Брак по-американски

Пол Грегори сидел в вестибюле «Хилтона» и рассматривал людей. Тут тусовалась элитная публика, холеная и лакированная, как дорогие шахматы.

... Вначале он увидел кудряшки. Когда мужской взгляд видит такое чудо — все прочее временно перестает существовать. Они были мелкие-мелкие, как вьюнки, невесомые, как дым, и топорщились сразу во все стороны. Пушистая голова выглядела, как какой-нибудь необыкновенный цветок с бахромой и тычинками. Цвет их колебался от каштанового до светло-бежевого, и было видно, что это чистая природа, без покрасок, завивок и прочая.

... Кудряшки двигались к выходу, грозя исчезнуть из поля зрения, и Грегори вскочил с кресла. Кроме всего, ему было очень интересно увидеть, какое у Кудряшек лицо. Опыт подсказывал ему, что природа обычно компенсирует подобным буйством недостаток красоты в других местах, и он разглядывал Кудряшки настороженно, почти ревниво.

Вот они остановились, достали что-то из сумочки... нагнули головку... обернулись...

Грегори вздохнул с облегчением: из-под кудряшек выглянула самая смазливая мордочка из всех, кого он сегодня видел в этом вестибюле. В ней было что-то от обезьянки, но не смешной, а ужасно милой, — в сочетании с плавным, изящным контуром личика, сделанного из одних округлостей. О нем хотелось говорить уменьшительными — маленький, чуть курносый носик, озорные губки, распахнутые глазки с хитринкой; кожа его была такой бархатно-ровной и юной, что Кудряшку хотелось облизать, как сочный плод. Вернее, плодик...

«Стоит ли?» — спрашивал себя Грегори, подходя к Кудряшке. «А впрочем, уже поздно...»

— Вам что-нибудь нужно? Я увидел, как вы что-то ищете в сумочке, и подумал, что, может быть, могу вам помочь...

— Вы подошли ко мне из-за моих волос? — Кудряшка испытывающе посмотрела на Грегори.

— Ддда, черт подери, — рассмеялся тот, преодолев замешательство. — Пожалуй, можно сказать и так. Но и не только...

— А какая еще причина?

— Ну, и то, что под волосами — оно тоже... вполне годится. Сойдет, так сказать.

— Как же вы все похожи...

— Кто это «мы»?

— Мужчины. Ко мне все подходят из-за моих волос. Липнут на них, как мухи на мед. Я ненавижу их. Побреюсь налысо, и вот вам всем!..

— Что вы! — Грегори почти испугался. — Если вы это сделаете, вас надо посадить в тюрьму. За ущерб, нанесенный природе...

— Мне все равно. И вообще... я замужем. Так что... гладьте скорей — и...

— Гладить? Что гладить?

— Ну как же: все просят погладить. Мои волосы. Абсолютно все... А вам что, не хочется?

— Хочется. Очень.

Грегори осторожно коснулся пушистых тычинок. Кудряшка стояла против солнца, бьющего из окна, и они светились золотом. На ощупь они были, как тополиный пух. В них хотелось купаться, утонуть, захлебнуться в щекотной мягкости...

— Вы давно замужем? — спросил Грегоги, со вздохом убрав руку из золотого пуха.

— Два дня.

— Ооо!... Поздравляю.

— Спасибо, но...

— Что?

— Нет-нет, ничего... Просто муж... Да нет, ничего.

— Но я же вижу, что вам хочется рассказать. Рассказывайте уж, коли начали.

— Да тут и рассказывать нечего. Поженились между делом, будто в фаст-фуд заскочили. Прямо со свадьбы он поехал на деловую встречу. Он весь в бизнесе, в переговорах, у него глобально-интегративный уровень...

— И в «Хилтоне» вы...

— Да. У него встреча в номере, а меня он даже с собой не пустил. Я жду его, чтобы перехватить между делами, урвать время, хоть капельку... Мы могли бы тогда... А то ведь он даже не сделал со мной то, зачем женятся. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю...

— Наверное, накипело?

— Наверно... Но он уже скоро спустится, так что вам лучше тут не ошиваться.

— Ревнивый?

— Не знаю. Я ничего о нем не знаю...

— Можно нескромный вопрос?

— Валяйте.

— Вы девственница?

— Я? Вообще-то да... А вы — нахал! Это не вопрос, а утверждение.

— Я знаю. Хотите услышать правду?

— О чем?

— О вас. Вы делаете огромную ошибку.

— То есть?

— У вас неверная тактика. Вы поставили себя жертвой. Он думает, что это вам надо, чтобы он вас любил и замечал. Все совсем не так. На самом деле это ему надо, чтобы такая роскошная женщина, как ты, оказывала ему честь и замечала его жалкое существование. Ты поняла? Все совсем наоборот.

— Думаешь?

— Тут и думать нечего! Он просто тобой пользуется. И тут есть только один выход...

— Какой?

— Показать ему, что ты не бумажник, который можно сунуть в карман. Пусть пошевелит задницей, чтобы снискать твою благосклонность. Пусть увидит, что ты совсем не привязана к нему, что у тебя есть своя жизнь, в конце концов! Тогда он запоет по-другому...

— И что мне нужно сделать?

— Что-нибудь экстраординарное. Эксцентричное. Из ряда вон выходящее.

— Например?

— Например, поехать ко мне.

— К тебе?!

— Да. Это будет ему хорошим уроком.

— Но... но ведь я замужем. Как можно?...

— Ты — самостоятельная, независимая женщина, а не рабыня, — терпеливо разъяснял ей Грегори. — Что плохого в том, что я приглашаю тебя к себе?

— Ты... ты приглашаешь меня — или мои волосы?

— Хм. Послушай... как тебя зовут?

— Сьюзен. Сью.

— А меня Пол. Пол Грегори. Послушай, Сью... ха, «Кудряшка Сью», прямо как в том фильме!... слушай: я не парикмахер. Я мужчина. Я приглашаю тебя, потому что... честно говоря, у меня давно колом стоит. На тебя.

— Что?!... Ты что, думаешь, что я...

— Я ни к чему не буду тебя принуждать. Обещаю. Все только так, как ты захочешь, и никак иначе... Ну? Что скажешь, Кудряшка Сью?

Она молчала. Затем, не говоря ни слова, направилась к reception. Легкая, скользящая ее походка била прямо в нутро, где уже зудели кудряшки и пухлые губки-лепестки... Грегори шагнул было за ней, но остановился.

Сказав что-то портье, она вернулась к Грегори, застывшему в ожидании:

— Я сказала, чтобы ему передали... Ну, веди меня, Пол Грегори! Трам-пам-па! — она закружилась на каблуке и нервно рассмеялась. — Вперед, рэйнджеры!... Не обращай внимания, это у меня от эмоций. Я очень эмоциональная, это моя беда...

«Черт, черт... неужели добыча будет такой легкой?» — думал возбужденный Грегори, не веря своей удаче. Когда они подходили к паркингу, навстречу им выкатилась коляска с безногой девушкой-латинос. В руках у нее была картонка «Help Me!». Грегори хотел пройти мимо, — но Сью подошла к ней, о чем-то спросила и достала бумажник. Ее лицо удивило Грегори: хитринка вдруг исчезла, а губы-лепестки сложились в жесткую маску.

Решив, что отстраняться некрасиво, Грегори подошел к нищенке, добыв из кармана шикарный, как он считал, взнос — пять баксов. Сью как раз вручала подаяние; нищенка возражала почему-то, и Сью настойчиво уговаривала ее. Протерев глаза, Грегори убедился, что цифра на бумажке Сью — действительно «500»...

— ... Ты так много дала ей. Наверно, ты очень добрая, да? — спросил Грегори, когда они садились в его тачку.

— Я эмоциональная, я же говорила, — усмехнулась Сью. Личико ее вновь сжалось в жесткую маску... но тут же опять стало забавным и милым, и Грегори разливался соловьем, вдохновенно превышая скорость.

***