«Пахомовка». Часть 4: Майор против Хищника. Конец. Глава Конец света порно

Меня интересует, кто придумал такой глупый способ снимать скотч с лица одним резким движением?

Я ворчу и тихо ругаюсь, размазывая ладонью капельки крови — кто бы мог подумать, что на женском лице столько тонких волосков, которые сейчас были вырваны целиком. Губы и кожа вокруг рта горят огнем после этой неожиданной эпиляции. Шутки шутками, но мы, женщины, действительно забавные создания — всего лишь через пару шагов мужчина лежит оглушенный, мокрый и липкий, а его одежда разодрана до состояния неприличности. Отправная точка — найти ближайшую отражающую поверхность. Возможно это можно считать признаком того, что в целом я в порядке, по крайней мере морально — физически дела обстоят хуже: руки трясутся от дрожи так сильно, что я переживаю несколько судорожных сокращений всего тела. Не знаю, дело в нервном напряжении или я так сильно замерзла, но в любом случае мне сейчас очень не помешала бы пара глотков чего-нибудь с градусами — да где ж его взять? Можно было бы поискать в мастерской, но об этом потом. Сначала — Хищник.

Чтобы как следует свернуть за спиной его запястья, а потом и локти, уходит все оставшееся количество скотча — я бы еще столько же намотала, потому что выпуклости мышц на руках парня выглядят более чем серьезно, я помню, как легко, практически без усилий, он держал меня на весу во время изнасилования. Ноги приходится связать уже веревкой, предварительно сняв кроссовки, комбинезон и трусы — ленты я больше не нашла. С минуту уходит на то, чтобы разобраться с талией и подцепить крюком скотч на запястьях — а потом в голове внезапно рисуется с пугающей достоверностью, как крюк порвёт липкую ленту и эти ручищи окажутся свободными. Хватаю веревку и наматываю её поверх скотча в несколько тугих клубков, завязав на тройном узле, и только потом, удовлетворенная результатом, цепляю крюк, просовывая для надежности между витками веревки — с настойчивостью так, что пришлось бы очень постараться, чтобы с этого крючка соскочить.

Поднять эту гору мяса не так уж и просто — руки вывернуты уже до предела, а корпус едва приподнялся над полом. Зато это приводит парня в сознание. Я нахмуриваюсь от его крика — голова моя все еще дико болит, наверно, надо было оставить кусок липкой ленты, чтобы заклеить рот, но я об этом как-то не подумала — собираюсь я сейчас не очень хорошо, примерно как после многодневной пьянки.

— Какого... Сука-а!

— Завали хайло, — пропихивая эти слова сквозь зубы, я нахожусь в приступе кашля, и какое-то время в помещении царит адская какофония, состоящая из матов, потрескивания механизма тали и моих попыток прочистить горло. Вид Хищника, бьющегося на крюке, как здоровенный толстолобик, доставляет мне острейшее удовольствие даже несмотря на застилавшие глаза слезы. Ему приходится подтянуть ноги под себя, чтобы встать, я поднимаю его все выше, так что в конце концов он оказывается стоящим на мышцах, наклонившись вперед под каким-то выглядящим кошмарно неудобным углом. Он все еще одет в пайту, из-под которой торчат голые ноги, покрытые редким жестким ворсом, и обмякший член вполне приличных размеров. Кричать Хищник перестал — сцепив зубы, он тяжело и часто дышит, глядя на меня исподлобья — по-другому смотреть у него сейчас не получится, только вот так, склонившись в принудительном поклоне, выгнув спину и оттопырив зад. На бритой голове блестят капельки пота — не от жары, от боли.

Я тоже молчу. Если честно, не очень представляя, что делать дальше. Если совсем уж честно, не знаю, что я и сейчас-то делаю — нормальной женщине положено истерить, нормальному майору — звонить в ментовку. Но оба варианта мне совершенно не подходят. С первым понятно почему, а вот со вторым все сложно. Призрак Василисы, наверное, до конца жизни моей будет стоять у меня за плечом и дышать в затылок холодом. К тому же, есть у людей странный выворот в мировосприятии — в том, что касается секса, сочувствовать жертве не принято. Если жена изменяет мужу, бедолагу окрестят рогоносцем и будут смеяться. Пидорами на зоне считают только опущенных, их "партнеров" это определение не касается. Изнасилованную девчонку за глаза — а то и в глаза — не раз обзывут шлюхой, не особо разбираясь в ситуации. От одной мысли о том, как будут замолкать в коридорах голоса коллег при моем приближении, становится дурно. Да, Рому-то я посажу, только вот не это мне надо...

Что делать сейчас? Повернуться и уехать, забыв произошедшее, как страшный и странный сон? Этой мысли противится все мое существо, да так, что к горлу подступает тошнота и приходится сжать руки в кулаки, чтобы сдержать рвущийся наружу вопль обиды и ярости.

А зачем сдерживать?

Повернувшись на каблуках, я направляюсь к машине. Не знаю, что там подумал сейчас Хищник, но уезжать я не собираюсь — достаю из бардачка карточки. Все так же молча возвращаюсь к подвешенному, раскрываю удостоверение и просто держу перед его глазами — долго держу, наблюдая при этом за сменой выражений на лице Хищника. Недоумение. Напряжение. Отчаяние.

Обреченность.

— Послушайте, я же ничего плохого...

О, мы уже на "Вы". Хлесткий удар раскрытой ладонью по щеке заставляет парня замолчать. Разговаривать с ним мне совершенно не хочется — горло саднит, к тому же я боюсь сорваться. Во мне кипит и варится что-то такое, от чего примерно одинаково как до истерики, что до убийства. Надо дать этому выход, пока меня не разорвало, как паровой котел под давлением. И я, кажется, знаю, как — вместе с этой пощечиной из меня выплеснулась толика этой ядовитой дряни. Тьмы. Пафосно? Да и черт с ним, за то очень верно.

Удостоверение я засовываю в карман. То, что я делаю дальше, заставляет Хищника изумленно вытаращить глаза: расстегнув и скинув полусапожки, я стаскиваю безнадежно испорченные колготки вместе с трусиками.

— Открой рот,— командую я Роме. Он медлит пару секунд, ловит вторую плюху, после чего рот таки открывает, и я запихиваю туда испачканные моим соком и его спермой трусики, закрепляю этот импровизированный кляп колготками, обмотав их вокруг головы и затянув на бритом затылке узлом. Я понимаю, что не пощечины заставили парня подчиниться, они лишь физическое подтверждение моей власти над ним — власти, которую дает мне принадлежность к органам. Я прекрасно знаю, как к нам относятся — часто с неприязнью, иногда даже с брезгливостью, но страха точно больше, и при виде человека в форме практически у каждого возникает разной степени выраженности подсознательное чувство вины и желание поджать хвост. Узаконенная опричнина, со сменой "ми-" на "по-" мало что изменилось — и касается это всей системы правосудия. Скорее всего, Хищник уже записал себя в покойники.

Кaк и я сeбя чувствую — не так давно.

— Как находится в шкуре жертвы, а? — я не могла сдержаться, заговорила.

Не планирую я его убивать. Не потому, что жалко, просто... Хватило мне Василисы. До самого конца хватило тех долгих месяцев, когда я вздрагивала от каждого звонка и просыпалась по ночам с бешено колотящимся сердцем. Не избавиться от такого — если есть хоть крошки совести. Была бы верующей, было бы проще, церковь там, свечки... Только не мое это. Пусть он Хищник молится.

— Молись, сученок, — ему о моем решении знать не обязательно, если и вправду считает себя кандидатом в покойники — разубеждаюсь не буду. Пусть потеет.

А вот мне становится легко, потому что теперь я совершенно точно знаю, чего хочу. И пальцы не дрожат, когда я ловкими движениями раскрываю ножом пайту парня, оголяя его крепкий татуированный торс с напряженными до каменной твердости мышцами. Он вздрагивает всем телом, как-то по-лошадиному, что ли, когда лезвие касается кожи — в основном случайно, хотя пару раз я совершенно осознанно оставляю длинные тонкие порезы. Неглубокие — пока. Начать я хочу не с ножа.

Вот оно, подходящее орудие экзекуции — увесистый бензошланг из толстой резины в нитяной оплетке. Он рассекает воздух даже не со свистом — ...

 

 

с тихим гулом, держать его в руке не так удобно, как плеть, но после десятка ударов я приноравливаюсь. Шланг лупит по голому телу смачно, но следов почти не оставляет — кожа у Хищника плотная. Первые полтора-два десятка ударов он сносит молча. Потом запас прочности, видимо, иссякает, и сквозь кляп прорываются звуки, напоминающие отчетливую ассоциацию со скотным двором.

Приветствую!

— М-м-мва-а-а!

Приветствую!

— М-м-муа-а-а!

Приветствую!

Вероятно, со стороны мы выглядим дико — связанный парень и я, в рубашке и пиджаке распашке, с открытой спиной и подпрыгивающей при каждом ударе грудью. Это далеко не эстетика БДСМ, как ее представляют на фото, здесь нет глянца, нет позы — только запах пота и крови, спермы и смазки — женской и автомобильной, а также мои приступы кашля и стоны Хищника, и сочные шлепки бензинового шланга по покрытой потом коже...

Боже, это прекрасно!

Это, черт возьми, по-настоящему не так, как тогда с Алисой в кабинете Ужратогого, сейчас в моих руках настоящая боль и настоящая власть — над телом, над жизнью — потому что принятое решение можно и отменить — если я того захочу.

Я устаю слишком быстро — видимо, сказывается все пережитое, и временный прилив сил, вызванный то ли эмоциями, то ли гормональным всплеском, отпускает меня довольно скоро. Спина, бока и бедра Ромы покрыты длинными багровыми полосами, сливающимися в густую сетку — полагаю, со временем это превратится в один сплошной синяк. Была бы у меня плетка — было бы интереснее, а так я даже кожу ни разу не рассекла. А я хочу крови.

И секса. Дико хочется трахаться, тело, разгоряченное поркой, болезненно напряжено, соски стоят так, что задев их ненароком шелком блузы, я шиплю сквозь зубы, как от ожога. Опускаю вниз взгляд — его... Бедра сверху по внутренней стороне глянцево поблескивают от влаги.

И что с этим делать?

В отличии от меня, Хищник кайфа явно не ловит — плывущий затравленный взгляд, каждый выдох — стон, тихий, не жалобный даже — жалкий. Такой же жалкий, как вяло болтающийся отросток у парня между ног. Придушить его, что ли, как он меня? На меня же подействовало... Нет, чушь, это совсем другое, я не Рома, чтобы путать "собачий кайф" с эротической асфиксией. Хотя рациональное зерно в этой мысли есть, только душить надо не Рому-большого, а так сказать, Рому-маленького.

Хромированный зажим с винтом идеально подходит для моих целей — спиралевидное кольцо из блестящего металла шириной примерно в сантиметр, диаметр этого кольца регулируется по моему желанию при помощи отвертки. Хищник реагирует, когда я беру в руку его орган, понимает, что именно я хочу сделать, хотя вряд ли понимает, зачем. Мысли я читать не умею, но главный мужской страх, кастрацию, знаю прекрасно, и готова спорить, что Рома именно об этом и подумал. Я даже смеюсь тихонько, надевая кольцо на член и затягивая регулятор. Не знаю, сколько нужно времени, чтобы напитать хищников хрен кровью — давления в артериях хватит, чтобы обеспечить принудительную эрекцию, а вот оттока крови по венам практически не будет. Мне приходилось практиковать подобное с эрекционным кольцом — мой парень порядком старше меня, и у него временами случаются сбои. Металлический зажим, конечно, в плане комфорта далек от резинового кольца, но удобство Хищника меня волнует в последнюю очередь. Не уверена, что и в самом деле собираюсь использовать его по назначению — мне хочется пока просто ещё больше унизить и напугать эту сволочь.

Кстати... А как насчет Самого Большого Мужского Страха Номер Два?

— А хочешь узнать, как оно, когда тебя трахают без твоего разрешения, а, Р-рома? — я почти мурлычу его имя, и голос звучит практически нормально, к моему удивлению. Я медленно, почти ласково провожу ладонью по напряженной спине, опять вспоминая о лошадях.

— Жаль... Такое роскошное тело. Если бы ты, Рома не был такой тварью, все могло бы быть... приятно обоим.

Кoжa пoд мoими пaльцaми влажнaя, тeплaя, я чувствую мeлкую трeпет, дaжe ритмичные пульсации в мoих собственных ладонях. Тaкая эрeкция принимaeтся кoжей накладных рисунков, пoкрывaeт их зигзагами oт кривизны Хищниковой задницы, вызывая чувство удивительной прочности. Интересно, насколько долго он может сохранять такое напряжение мышц? Рано или поздно он обвиснет и вывернет руки еще сильнее в плечевых суставах, возможно, даже выведет их из суставов - я не знаю. Но это никого не убьет.

— Когда-то тебя трахали в жопу? — последнее слово произношу сочно, чуть растягивая его.

— М-м-мв-в?!

Вероятно, это нужно понять как "нет".

Мой взгляд скользит по стеллажам в поисках подходящего для моей цели материала, пока я отвлеченно гладил Рому по заднице - да, неудача. Ручки отверток слишком маленькие, огромный агрегат, похожий на кондитерский шприц (что они вообще делают здесь?) я никак не смогу протолкнуть его с литром смазки... А, вот - баллончик со силиконовым полиролью, пожалуй, подойдет, хотя он тоже не маленький, точно не поместится у меня - он больше, скажем, флакона лака для волос раза в полтора длиннее и толще. Как бы только колпачок внутри не потерять. Я замечаю самого себя на том, что думаю о Роме уже с какой-то заботой - большая часть моего гнева видимо испарилась вместе с потом во время порки и то, что я планирую делать дальше скорее игра - для меня. А ведь из меня получилась бы неплохая Госпожа со все большим самоконтролем. Даже фантазия тоже.

Флакон, который я держу в руке, вызывает у Ромы припадок паники — такого ужаса в глазах человека я даже в кино не видела. Парень издает приглушенные звуки через кляп, его голова беспокойно двигается из стороны в сторону, он бы, наверное, сейчас и повалился на колени, если бы мог. Но я чувствую — еще не сломала его. И я знаю, что мне нужно сделать с ним дальше. Не просто засунуть баллон в задницу, нет. Наполненный кровью хер, перетянутый хомутом, уже достаточно поднялся вверх независимо от желания парня — и я хочу это использовать. Хочу, чтобы Хищник кончился, когда я буду насиловать его в зад — о, это будет похуже, чем просто его поймать, гораздо более унизительно для любого нормального мужчины на всю жизнь запомнится этот постыдный момент. Более того, я знаю, как добавить еще больше специй этому блюду.

— Рома, ты хочешь жить?

Кивок.

— Тогда давай поиграем. Ты мужчина сильный, настоящий, да? Сделаем так: я вытащу кляп. Если ты сможешь ни разу не закричать, пока я с тобой не закончу, я тебя не убью. Более того — отпущу. Разговаривать ты тоже не будешь, если я не прикажу. Согласен?

Кивок.

Трусики-кляп промокли насквозь, тонкие ниточки слюны следуют за ними, когда я освобождаю рот парня. Он дышит тяжело, глотает, избегает моего взгляда. Жалко, что на стене нет зеркала, хотелось бы мне видеть его лицо, когда толстый холодный баллончик начнет проникать в его узкую дырку. Подойдя сзади, я снимаю колпачок и щедро распыляю силикон на звездочку ануса, оттягивая ягодицу в сторону рукой.

— Позвольте разрешить, — снисходительно произношу я, возвращаю колпачок на место и, после секундного колебания, все же раскручиваю флакон донишком вперед. Моя щедрость...

Ого, не думала, что это будет так трудно. Первое время не получается вовсе, флакон лишь скользит, и я с разочарованием вспоминаю чудесный страпон Ужратого и разработанную попку его секретарши. Нужно больше смазки...

Хм-м, моторное масло "идеальное скольжение и защита от износа". Какая ирония... Что ж, попробуем. Обмакнув в банку пальцы, я щедро зачерпываю густую, остро пахнущую минералку и смазываю натертое моими бесполезными усилиями очко Ромы.

— Не рыпайся, для тебя же стараюсь.

...

 

 

В конце концов, я упираю другой конец флакона себе в лобок, обеими руками беру Хищника за бедра и буквально натягиваю его на баллончик сильным безжалостным рывком — парень дергается, молча — однако! Что-то хрустит, надо полагать, связки, но я держу крепко, резко и безжалостно заканчиваю задуманное, запихивая баллончик почти на половину длины в зад качка, вскрикивая от удовольствия — даже несмотря на то, что другой его конец больно давит мне на лобок, но черт возьми, я почти ощущаю эту металлическую хрень продолжением моего тела! И это совсем не так, как было с Алисой — сучка тогда кайфовала, а сейчас моей жертве больно, стыдно и страшно, а мне — вкусно от этого неимоверно.

Я все же ослабляю таль, позволяя парню упасть на колени, чтобы он, чего доброго, не вырубился от боли в плечах. Не от жалости, просто иначе задуманное мне вряд ли удастся. Прижимаю баллончик своим телом, не позволяя заднице Хищника вытолкнуть его, я наощупь нахожу его член и начинаю массировать — мягко, почти нежно, добиваясь нормальной эрекции. Видимо, что-то от мазохиста в парне все же есть, потому что достаточно скоро плоть в моей руке становится твёрдой и горячей. Левой рукой надрачивая член, я продолжаю трахать Хищника в зад — боль уже должна стать слабее, разумеется, останутся трещины, ну да это его проблемы. Баллон, перемазанный маслом и силиконом, скользит в ладони, удерживать его не легче, чем свежепойманную рыбу, но я справляюсь, постепенно приноравливаясь. Странное дело — теперь, когда мои руки двигаются в одном ритме, член парня ощущается как... продолжение баллона, что ли? "Эффект длинного носа", ха. Моя голая грудь и живот трутся о мокрую спину хрипло дышащего парня, я даже глаза прикрываю от удовольствия, хотя то странное ощущение внезапно выросшего у меня члена больше не повторяется. Низ живота тянет невыносимо, в какой-то момент мне дико хочется бросить всю эту затею, отцепить Рому от тали, пинком перевернуть на спину и оседлать его, насадиться на этот твёрдый, сочный хер по самую диафрагму — но в то же время и остановиться я тоже не могу, мне кажется, если я сейчас прервусь, то сама же заору в голос от неудовлетворённой похоти. Не знаю, долго ли это продолжается, чувство времени я совершенно теряю и даже удивляюсь, когда руке становится тепло и мокро, а из мощной груди Хищника вырывается стон, в котором чего только не намешано. Кончить в руках насильницы — о да, мало кто из парней таким может похвастаться. Повинуясь наитию, я подношу испачканную спермой руку к лицу Ромы, вытираю о его щеки и губы.

— Покушай.

— Нет...

Я прерываю возражение, просто затыкая ему рот ладонью. Мокрый горячий язык послушно ласкает меня, и мне вдруг снова вспоминаются лошади — я как-то кормила одну почти так же сахаром. Приятная дрожь проходит по телу, от ладони к пояснице и теряется где-то в самом моем распаленном нутре. Я вытаскиваю баллончик из Ромины задницы со смешным звуком — как пробку из винной бутылки. Парень порывисто выдыхает с заметным облегчением — рано! В мою больную голову приходит очередная безумная идея — остатками спермы я обмащиваю донешко флакона, после чего возвращаю нагретый теплом тела предмет в не закрытый ещё розовый анус страдальца, с усилием пропихиваю его внутрь до самого конца, ещё и пальцами помогаю — до тех пор, пока он не исчезает внутри совершенно, намертво запертый кольцом внутреннего сфинктера.

— Передашь привет проктологу, — думаю, это не самый странный предмет, который когда-либо извлекали из задницы, но хоть кому-то настроение завтра подниму.

Вот теперь я удовлетворена, во мне нет больше обиды, нет даже злости, только... усталость. И больезненная, томящая тяжесть внизу живота.

Хищник плачет. Крупные, тяжелые слезы скатываются по щекам к подбородку, падают на пол, оставляя на бетоне темные пятнышки — и я отчетливо понимаю, какой он, по сути, ещё пацан. Натягиваю юбку на голую задницу, поправляю одежду, думая о том, как все странно получилось. И как легко сбросить человека с его уютного обжитого пьедестала — любого человека, будь это майор военной прокуратуры или здоровенный бугай, способный одной рукой подковы гнуть. На каждую силу найдется другая, стоит только слишком поверить в свою неуязвимость, перестать смотреть под ноги — а там либо забредешь не туда, либо споткнешься и сломаешь себе шею. Или в дерьмо вступишь.

Сильно хочется помыть руки, проглотить несколько таблеток от головной боли, запить коньяком и уйти в горячую ванну с пеной, чтобы отдохнуть и согреться до косточек, а потом сбросить весь этот день вместе со слоем кожи. Не знаю, стоит ли прикрывать следы - я не уверена, как поведет себя Хищник, придя в себя. Хотя какой он теперь Хищник - изможденный, израненный, жалкий... Так - Рома. Ромочка... Может, побежит в полицию подать заявление на майора, ха. Хотя я готова поставить на кон свою свободу, что все произошедшее так и останется между нами. Что происходит в Вегасе, остается в Вегасе.

Подавляя желание сказать прощание что-нибудь пафосное о преступлении и наказании - или, наоборот, язвительное, о долбящихся в зад бритых турникменов,- я просто опускаю парня на пол и перерезаю веревки и слои липучки на локтях - теперь его руки скреплены только скотчем на запястьях. Нож оставляю рядом - получилось у меня, получится и у него. Надеюсь, догадается поторопиться, пока член не отвалился - снимать хомут сама я не собираюсь.

— Су-ука,- он произносит это слово тихо, охрипшим от сдерживаемых рыданий голосом. — Какая ж ты... сука.

Несколько секунд я просто стою рядом, размышляя. Я почти уверена, что сломала его. Почти... Только ведь нет никакой гарантии, что спустя день, неделю, месяц в его лысой головке что-нибудь не замкнет. И ходить мне теперь, оглядываясь. Взгляд сам собой тянется к крюку, моток веревки ласковой кошкой касается ноги. За годы службы я хорошо успела узнать, как избавляться от улик и на чем можно погореть, знаю я и парочку мест, где тело никто и никогда не найдет. Сторожиха... А что сторожиха? Даже если она и запомнила не только бабу в тачке, но и марку машины, что вряд ли, а то и номер, что еще более маловероятно - будет ее слово против моего. А что я? Приехала, поремонтировалась, уехала. И никаких проблем.

Только на моей личной площадке с именем "совесть" появится ещё один символ... И в этот раз он будет по-настоящему мой: тогда, на домашнем концерте, я была под успокоительными, и это как-то помогает оправдать себя. Но с Ромой... Готова ли я убить человека?

Не знаю.

Машина запускается легко и сразу. Сидя в салоне, я откидываюсь на спинку кресла, сквозь лобовое стекло рассматриваю лежащего на полу парня, слушаю умиротворяющее мурлыканье двигателя. Как и зачем в руке оказывается телефон, я даже не понимаю, но пальцы как-то сами собой находят знакомый контакт.

— Привет, Гус.

Послесловие.

Финал, как видите, я оставила открытым. Останется ли Май Рому в живых? Будет ли продолжение? Пока не знаю, зависит от многих факторов, в том числе и от реакции читателей. Хотела бы поблагодарить за идеи, консультации и поддержку Ужратого и Sinner, их волшебные пинки к тому же очень способствовали частичному излечению меня от лени.