжения.

Я смотрел на лицо Никиты, на его закрытые глаза, неподвижные губы, расширяющиеся ноздри и пытался представить, о чем Ник сейчас фантазирует. Конечно, он мог себе представлять какую-нибудь девушку из соседнего подъезда. Или ту же Наташу из бассейна. Конечно, мог. Но я был уверен, что думает он сейчас обо мне.

Еще с добрых полминуты Ник сидел, откинувшись на спинку дивана, и несильно водил рукой у себя между ног. Постепенно дыхание его участилось, щеки порозовели, бедра раздвинулись шире.

Никита всегда дрочил сидя. Мог откинутся в кресле, мог принять почти горизонтальное положение, но никогда не ложился полностью. Это была его удивительная особенность, которую сейчас, спустя пятьдесят лет, я вдруг вспомнил. Это воспоминание наполнило меня нежностью и тихой радостью. Как такая мелочь могла заставить меня так расчувствоваться! Я вспомнил, как мы иногда занимались таким странным сексом — сидели друг напротив друга и дрочили...

Никитина ладонь скользнула в спортивки и стала ходить там, внутри, вверх-вниз. Его вторая рука сжалась на краешке дивана.

Может, выйти к Нику? Ну, испугается на мгновение, но перед ним ведь появится тот, о котором он сейчас мечтает! Испугается, а потом обрадуется! Что он там себе представляет? Что я перед ним раздеваюсь? Так я на самом деле могу перед ним раздеться! Что я сажусь рядом с ним, подставляя свое тело? Я, реальный я, могу сесть рядом с ним и позволить сделать с собой все, что он захочет! Что я устраиваюсь у него на коленях? Боком? Лицом? Спиной? Я сам хочу устроиться у него на коленях!

Никита слегка приподнялся на диване и сдвинул штаны вниз. Наружу выскочил его невероятно красивый член, твердый, напряженный. Стал виден кустик лобковых волос.  Из-под резинки трусов показался краешек мошонки.

Меня ударило, будто током. Я невольно вздохнул, но, к счастью, не слишком громко.

Я чувствовал, что и во мне желание достигает крайнего предела, того, за которым уже невозможно рассуждать и думать. Конечно, скорчившись всего в полутора метрах от Никиты за спинкой кресла, прикрытый только шторой, я не мог заняться тем, чем занимался он сам, но выдерживать напряжение становилось очень трудно. Воздух явственно накалялся, становился тяжелым, наэлектризованным.

Ник схватил член в кулак и стал его накачивать. Шумно вздохнул. Из приоткрывшегося рта появился кончик языка и облизал губы.

Я глядел на эту картину, изнывая от желания. Напряжение становилось просто невыносимым! Читай расcказы на cефaн точка pу.

Бедра Никиты раздвинулись, но им мешали штаны, и тогда Ник одним быстрым движением стянул их до самых щиколоток. Обнажились его длиннющие ноги, стройные, ровные, немыслимо красивые. Острые коленки широко разошлись в стороны. Мошонка, сексуальная, манящая, повисла, стали видны прижавшиеся к стволу яички. А еще ниже проглянул самый краешек задницы.

Я снова не смог сдержаться и вздохнул. Наверное, слишком громко, но Ник ничего не заметил.

Ладонь Никиты вернулась на член и стала его накачивать. Над верхним краем кулака часто и быстро замелькала розовая головка. Таз пришел в движение и стал немного, едва заметно подаваться вверх. Живот под футболкой напрягался.

Ник завозился на диване, сполз немного, и его задница оказалась на самом краю, почти в воздухе. Стали видны незагорелые полушария, такие упругие, такие красивые, зовущие!

Кулак теперь ходил очень быстро. Ник тяжело дышал открытым ртом. Пальцы на свободной руке напряглись, впились в диван, побелели.

— Артем! — вдруг простонал Никита.

Я вздрогнул. Во мне все обмерло. Я решил, что он меня обнаружил, но ни в лице, ни в позе Ника ничего не изменилось.

Никитино тело напряглось, приподнялось над диваном, замерло. Свободная рука метнулась к футболке и дернула ее вверх, обнажив красивый живот с проступившими мышцами и полосочки ребер. И тут же из кончика члена вылетела длинная белесая струя, расплескалась по животу. Несколько капель попали на футболку.

Следом за первой вылетела вторая, уже не такая сильная, затем еще и еще.

Ник осел на диван. Кулак замедлился. Потом парень его вообще разжал и стал тереть головку и ствол пальцами. Из кончика члена продолжала толчками выливаться сперма.

Запах семени разлился в воздухе, и я с силой втянул его ноздрями. Сколько же лет прошло с тех пор, как я слышал его в последний раз!

На языке даже появился привкус, который, как я думал, был давно позабыт. И сразу невыносимо, просто невыносимо захотелось слизнуть сперму с живота Ника и взять его член в рот.

Никита открыл глаза, посмотрел вниз, заметил темные влажные пятнышки на футболке и попытался несколькими слабыми, вялыми движениями их стряхнуть. Но его рука расслаблено упала на диван. Ник закрыл глаза и так застыл.

Он сидел неподвижно, только вздрагивал его член. Из кончика время от времени появлялась новая капля спермы...

Никита выкрикнул мое имя! В момент апогея, на вершине наслаждения, он  выкрикнул мое имя! Я был на седьмом небе от счастья.

Выйти к нему? Вот сейчас встать и выйти? И будь что будет?

Наконец, Никита шевельнулся. Провел чистой рукой по волосам. Кое-как стащил, переступая ногами, с себя штаны. Встал, продемонстрировав мне покрасневшие от долго сидения на шершавом диване мячики ягодиц и свои длиннющие тонкие ноги. Еще раз поправил волосы. Ушел в ванную.

Я подождал несколько секунд, поднялся и крадущимся шагом, постоянно ощущая, как мой напряженный член упирается изнутри в штаны, подошел к выходу из комнаты. Осторожно выглянул.

Черт! Дверь в ванную была открыта нараспашку. Никита стоял, согнувшись над раковиной, и смывал с живота сперму.

О том, чтобы незаметно выскользнуть из квартиры, не могло быть и речи. Расскaзы на сефaн точкa ру.

Я растерянно завертелся на месте, но ничего другого не придумал, кроме того, чтобы снова спрятаться в том же углу.

Я едва успел это сделать. В комнате показался Никита.

В одной только белой футболке. Голый ниже. С обнаженной задницей. С обнаженными длинными ногами. Член его все еще торчал.

Очень сексуально! Прямо очень!

Ник постоял посреди комнаты, будто о чем-то размышляя. Подошел к столу, полистал «Фауста». Потом взял телефон и стал что-то в нем искать.

Мне понадобилось почти две секунды, чтобы догадаться, кому он хочет позвонить. Лихорадочно, едва не оборвав карман, я выхватил свой мобильник и судорожно нажал на кнопку уменьшения громкости. Телефон завибрировал в моей руке, издавая характерный жужжащий звук.

Я поспешно сбросил звонок. Ник, вроде, ничего не заметил.

Я стремительно набрал, не слишком заботясь о правописании, быстро, очень быстро: «Извни, не место говорит».

В руках Никиты громко бипнуло. Он прочитал мою смс-ку. Стал печатать ответ.

Я отключил вибрацию, и его послание пришло уже беззвучно: «Ты так поспешно ушел. Все в порядке? Ничего не случилось?».

Я ответил: «Обычные семейные неурядицы. Перезвоню».

Новая смс-ка: «Если быстро освободишься, возвращайся. Еще часок-два сможем позаниматься».

Ник бросил телефон на стол и поправил рукой торчащий член. Обхватил мошонку, сжимая яички.

И вдруг пошел прямо ко мне.

У меня внутри все обмерло. Я решил, что Никита меня заметил, и сейчас будет очередной скандал. С мордобитием. Неприятно, очень неприятно.

Ник, однако, просто плюхнулся в кресло, за которым я прятался. Я скрючился в своем углу, сложившись в три погибели, пригнувшись, едва не распластавшись на полу.

Я не видел Никитоса — над спинкой торчала только его голова. Он что-то делал, но я, конечно, не мог понять, что. Потом он съехал по сидению вниз, и осталась только его макушка, всего несколько вихров. Копошение продолжилось. Еще через несколько секунд Ник забросил голую ногу на ручку кресла, и прямо передо мной оказалась его тонкая голень. В который раз я почувствовал, как у меня все сжалось внутри от такой красоты.

С той стороны в быстром темпе раздавались тихие ритмичные звуки, но я совершенно искренне не догадывался, что там происходит, пока не услышал вздох.

Так Никитос там дрочит! Опять! Всего через несколько минут после того, как кончил! Гигант!

И только теперь до меня дошло, что виной  всему я — возбуждение Ника было слишком долгим и слишком сильным.

Что же он, негодяй, не набросился на меня живого, во плоти! Если так хочешь, зачем дрочить? Ведь можно было просто зажать меня здесь, в этой комнате, и к этому часу мы бы уже такого навытворяли!

Звуки копошения стали быстрее, макушка Никиты с размаху врезалась в спинку кресла, голень с силой прижалась к ручке. И почти сразу же стало совсем тихо. Все движения замерли. Послышался новый вздох, и, черт побери, новое, пусть и еле слышное:

— Артем!

Ну, разве я не крут! До чего человека довел!

На этот раз Ник отдыхал совсем недолго. Почти сразу же сорвался с кресла и побежал в ванную.

Едва он вышел из комнаты, я бросился следом. Выглянул. Читай расcказы нa cефaн точка ру.

Да, на этот раз Никита дернул дверь в ванную чуть сильнее, и она, хоть и не закрылась совсем, все же не осталась, как в первый раз, нараспашку. Однако щель оставалась достаточно широкой. Поверни Ник голову, и он бы сразу меня увидел. Тем не менее, я решился. Осторожно, стараясь, не бежать, потому что именно скорость и обращает на себя внимание, выполз в коридор, сделал шаг и, фух, оказался вне поля зрения Никитоса.

Бесшумно открыл дверь. Выскользнул на лестничную площадку.

826-й день сурка

— Я подумал, что... — я сглотнул. — Все-таки это возможно — любить женщин и одновременно одного-единственного парня... Ты так не думаешь?

Никитос молчал, но я знал, что очень скоро он начнет расспрашивать меня о моем детстве. И действительно, он почти сразу же задал свой первый вопрос. Я честно выложил ему свою историю.

Сексуальное напряжение в который раз зависло в комнате, ощущаясь в воздухе, как влажность перед грозой.

Когда Никитос поднялся, чтобы дохромать до туалета, я бросился к зеркалу в коридоре. Убедился, что выгляжу я, как всегда, сногсшибательно. Немного поправил волосы и побежал на кухню. Прополоскал на всякий случай рот, набрал полный стакан воды и вернулся в комнату. Встал чуть в стороне от окна, в луче яркого солнечного света.

Сердце мое колотилось. Вот сейчас, наконец, все произойдет! Член, как всегда напряженный, прямой, твердый, раз за разом дергался.

Заслышав шаркающие шаги Ника в коридоре, я одним движением опрокинул на себя стакан. Вода мгновенно пропитала футболку, полилась по брюкам и стала стекать небольшими струйками на пол.

Никита вошел в комнату, когда я как раз «отпрыгивал» от обрушившегося на меня водопада. Конечно, отпрыгивал я не слишком энергично, так, чтобы остаться в луче солнечного света.

— Черт! — вскрикнул я всего за одного мгновение до того, как Никитос показался на пороге.

— Что случилось? — спросил он растерянно.

Я быстрыми движениями, «спасаясь» от воды, стащил с себя футболку, расстегнул брюки и стащил их. Уже через несколько секунд я стоял перед Ником практически обнаженным. Член выпирал просто немилосердно, оттягивая на себя чуть ли не всю ткань трусов. Я даже видел краешек обнажившихся лобковых волос с одной стороны.

Смотри, Никита! Ты готов дрочить на меня два раза подряд! А  вот тебе голый Артем! Настоящий! Во плоти! Вот его тело! Прямо перед тобой!

Ник, конечно, замер с открытым ртом. Смотрел на меня во все глаза. Я повернулся, тщательно следя за тем, чтобы мышцы на животе проступили рельефнее, и бросил мокрую одежду на подоконник. Потом, вроде как в полном замешательстве, повернулся в другую сторону, не зная, что делать. Теперь солнце освещало мой профиль, и Никитос видел и мое тонкое тело, и торчащий вертикально вверх член, и обтянутую тканью задницу. Трусы сегодня я выбирал особенно тщательно, поэтому ямочки на ягодицах ничем прикрыты не были.

— Блин! — повторил я, все еще глядя на то самое кресло, за которым вчера прятался. — Облился. Как-то дрогнула рука и...

— Я принесу полотенце! — обрел, наконец, голос Никитос.

— Нет, куда ты со своей ногой! — быстро отреагировал я. — Сиди тут, я сам схожу!

И я двинулся прямо на Ника. Глаза его расширились, он нервно стал отодвигаться в сторону и даже при этом зачем-то поправил волосы — мое приближение он воспринял именно так, как я и хотел, как приближение прекрасного, желанного и при этом еще и обнаженного существа, того самого, о котором он мечтал последние несколько часов. Его член в одну секунду проступил на спортивных штанах прямым стержнем.

Я поравнялся с Никитосом и стал «протискиваться» мимо него в коридор. Нет, я его не касался. Но был настолько близко, что одного небольшого движения, собственно просто нервной дрожи было бы достаточно, чтобы мы друг к другу прикоснулись...

Но, блин, этого не случилось! Ник забыл, как дышать, когда я медленно выходил из комнаты, но ко мне не притронулся!

Ну что за елки-палки! Ну как может парень, который в этот момент уже на меня бы вовсю дрочил, вести себя настолько отморожено! Ну что тебе мешает! Ну плюнь ты на все эти глупые запреты в твоей голове!

Я продефилировал до ванной, выбрал самое маленькое полотенце и вернулся в комнату. Вытираться, Никита, буду у тебя на виду! И, конечно, вытираться буду так, чтобы не прикрывать, а подчеркивать красоту своего тела.

Только бы не переборщить! Так легко сорваться и начать вести себя, как перевозбужденный пассив из народного фольклора!

В общем, балансируя на тонкой грани между демонстрированием себя, голого и прекрасного, и удерживанием себя же в рамках приличий, я вытирался несколько минут. Под конец, было уже прям больно водить шершавым полотенцем по совершенно сухой коже. Она покраснела.

Никита стоял на том же месте и глядел на меня, не отрываясь, Конечно, поспешно отводил взгляд, когда я поворачивал голову в его сторону, но я из всех сил старался этого не делать, и Ник имел полную возможность наслаждаться моим обнаженным телом во всех его деталях.

Ну, если и это его не заставит решиться, то уж не знаю что!

Но Никитос все стоял и ничего не предпринимал.

Закончив «вытираться», я стал развешивать свою мокрую одежду для просушки на том самом кресле, за которым вчера прятался. Понятно, делал  я при этом массу лишних, ненужных движений, купаясь в заливавшем меня свете.

Ник даже не задался вопросом, почему вдруг одежда должна сушиться здесь же, в комнате. Наверное, мысли у него сейчас были совсем о другом.

Ну, ничего, часок поверчусь перед ним голым, никуда он не денется!

Но Никита вдруг сказал:

— Я тебе дам свою одежду! Пока твоя сохнет!

— Да зачем! — попытался я его остановить. — Тепло, не замерзну!

Будто он меня одевать бросился из-за того, что мороз в доме!

Никитос все-таки вышел из комнаты, и я, несколько растерявшись, замер все там же, на пятачке, залитом солнечным светом. Никакого плана у меня не было. Я был настолько уверен, что Ник не выдержит, что не подумал, что делать дальше.

Никитос принес мне свою футболку и шорты. Теперь уж ему пришлось ко мне подойти. Я принял из его рук вещи, не преминув коснуться пальцами его руки. Никита при этом явственно вздрогнул.

Ну что ты дрожишь! Что ты глаза отводишь! Что ты вертишься, пряча от меня свой вздыбленный член! Да повали ты меня, наконец, на это кресло! Чертов гомофоб! Или поставь буквой «зю» к подоконнику!

И все же, Ник лишь отдал мне одежду и сделал несколько шагов назад. Я развернул футболку, и сразу стало ясно, что она на пару размеров больше, чем нужно. Будет висеть на мне, как на вешалке.

И что делать? Будь у меня завтра, я бы безропотно оделся. В конце концов, того, что уже произошло между нами, с головой бы хватило, чтобы оказаться через день-два в Никитиной постели. Никуда бы он уже не делся! Помучился бы, повздыхал, попроклинал бы себя и свои извращенные наклонности, но не завтра, так послезавтра зажал бы меня в углу.

Но нет у меня этого завтра! Все должно произойти сегодня! Причем сейчас!

Я посмотрел на Ника. Он отвел взгляд. Ну что ты будешь с ним делать!

Я, ежесекундно ожидая, что Никита обнимет меня, стал одевать футболку. Не торопясь. По несколько раз примеряясь. Руки поднял, и Ник не смог скрыть невольного вздоха. А я ведь голый, член трусы разрывает, да еще и с поднятыми руками стою, весь вытянувшийся вверх, тоненький, красивый, доступный!

И все равно он ничего не сделал!

Футболка упала на меня, как парашют падает на парашютиста — скрыв меня всего. Она была мне по нижний край попы. Оно, может, и хорошо — подчеркивает длину ног, но ведь скрывает ягодицы! И дергающийся член едва виден!

Шорты можно было и не одевать. Я в этой футболке был, как в платье!

И тогда я решился.

Поднял на Никиту глаза и пробормотал:

— Слушай, я хочу тебе что-то сказать...

Ник вздрогнул. Знал, что я хотел ему сказать.

— Артем, давай, чем разговоры всякие вести... — пробормотал он и замолчал. Сглотнул. — Давай лучше «Фаустом» займемся!

Нет, не давай!

— Никита, послушай!

Парень несмело на меня взглянул и вновь отвел глаза.

— Я тебя... — начал я, но неожиданно для меня самого у меня не хватило смелости закончить фразу. Я запнулся,  и пришлось начинать снова. — Я тебя...

Никита упорно смотрел в пол, но сейчас так было даже лучше.

— Понимаешь... — сделал я новую попытку. — Я тебя...

— Артем, — проговорил Ник. — Давай вернемся к немецкому...

Господи, было бы у меня завтра! Ну, нельзя так насиловать мозги человеку! Тем более, любимому человеку!

— Никита, — я набрался смелости и все-таки сказал: — Я тебя люблю, Никита!

Ник бросил на меня быстрый взгляд, но, о чудо, не сбежал! И в морду мне не врезал! Просто застыл неподвижно.

Я тоже молчал. После такого признания разве можно еще что-то говорить!

Мне было трудно дышать. И сердце колотилось немилосердно.

— Артем... — наконец, проговорил Никитос. Замолчал. Снова замолчал. Расскaзы на сефaн точкa ру.

— Поцелуй меня! — прошептал я.

Ну что после этого должно было произойти? Конечно, мы должны были слиться в долгом поцелуе. Конечно, инстинкты заставили бы нас касаться друг к другу! Конечно, рано или поздно мы бы занялись сексом...

Никита отвернулся и похромал на свой проклятый диван. Плюхнулся на него.

Я стоял возле его дурацкого кресла, как дурак, как оплеванный дурак, как последний оплеванный дурак.

— Артем, сядь. Давай поговорим.

Понятно. Мужики, конечно, существа движимые логикой и в принципе могут договориться даже о том, чтобы трахнуться, но что-то мне подсказывало, что сегодня у нас с Ником уже ничего не получится.

— Сядь, пожалуйста! Я не могу думать, когда ты стоишь такой...

Красивый? Сексапильный? Желанный? Ну почему ты не скажешь этого вслух!

Я сел.

И мы начали говорить. Ничего существенного, конечно, сказано не было. Ни признаний, ни откровений. По бесконечному кругу Никита говорил мне, что он в принципе не понимает, как можно любить других парней, как можно целовать других парней...

А я сидел, как пришибленный, и молчал. А потом решительно встал, не говоря ни слова, натянул на себя свою все еще влажную одежду и направился к выходу.

Впервые это не Никита меня выставлял за дверь, а я уходил сам. Меня мучила обида. Я искренне, вопреки всем доводам собственного разума, на Ника обиделся.

— Артем, останься! — не совсем уверенно сказал Никитос.

Зачем? К чему это?

Я, не обернувшись, выскочил за дверь.

* * *

Весь вечер я просидел в своей комнате с наушниками на ушах. Свет не включал, даже когда совсем стемнело. Ко мне периодически заглядывали родичи, пытаясь узнать, что случилось, но я, конечно, ничего объяснить не мог. Не скажу же я им, что меня не захотел трахнуть парень, который сам же на меня дрочит! Или что единственный человек, которого я люблю и всегда любил, отверг меня? И то, и другое было правдой. В какой-то степени, конечно.

Я и сам не понимал, что меня так обидело именно сегодня. Ведь Никита отказывал мне и раньше. И в гораздо более жесткой и нелицеприятной форме...

Под утро я решил, что у меня просто начинается очередная депрессия, и забылся тревожным, беспокойным сном.

827-й день сурка

Обида никуда не девалась, но к ней присоединилась еще и злость.

Этот Никита! Что это за цаца такая! Какой-то пацан с самомнением принцессы! Да у меня  таких сотни было! Ну да, Никита! И что? Да мало ли таких никит вокруг! Что за елки-палки!

И естественно в голову тут же пришeл Найк, в паспорте Никита. Я давненько к нему не заглядывал. Секс с ним был однообразным. К тому же, этот Найк вечно был под кайфом. Это прикольно один раз, даже два, но вообще-то это стремно. Но он тоже Никита! Только без выпендрежа!

Идти к Найку с утра было глупо, он проснется не раньше двух-трех.

Я решил тем временем заткнуть Ника за пояс другим способом. Поперся к Вере Фабиановне. Я знал, я чувствовал, что за все эти циклы занятий я стал говорить по-немецки гораздо лучше.

Старушка, как всегда, куда-то торопилась, но заслышав мое произношение, затормозила и затеяла разговор про Институт Гете. Я высыпал на нее кучу цитат из «Фауста», и она окончательно растаяла. Думаю, в тот момент она искренне считала меня лучшей новостью дня.

Вера Фабиановна стала немедленно агитировать меня записаться не в учебные группы, а в какие-то сообщества. Потом долго возмущалась, что я планирую получить диплом физика и посвятить себя науке. С ее точки зрения я должен был заняться немецким «всерьез».

Ага, Никитос, съел! Вот так-то!

Потом она вознамерилась отправить меня в помощь к какому-то парню, который писал сценарий к ежегодному капустнику Института, и мне эта идея сначала понравилась. Приятно почувствовать, что ты кому-то нужен. Вскоре, однако, выяснилось, что этот «один парень» — это Никита, мой Никита, и я решительно отказался.

— Вы даже ошибки делаете те же, что этот Никита! — причитала Вера Фабиановна. — Поразительно! Но произношение у вас местами лучше!

Вот так-то! Ник! Понял!

Вера Фабиановна нашла мне иное применение, и я оказался в библиотеке, где несколько часов в компании еще одной старушки с фиолетовыми волосами сортировал новые книги.

* * *

Я так и не понял, хочу ли я видеть Найка. Тем не мене, я к нему пошел. Пусть Никита знает!

Найк жил и, так сказать, работал в своей галерее. Она же фотостудия. Когда-то Найк был известной моделью, но к своим тридцати растерял поклонников. Сам он объяснял свою невостребованность тем, что смазливых подростков для модных показов он уже изображать не может, а для успешных банкиров в рекламе часов он еще слишком молод. Признаться себе, что вышел в тираж, Найк не мог, и прятал от самого себя отчаяние, занимаясь «галереей».

С моей точки зрения Найк выглядел вполне привлекательно и годился для подиума, но... Не я решаю.

Галерея представляла собой небольшой зал, в котором когда-то располагался гастроном. Стены этого зала были увешаны гигантскими фотографиями самого Найка. На некоторых из снимков, кстати, он выглядел весьма художественно. Кто и зачем мог бы захотеть посетить эту галерею, я даже представить себе не мог. Сам я наткнулся на нее совершенно случайно.